Сергей Лишаев - Эстетика Другого

• Название: Эстетика Другого
• Автор: Сергей Лишаев
• Жанр: Философия

В монографии ставится ряд существенных для философской эстетики вопросов. Что мы чувствуем, когда чувствуем что-то особенное, Другое? Что происходит с нами в момент, когда мы как-то по-особому расположены? Что это за расположения? Если расположения отличны друг от друга, то чем? И, наконец, каковы онтологические предпосылки, делающие такие расположения возможными? Соглашаясь с тем, что нынешняя эстетика оторвалась от жизни, автор видит выход в создании эстетики как ветви онтологии, как аналитики чувственных данностей, субъективные и объективные моменты которых не изначальны, а обнаруживаются в стадии рефлексии над эстетической ситуацией. «Эстетику Другого» можно определить как попытку дать развернутый ответ на эти непростые вопросы. В книге разрабатывается концептуальный аппарат феноменологии эстетических расположений и дается аналитическое описание феноменов, которые еще не получили углубленной философско-эстетической проработки; среди них: «ветхое», «юное», «мимолетное», «затерянное», «маленькое», «ужасное», «страшное», «тоскливое», «скучное», «безобразное» и др.

Книга предназначена для всех, интересующихся проблемами эстетики, онтологии, философской антропологии.

---

Теперь перейдем к рассмотрению тех пунктов, в которых наш подход к расположению отличается от подхода, реализованного Хайдеггером.

1) Вслед за Хайдеггером мы готовы повторить: Присутствие всегда уже как-то расположено, но в то же время мы должны спросить: всегда ли Присутствие знает о том, что оно расположено? Ответ будет отрицательным. Очень часто человек не знает о том, что он «расположен», то есть не обнаруживает себя как «настроенного» определенным образом. О том, что он «как-то» расположен, человек знает в своих настроениях (то есть в таких расположениях, которые осознаются им как такие-то настроения, состояния [37]), то есть он знает об этом тогда, когда у него есть какое-то особенное расположение с эмоциональным знаком «плюс» или «минус». Только тогда, когда человек имеет дело с «каким-то» расположением (настроением), он отдает себе отчет в том, что он «расположен» («не расположен»), «настроен» («не настроен»). И если для Хайдеггера важно подчеркнуть, что «присутствие всегда уже как-то настроено»[38], то для нас важно акцентировать внимание на том, что «всегда уже настроенность» Присутствия — есть вывод из онтологической аналитики настроений, в то время как непосредственно нам даны лишь те расположения; которые замечены человеком как «такие-то-вот» настроения.

«Частая затяжная, равномерная и вялая ненастроенность», на которую ссылается Хайдеггер как на «настроение», если только она (в качестве ненастроенности) не попала в поле внимания Присутствия, не есть (феноменально) настроение (расположение): то, что не кажет само себя как настроение — не есть настроение. Несознаваемая Присутствием ненастроенность есть настроение (расположение) только для философско-онтологической рефлексии над расположенностью Присутствия, которая уже установила, что Присутствие из-начально расположено и нацелено на выявление его онтологического смысла. Не замечающая себя ненастроенность онтически не есть не-настроенность как настроение. Если же ненастроенность замечена нами и воспринята как особое настроение, то в этом случае она будет фиксироваться как «тягостное настроение», как «рассеянность», как «тоска» или как «расстройство»... Пожалуй, если спросить человека, в каком настроении он сейчас находится, то во многих случаях он так или иначе («как-то», «как-нибудь на него ответит, но этот ответ не будет словом самого настроения, не будет его заявлением о себе.

Таким образом, в узком смысле о расположении (о расположении как опыте расположенности) можно говорить тогда, когда оно оказалось замечено человеком, когда настроение обратило на себя внимание и открылось ему в качестве такого-то-вот настроения, когда он понял себя как так-то и так-то настроенного (расположенного). Соглашаясь с хайдеггеровским тезисом о всегдашней расположенности Присутствия, мы хотим подчеркнуть, что расположение не всегда есть феноменально «явное» («явленное») расположение (то есть настроение), и что Хайдеггер не обращает особого внимания на это различие в употреблении термина «расположение» и использует его и в значении экзистенциального априори, и в значении настроения как расположения, которое дано, открыто человеку.

При этом сам Хайдеггер, когда он хочет детальнее разъяснить суть такой «бытийной черты» Присутствия как «расположение», прибегает к анализу феноменов «страха» и «ужаса», то есть к анализу «явных» расположений (расположений-настроений), в которых всегда-уже-расположенность человека опознана им как некоторое «общее чувство», как особенное «расположение духа». Отдельное расположение (модусы расположения, например, страх) у Хайдеггера раскрывает (размыкает) брошенность (фактичность) человеческого существования, «врученность» человека «миру» только потому, что Присутствие всегда уже расположено, всегда уже разомкнуто в мир (разомкнуло мир). Все сказанное с необходимостью ведет нас (в видах задач, которые стоят перед онтологической эстетикой как феноменологией эстетических расположений) к необходимости акцентировать различие «явной» и «неявной» расположенности Присутствия. У Хайдеггера, — хотя специально этот момент им не артикулируется [39], — речь идет о расположении (настроении) в двух смыслах:

1) как о «конститутивном способе быть своим вот», о «бытийной черте» бытия-вот, «сущностно экзистенциальном способе быть»[40], о расположении как об экзистенциальном априори;и

2) как о вы-явленном, «явном» для человека расположении, о «настроенном расположении».

Это различие имеет для нас принципиальное значение, поскольку оно очерчивает область расположенности Присутствия, которую мы отнесли к области эстетических расположений, отделив «эстетическое расположение» от расположения как «бытийной черты» Присутствия.

Хайдеггер, конечно, знает об этом различии, но в «Бытии и времени» им не руководствуется, так как его интересует расположение как конститутивный для Присутствия «способ быть своим вот». Что же касается проделанного им в трактате анализа таких «явных» расположений как настроения «страха» и «ужаса», то он подчинен задаче экзистенциальной аналитики Dasein (Присутствия), а не задаче рассмотрения явных расположений как их особого региона.

Совсем иначе работает наше внимание тогда, когда основной задачей оказывается феноменологическая аналитика тех настроений, которые явственно захватили Присутствие. Область явных расположений как раз и представляет собой область интересов онтологической эстетики[41]. Если расположения страха и ужаса интересуют Хайдеггера не сами по себе, а лишь как средство феноменального раскрытия экзистенциальной осново-структуры Присутствия, то наше внимание фокусируется на самих этих расположениях как событиях чувственной данности другого.

С задачей проведения экзистенциальной аналитики Присутствия как таковой (аналитики, нацеленной на выявление его базовых структур) связано и то обстоятельство, что Хайдеггер оставляет без внимания возможности, которые анализ расположения как размыкания Присутствия в его брошенности предоставляет эстетике. Брошенность Присутствия раскрывается Хайдеггером как его фактичность, как «так оно есть и имеет быть». Поскольку фактичность следует понимать как способ бытия сущего уже втянутого в экзистенцию, то понятие фактичности связывает сущее и Бытие, сущее и Другое. Расположенность — это выдвинутость в Бытие (в Другое в модусе Бытия), это то, что делает сущее «человек» Присутствием. Важно то, что через Присутствие Другое оказывается расположенным в «неприсутствиеразмерном сущем», которое тем самым оказывается — в точке эстетического события — место-имением Другого, а потому и «присутствиеразмерным сущим» (Хайдеггер такого вывода не делает, но мы его делаем, отправляясь от со-расположенности человека-и-вещи в хронотопе эстетического события). Хайдеггер отмечает, что «фактичность не эмпирия чего-то наличного в его factum brutum, но втянутая в экзистенцию, хотя ближайшим образом оттесненная бытийная черта присутствия. Так оно есть фактичности никогда не обнаруживается созерцанием.» [42] Таким образом, во-первых, «эмпирия чего-то наличного», втянутая в экзистенцию, перестает быть голой эмпирией, входит в расположение Присутствия (в поле присутствия человека как места открытого Другому, места, в котором имеется Другое), а во-вторых, эта фактичность «ближайшим образом оттеснена», то есть втянута в экзистенцию так, что экзистенциальная основа «эмпирии» не выявлена, а, напротив, скрыта, «спрятана» в «падении присутствия».

Однако фактичность Присутствия (втянутость эмпирии в экзистенцию, в том числе втянутость в экзистенцию душевно-телесного, эмпирического человека) далеко не всегда скрыта, оттеснена его падением в мир сущего; время от времени человек (например, в таких приоритетных для Хайдеггера феноменах как страх или ужас) имеет дело с фактичностью собственной брошенности в свое «вот», в «так вот оно есть». И тут вещи очевидным для Присутствия образом кажут себя не в своей подручности или наличности, а в своей вовлеченности в экзистенцию в качестве того, что «угрожает», «страшит», «ужасает». Здесь открывается широкое поле для онтолого-эстетического анализа расположений, которые можно назвать «явными» расположениями, расположениями, в которых Присутствие оказалось явственным для него образом брошено в «так оно есть» своей фактичности, а лучше сказать, оказалось поставлено перед условной или безусловной данностью Другого.