Майя Тобоева - Дева гор

• Название: Дева гор
• Автор: Майя Тобоева
• Жанр: Фэнтези

«„Та кама амаки…“ Что это значит, мама не объяснила, а Эйки часто повторяла про себя непонятные слова: пока она помнит их, мамины птицы будут прилетать к ней…»

Эйки — дочь горного углежога и загадочной пришлой рыбачки, чужая среди чужих и в родном селе, и в городе, и в монастыре. Она живет в скупом на радости, суровом и грозном мире, где с нежностью соседствует горе, а за любовью ходит беда, и никак не отделить одно от другого.

Подходит читателям 13 лет.

---

Накатила черная волна, и нечем стало дышать: кромешная тьма кругом, и даже крик о помощи не вырвется, замрет на губах, потому что некому помочь, никто не спасет. Из мрака наплывали распяленные в крике рты обезумевших женщин, камни в их руках…

Придя в себя, Эйки увидела, что лежит на земле. Волк крепко обнимал ее, полные тревоги глаза ничего не замечали вокруг. А если бы пришли его убивать? Цепляясь за Волка, она встала и показала на доспехи: надень. Он не двинулся с места. Эйки сама подняла их, пальцами ощутив глубокую вмятину на одной из пластин. Как страшен удар, оставляющий такой след… А сколько их было и сколько будет еще! Не выпуская доспехов из рук, уткнулась головой в его плечо. Он обнял ее, но холодное железо разделило их. Молча надела на него доспехи, затянула ремешки, застегнула пояс, — и он стоит перед ней, готовый к новым походам. Война — вот невеста его и жена.

Силясь подавить рвущееся из груди рыдание, прижала руки к серебряным крыльям. Память о матери. Ее талисман. Мгновение — и мамина птица лежит на раскрытой ладони. Еще мгновение, — и она парит на его закованной в броню груди. Да хранит тебя дыхание моря. Да хранит тебя вечное небо. Да хранит тебя Белоликая. И любовь моя…

«Иди».

ИДИ ЖЕ. ИДИ.

Волк уходил, озаренный светом закатного солнца. И вдруг остановился. Сердце Эйки замерло: не оборачивайся! Только не оборачивайся…

Он надел шлем. Солнце блеснуло на нем. И в тот же миг Волк обернулся. Долгим взглядом окинул ее, словно хотел навсегда запомнить такой: темные волосы — точно крылья испуганной птицы, тоска и отчаяние во взгляде. Что ты наделал, Волк! Зачем оглянулся…

Он постоял немного. Поднял вверх руку, сжал в кулак, коснулся лба. Прощальный взгляд, прощальный отблеск солнца на шлеме… И погасло все. Тьма упала на мир.

Почему я не могу застыть, обратиться в скалу, на веки вечные замерев в ожидании того, кто не придет никогда? Никогда… Удушливый запах храмовых курений бил в ноздри, слух терзал плач жриц по мертвому богу:

«Камнем стало сердце мое…

Камнем стало тело мое!»

Не разбирая дороги, Эйки брела, покуда не услышала негромкое журчание. Холодок пробежал по телу, от ужаса высохли слезы, и она увидела: тускло светилась во мраке белая скала, и струились по ней два потока, дробясь о камни. Белоликая…

Сжавшись в комок, ничком упала она на землю. И когда лежала без сил, без движения, явилось ей страшное видение: грязные глыбы льда и снега громоздились на том месте, где недавно стояло родное селение. Холодный ветер бесновался и выл над ледяной пустыней…

В чувство ее привел свет утренней зари, но чем ярче разгорался день, тем сильнее становился объявший душу ужас: давно, в прошлой жизни, женщина по имени Нэкэ учила ее молиться божественной Деве, прося уберечь от дыхания белого змея. Сейчас Эйки чувствовала его в зябко дрожащем воздухе. Надо предупредить своих. Предупредить, пока не поздно. А тело горит, как в огне. Перед глазами — багровые сполохи, будто неведомая сила разбила плавающий в сизом дыму пожарищ солнечный диск на мелкие осколки. Дым стелется над землей. Языки пламени лижут высохшие от жары стволы деревьев. Трещат сухие сучья, вскипает вода в озерах. Небо пылает, и мечется в огне ослепшая птица с опаленными крыльями. Где ты, любимый! Спаси…

Голос… Чей это голос? Отец восстал из мертвых, собрав выбеленные дождями и ветрами кости, и пришел темными ночными дорогами к родному порогу? Но почему один, где Ничил? Или Йару прибежал поиграть? Подожди, Йару. Я сейчас. Камни впиваются в босые ступни… Надо дойти до родника… Холодная вода остудит иссушающий жар… Холодная? Она горячая…. Горячая, как хлещущая из раны кровь…

Из тьмы возникли и надвинулись на нее лица женщин с мертвыми глазами. Почему у них мертвые глаза? Сквозь крики и стоны пробиваются слова черного проклятья: «Бездна пусть поглотит тебя, отродье чужеземной шлюхи! Пусть выжжет тебя изнутри поганое волчье семя! Пусть падальщики склюют твое грязное тело!»

Плевков в лицо Эйки не почувствовала. Дикий вой мертвых женщин оглушил ее. От полетевших следом камней она не уворачивалась. Больно не было. Дали бы сказать… А из пересохшего горла вырывался лишь хрип, распухшие губы еле шевелились:

— Уходите… Уходите отсюда. Дыханье белого змея близко. Уходите. Здесь нельзя оставаться…

Харбасан. Жена Ничила. С ненавистью глядит на нее, прижимая к груди ребенка. Эйки качнулась к ней, — она отшатнулась, заслонив собой дитя.

— Уходи… Спаси его… и себя…

Протянула руку: не убедили слова — может, убедит прикосновение. Она отшатнулась снова, и у нее были мертвые глаза.

Метались вокруг в безумной пляске оскаленные ненавистью рты. Вот-вот защелкают клыками, разорвут. Разорвут? Пусть. Тогда уйдет эта боль, погаснет жгучий огонь…

«Шлюха! Отродье шлюхи! Убогого она спасать побежала! Перед волками расстилаться… Что, ублажили они тебя? Так мы добавим!»

Это не они. У них мертвые глаза…

«Все, хватит! Не троньте ее! Убьете, — кто будет хоронить эту падаль! Пусть убирается прочь и подохнет в лесу. Там ей место, в волчьей яме!»

…С трудом разлепила она веки. Рядом не было никого, а над головой сияли звезды. Звезды днем? Значит, уже ночь…

Тело немилосердно ломило. Приподнявшись, огляделась. Она на Белой скале? Какая неведомая сила забросила ее сюда? Эйки подползла к краю и в ужасе зажмурилась. Белый змей… Он побывал здесь. Сошедшие со склонов гор ледяные исполины, ведомые его холодной яростью, обрушились на каменных великанов, пробудив их от векового сна, смяли, разворотили и разметали по всей округе, но и сами оказались сокрушены, размолоты, раздавлены, похоронив под собой все живое. Явью стало видение… Ветер трепал ее волосы и стонал над погибшим селением.

Хриплый волчий вой вырвался из груди и понесся к ночному небу.

8

К жизни Эйки вернуло тепло. Кто-то поил ее теплым козьим молоком. Не открывая глаз, услышала шепот Дараппан:

— Очнулась… Хвала Белоликой, очнулась…

И снова навалилось блаженное забытье. Может, Эйки и соскользнула бы тихо во мрак, но в один прекрасный день Дараппан посадила рядом с ней малыша Бэттэ: цепкими пальчиками он открыл ее глаза, которые уже не хотели смотреть на мир, и отчетливо сказал: «Аки, Аки!» Прижав к себе теплое тельце, она вдохнула забытый запах и затряслась от рыданий.

С того дня силы медленно стали возвращаться к Эйки. Дараппан рассказала, что из жителей селения уцелели те, кто поверил ей — их было немного, и все они жили сейчас в наспех сооруженной хижине, денно и нощно трудясь над возведением более надежного жилища.

Эйки пока не могла присоединиться к ним. Дни тянулись, неотличимо похожие один на другой, ей и сны перестали сниться: зарывшись в жесткое ложе, она проваливалась в пустоту, во тьму, где не было ни тоски, ни боли, но однажды почувствовала неодолимое желание вновь оказаться у Белой скалы…

Солнце слепило глаза. Златокудрый гнал горячих коней по Небесным лугам. Стоя на самой вершине, она тянулась к нему, и полуденный жар объял тело, сомкнулись веки, а запертая в бренной оболочке душа обрела свободу. Взмыв в небо белой птицей, Эйки испытала давно забытое чувство восторга — далеко внизу расстилались долины, реки бежали к морю, сливаясь в конце пути в единый поток, а сильные крылья несли ее дальше, пока она не увидела то, что искала — внизу, извиваясь гигантской змеей, двигалась колонна. Пыль висела над дорогой, не оседая, тускло поблескивали в ее клубах шлемы, и вдруг сквозь тяжелый топот ног и мерное звяканье доспехов прорвались удивленные возгласы, сотни глаз устремились ввысь, где парила над степью морская птица. Душа Эйки под белым оперением замерла: Волк тоже смотрел на нее. Море плескалось в его глазах.

Вернувшись назад, в хижину, мыслями она по-прежнему была там, где клубилась над степью поднятая войском пыль, где солнце сияло на шлеме закатным огнем…

Окрепнув, Эйки каждый день с утра уходила за травами, которые старательно разбирала, раскладывала по пучкам, сушила, не замечая ворчания: «И притулиться негде, везде эта трава проклятая, тьфу, что за напасть…»

Ворчание прекратилось после того, что случилось с Чагалгой.

В тот день, услышав с опушки крики, она поспешила к хижине. Толпившиеся вокруг люди расступились, и она увидела распростертое на земле тело. Дыхание перехватило при виде оголенных ребер, среди окровавленных ошметков белели кости, жилы — узнать маленького пастуха было нельзя, но его обезумевшая мать, цепляясь за подол Эйки, выла: «Спаси!» А ведь боялась ее до одури. Чагалга тоже ее боялся — вечно прятался за чужими спинами. И вот он лежит перед ней, кровь сочится из ран. Но разве можно ему помочь? Разве она в силах? И с удивлением услышала свой голос:

— Внесите его в дом. Вскипятите воды. И уведите мать…