Эдмунд Бентли - Криминальные сюжеты. Выпуск 1

• Название: Криминальные сюжеты. Выпуск 1
• Автор: Эдмунд Бентли
• Издательство: Лаванда. Физкультура и спорт
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1992

В сборник «Криминальные сюжеты» входят произведения разных жанров. Есть здесь очерк — «Император Павел» Георгия Чулкова, повести — «Гнездо предателей» Джона Кризи, «Поиски смысла жизни» Витяниса Рожукаса, фантастическая повесть «Клонинги» Веселы Люцкановой, рассказ Эдмунда Клерихью Бентли «Благодетель общества».

Но все эти произведения объединяет одно — криминал, что в переводе с латинского означает: относящийся к преступлению.

Во всех произведениях, вошедших в сборник, перейдена грань допустимого, нарушена мораль, а то и произошло преступление, то ли перед законом, то ли перед моралью, то ли перед историей.

---

— А вы бы не хотели вступить в Орден любви к ближнему и выполнять такую же работу за пределами Нобля с детьми бедняков? — спросила Мари-Луиза.

— Нет. Конечно, нет, — сказала девушка. — В том же Нобле хватает абсурда, а за границей его еще больше. На прошлой неделе в полдень на самой оживленной улице Нобля потерял сознание человек средних лет. Когда его отвезли в больницу, принявшая пациента медсестра в кармане пиджака среди документов нашла отпечатанную на машинке карточку: «Нет, это не аппендицит! Его мне оперировали уже четыре раза!»

— Прекрасно! — хлопнула в ладоши Мари-Луиза. — И поэтому вы не хотите выезжать за пределы Идеального государства?

— Не хочу. Абсурда и здесь хватает. А в других местах еще ужаснее. Так какого человека вы ищете?

— Лысого толстяка, девочка, — ответил Роберт.

— А сколько ему лет?

— Около пятидесяти.

— Нет. Таких отцов у нас нет. В Нобле размножаются в молодости.

— Вы, наверное, тоже мечтаете о семейном очаге и младенчике? — спросила Мари-Луиза.

— Нет. Скажу вам прямо: у меня были большие потрясения, и жизнь повернула в новое русло.

— Как? — удивился Роберт. — И у вас в жизни был взрыв?

— Отец, которого я очень любила, заболел раком легких. Я каждый день навещала его в больнице, а мой жених работал коммивояжером, все время в разъездах, занят и навестил отца лишь несколько раз. Да и не очень хотел, я уверена. После похорон, когда я была в кошмарном состоянии, он сразу уехал по коммерческим делам. Этого я не могла простить, и мы разошлись навсегда. Он оказался не тем человеком, на которого можно опереться в несчастье. Смерть — самое страшное из всего, что нас окружает, и мы всегда должны быть готовы помочь друг другу встретить этот неизбежный ужас. Если нет сочувствия и самопожертвования во имя ближнего — жизнь тогда невыносимо тяжела.

— Вы правы, — сказала Мари-Луиза. — Мне рассказывали такой эпизод из жизни матери Терезы. Однажды принесли умирающего. Когда с него содрали лохмотья, оказалось, что он весь — сплошная рана… Из язв выползали червяки. Мать Тереза склонилась над ним и стала заботливо очищать тампонами, утешая его по-бенгальски. Христианское милосердие должно быть присуще нам всем, раз мы боремся за Коэффициент доброты, правда?

— Что из того, что моего жениха за это выгнали из государства Нобль. Я не верю, что он исправится.

— Вы найдете другого, достойного себя, — сказала Мари-Луиза.

— Отец умер в мое отсутствие. Лопнула вена или артерия в легких, и он умер, захлебнувшись кровью. Меня мучает совесть, что я не напутствовала умирающего отца, и я хожу в ту раковую больницу навещать его товарищей по палате… Я даже стала ухаживать за одним мужчиной, который тоже болеет раком легких и близко сошелся с моим отцом. Я захожу в эту больницу почти ежедневно. Тот мужчина, наверное, думает, что я к нему неравнодушна, но это не так. Просто мне кажется, что приятно чувствовать чью-то заботу, когда тебе тяжело. Легче умирать, зная, что ты любим, что тебе сочувствуют и за тобой ухаживают… Когда его отпускают в город, мы ходим на концерты, развлекаемся. С ним будет не так, как с моим отцом. Я буду рядом до последней минуты, если только его жена не выцарапает мне глаза.

— Что ж, — сказал Роберт, — мы с вами прощаемся и желаем вам успехов. Жизнь — нелегкая ноша, если ты справедлив и стараешься быть добрым.

Немного отойдя, они обернулись и вместо девушки увидели, как солнце разворачивает жернова облаков… То есть они видели облачное небо, накрытый скатертью стол, на нем стакан с остатками выпитого коктейля и коробка от сигар. Вдали, в заливе, виднелись яхты и фрагмент порта: баржи, рыбачьи лодки, большое военное судно. Голова девушки растворилась внезапно, и они осознали, что идут по центральной улице Нобля.

Люди спешили по своим делам, а часы, подобно скрутившимся блинам, висели на иссохшихся деревьях и на гробах.

— Где теперь искать этого господина? — спросил Роберт у Мари-Луизы.

— Отыщем, не беспокойся, — ответила она. — Малыш, мне кажется, ты мог бы положиться на бывшую инспекторшу Интерпола…

Они разминулись с одной из прохожих. Эта женщина одарила Роберта таким теплым глубоким взглядом, от которого он почувствовал себя чрезвычайно важным и значительным. И как кошка внезапно берет и сворачивает со своего пути, нечто задумав, вправо или влево — что такое она задумывает? — так Роберт неожиданно остановился, повернулся и погнался за прохожей.

— Какая у вас сладостная мечта? — спросил он, вырастая у нее на пути.

— У меня? — изумилась женщина.

— Ваши глаза, как зернышки перца, — добавил Роберт.

— А ваши, — тепло улыбнулась женщина, — ваши черные волосы и голубые глаза такое редкое на земле сочетание прекрасного… Ну вот, обменялись комплиментами, а что дальше?

— Вижу кольцо на руке… Вы спешите к мужу?

— Нет. Хотя у меня есть любимый, уважаемый муж. Я спешу на репетицию.

— Вы, наверное, музыкантша, — сказала Мари-Луиза, которая, подойдя, уперла руки в бока и с улыбкой наблюдала происходящее.

— Я — певица, — сказала женщина с перцовыми зернышками глаз.

— Так какая же ваша сладостная мечта? — спросил Роберт.

— Я бы хотела, чтобы мой сынок, когда вырастет, стал таким же гениальным композитором, как Домье, мой шеф. Чтобы мне довелось исполнять сочинения сына. А я очень капризна в выборе репертуара.

— Может, вы знакомы с таким лысым толстяком, героем пивных и публичных домов? Мы ищем этого человека.

— Я не бываю в указанных местах. Но Домье любитель пива, может, он того человека где-нибудь и видел. Пройдем до студии. Вот то строение из розового туфа. Это недалеко. Домье обещал принести мне сегодня новую песню. Он, наверное, уже пришел.

— Когда приглашает такая женщина, отказаться невозможно, — сказал Роберт.

Студия помещалась в здании стиля модерн. В глубине изображающей пупок ниши шла лестница, и вскоре все трое поднялись на второй этаж, где один за другим располагались три отделанных звуконепроницаемым пластиком зальчика с аппаратурой по последнему слову техники. В зале копирования стиля и нюансов тембра за восемью пультами сидели специалисты по интонированию, сольфеджио, жанру и другой технике пения, способные и могильщика обучить подражанию таким исполнителям, как Стив Вондер, Том Джонс, Ник Джаггер или Хулио Иглесиас.

— Желая найти свой стиль, надо копировать величайших мастеров вокала и только затем прибавлять что-то свое, — сказала певица, знакомя Роберта и Мари-Луизу с Домье, кудрявым молодцом двух метров ростом.

— Существует ли идеальная система вождения? — спросил композитор, узнав, что Роберт — пилот «Формулы- 1».

— Вы — баскетбольный обозреватель? — подтрунил Роберт.

— Нет. Я магистр музыки Нобля.

— Что ж, до сих пор мы оба рекламировали государство Нобль, — сказал Роберт. — Приятно пощебетать с близким сердцу человеком. Но перед гонками я не говорю о вождении. Меня удерживают предрассудки.

— Пощебетать? Но ведь я не воробей, или нет?

— Да, — согласился Роберт, еще раз окидывая взглядом его двухметровую фигуру. — Вы не воробей.

— Я не воробей, я — дрозд, — застенчиво признался маэстро. И он рассказал историю о своих способностях превращаться в дрозда: — Когда мне дали нобльское гражданство, я начал изыскивать идеальную систему создания музыки. С помощью математики и программирования я проанализировал Генделя, Баха, Гайдна, Верди, Вагнера и Гершвина… Решение пришло ко мне неожиданно. Однажды ночью я слушал сопровождавшие топ-твенти восклицания радиокомментатора, и мне понравилась одна его фраза. Она была бесконечно мелодична. Наутро я сел за пианино и заметил, что играю мотив этой фразы. Так родилась чудесная мелодия. Простая, запоминающаяся, яркая и впечатляющая. Я понял, что ее хватит на припев к хорошей песне.

С нетерпением я стал ждать вечера. Вечером я снова настроился на люксембургскую радиостанцию. Ее комментатор говорил особенно мелодичными интонациями. Я бросился переносить их на ноты. Из тридцати интонаций у меня вышло около десяти логичных и четких музыкальных фрагментов.

Так я изобрел теорию интонаций, ставшую основой идеальной системы создания музыки. Разговорный язык полон музыки. Надо лишь уметь ее отобрать.

Постепенно я стал понимать, что чем более глубокому чувству соответствует интонация, тем большее впечатление она производит, будучи записана нотами и исполнена инструментом или голосом. Я стал искать романтические, трагические и красивые чувства и пытаться, мобилизовав всю свою гениальность, выразить их словами, предложениями. Я сокращал интонации этих предложений и получал некий музыкальный фрагмент, к которому по подходящбй к сюжету мысли логике прилеплял другой фрагмент, затем еще один, повторял полученный мотив, поднимал его выше или опускал — экспериментировал вот таким образом.