Елена Корджева - Рукопись из тайной комнаты. Книга вторая

• Название: Рукопись из тайной комнаты. Книга вторая
• Автор: Елена Корджева
• Жанр: Триллер
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-00071-394-5

«– Ты мне ничего не хочешь сказать? Может, помощь нужна?

Помощь была нужна, и Густа рассказала про шкатулку.

– И впрямь так опасно?

Она понимала, что папа переспрашивает просто так для порядку. На самом деле, он уже все понял сам и теперь ищет решение.

– Не знаю, – Густу и впрямь одолевали сомнения. – Это не граната, сама не взорвется. Но соблазн для недоброго человека слишком велик. А во время войны люди добрыми не часто бывают.

– Так что там спрятано-то? Деньги или, может, драгоценности какие?…»

В наши дни:

«…взлетел в воздух и серебристой рыбкой упал на пол, отбитый Алексом нож. Правда и сам парень, потеряв равновесие, с грохотом рухнул на пол, накрыв собой страшное оружие. А бандит – теперь уже сомневаться точно не приходилось – замахнулся на лежащего ногой в тяжелом рабочем ботинке. Нужно было срочно что-то делать!

И, схватив первое, что подвернулось под руку, она ринулась в драку. Светловолосая валькирия, вооруженная подвернувшейся под руку сковородкой, выглядела, вероятно, очень воинственно. Однако, Еве было не до красоты. Приложив одному из нападавших сковородкой по спине, девушка быстро сообразила – бить донышком неэффективно. И второму от нее досталось уже торцом по ребрам. Тот, охнув, согнулся и, по крайней мере на время, оказался нейтрализован. Однако, были еще двое…»

---

– Нет, я и есть-то не смогу, пока на тебе не отыграюсь! – И мощная рука буквально выволокла её из-за стола.

Увидев выпирающий живот, бандит окончательно осатанел:

– Ах ты, сука! Небось шварцево отродье носишь, шлюха подзаборная!

Шквал грязных ругательств обрушился вместе с градом ударов. Густа, зажмурившись, согнулась, пытаясь прикрыть от ударов живот и уже совсем не понимала, что происходит. Страх и боль длились и длились. Окончательно потеряв голову, она слышала сквозь боль какие-то крики и шум.

В какой-то момент оказалось, что кричит от невыносимой боли она сама. Не в силах удержаться на ногах, она упала на пол и, получив жестокий пинок сапогом под ребра, ощутила, как потекла из неё жизнь, свивая по дороге в тугой клубок внутренности и унося с собой будущее дитя.

Но смерть, подойдя, казалось бы, вплотную, всё-таки отступила.

Сознание возвращалось. А с ним и непрекращающаяся жуткая боль. Густа с ужасом поняла, что она рожает прямо сейчас, вся избитая и израненная, здесь, на полу. Никого из домашних не было видно, но звать на помощь Густа не решилась. «Господь не позволит пропасть невинной душе, – подумала она. – А я уж постараюсь для дитяти». И, едва не теряя вновь сознание от жесточайшей боли, она постаралась прислушаться к своему телу, которое, повинуясь природе, выпускало на свет новую жизнь.

Детей оказалось двое.

Два маленьких комочка пищали, лежа рядом с ней на холодном – печка давно простыла – полу и нужно было, несмотря ни на что, вставать, чтобы позаботиться о них.

С трудом – ломило тело и очень кружилась голова, но Густа поднялась. Скинув мокрую от крови, липнущую к ногам юбку, она подхватила детей и унесла на свою кровать, где и оставила, чуть обмыв водой из чайника, давно простывшего, и завернув-закутав в тёплое одеяло.

Только теперь, убедившись, что оба ребёнка – мальчик и девочка – в безопасности, Густа сообразила оглядеться по сторонам. Вновь выйдя в большую комнату, она застыла, закрыв обеими руками рот, чтобы не закричать от ужаса. По дому словно прошёл ураган: стол и лавки были перевёрнуты, станок – мамина гордость – стоял, перекособочившись и едва не падая, а по ногам тянуло ледяным холодом из неплотно прикрытой двери. И что-то тоненько то ли скрипело, то ли пищало, Густа не могла разобрать. И никого не было видно.

Решив начать с очевидного, Густа плотно притворила дверь и разожгла печь. Ей, обычно такой проворной, это далось нелегко. Избитое и измученное тело двигалось так, словно она шла под водой. Чтобы не упасть, молодой женщине то и дело приходилось останавливаться, опираясь то на стену, то на печь. Обнаружив, что пальцам горячо, Густа увидела, что стоит возле уже изрядно нагревшейся печи, упираясь в неё руками. Видимо, она всё же отключилась. Заторопившись к детям, она заглянула к себе. Оба крохотных ребёночка спали, пригревшись в одеялах, откуда торчали два красных личика с сопящими носиками. Успокоившись, Густа пошла искать остальных.

В комнате Марты было темно. Но именно оттуда доносился тихий непонятный звук. Там обнаружилась мама. Вся в запёкшейся крови, она баюкала на руках Кристапа, молча, почти не шевелясь. Только время от времени из её горла с трудом вылетал тонкий сипящий звук. Кристап не шевелился совсем. Малышка Марты лежала в своей люльке тихо и, кажется, спала. Больше никого в доме не было.

Густа и сама не понимала, что ею движет, но самым важным сейчас ей казалось найти всех. Потом, потом она подойдёт к маме и поможет ей нянчить Кристапа, а пока – нужно торопиться найти папу и Марту. Наскоро накинув юбку и тулуп, она заспешила во двор. Уже за дверью стало понятно, что ураган прошёл и по двору: дверь в хлев была распахнута настежь, поленница повалена, а рядом с поленницей – Густа обмерла от ужаса – раскинув руки, лежал папа, у головы которого растеклась бурая, уже остывшая лужица. Папа лежал без тулупа прямо в снежно-грязной каше, уже схватившейся к вечеру ледяной коркой, и стонал. Подбежав к поленнице, она ухватила папу за руку и потянула к дому, скользя по грязи и чувствуя, как вновь бежит по ногам кровавый ручеёк. В глазах темнело, силы почти закончились, но папу надо было спасать, и она тащила из последних сил. В какой-то момент она почувствовала, что тащить, вроде бы стало легче. Откуда-то появилась Марта, тянувшая папу за другую руку. Так, вдвоём, сестры принесли отца в дом.

Сил больше не оставалось. Их не было совсем. Но на полу лежал раненый папа, за стенкой тихо сипела, баюкая Кристапа, мама, и целых три маленьких человечка тоже нуждались в заботе. И больше не было никого, кто мог бы чем-то помочь. Отступать было некуда. Не говоря ни слова, сестры принялись спасать то, что можно было спасти.

К ночи масштаб бедствия стал ясен.

Кристапа больше не было. Мальчик, получивший удар в висок, умер, наверное, сразу. Во всяком случае, лучше было бы, если бы он умер сразу, чтобы не видеть, как надругаются бандиты над его матерью и сестрой, в то время как вторая сестра, потерявшая от побоев сознание, валяется на полу грудой тряпья. Папа жив и даже в сознании. Но у него пробита голова, а от лежания на холодной земле он хрипит, как расстроенный аккордеон. Мама… Ну, если не брать во внимание побои и то, что не должно происходить ни с одной женщиной, то и она и Марта – в порядке. Густе, избитой и родившей двойню, тоже неплохо бы восстановить силы. Но она – в порядке. У неё дети, и она должна быть в порядке, несмотря ни на что.

Да, у них больше нет лошади. И бандиты свели со двора двух коров.

Но у них есть дом, в доме есть печка, а значит – есть тепло. И есть одна корова и два телёнка. Если удастся их поднять, то через год снова будет три коровы. Да, и самое главное: у Густы и у Марты есть молоко, и их дети будут жить.

Ночь Кристап проведет в сенях. А завтра, прямо с утра, Густа пойдёт в город и позовёт помощь. Она организует похороны и панихиду. И нужно будет позвать к папе врача. Она сделает всё, что нужно. А пока она лежит в постели и, засыпая, слышит, как хрипит за стенкой папа, как ворочается во сне наплакавшаяся на всю жизнь мама, и как сопят два носика малышей.

Остальное – завтра.

8

Утром, оставив Марту один на один со всеми, кто нуждался в добром слове и крепкой руке, Густа так быстро, как смогла, умчалась в город. И вскоре одинокий хутор стал местом, куда подходили и подходили люди, чтобы помочь.

Соседка – тётя Мара – увела со двора маму, а остальные женщины обмыли и собрали в комнате Марты Кристапа. Там он и лежал на столе, ожидая, пока будет готов для него последний дом. Во дворе уже вовсю стучали топоры – помочь Янке проводить в последний путь сына соседи считали делом чести. Сам же Янка лежал, разметавшись по кровати, и хрипел, а вокруг него хлопотал приехавший доктор, недовольно оглядывая больного из-под больших круглых очков. Густа стояла рядом, на подхвате.

– Ну, рану-то я зашью, это не страшно. Несколько дней полежит, и даже голова болеть не будет, – врач повернулся к ней. – Голова меня не беспокоит. Но вот с лёгкими похуже будет, видать, застудился ваш батюшка, пока на земле лежал. Что же вы, голубушка, сразу его не подняли?

Ответа на вопрос у Густы не было. Ну не признаваться же врачу, что в это время сама она лежала здесь, в этой же комнате на простывшем полу, где и родила двух крошечных, недоношенных ребятишек. Ну как сказать, что малыши, незаконные, «в подоле принесённые», лежат сейчас в соседней комнате вместе с Мартиной дочкой, и она, Густа, даже не знает, кто из троих сейчас плачет тоненьким детским плачем. Поэтому упрёк врача остался без ответа. Важнее сейчас было не то, что было, а – что будет, и что можно сделать, чтобы отец встал на ноги.

– Вы папе помочь сможете? – голубые глаза внимательно смотрели сквозь очки прямо в душу доктору.

Доктор поёжился от этого требовательного взгляда.

– Ну, не знаю… По-хорошему в больницу его надо бы… Без уколов не справиться. Да только везти его в таком состоянии тоже нельзя. – Доктор задумался.

– А вы покажите, доктор, как уколы делать. Я сама попробую, у меня получится.

Доктор вновь поёжился под её взглядом, но поразмыслив, кивнул:

– Давайте попробуем.

И принялся доставать из саквояжа и раскладывать на табуретке необходимые принадлежности:

– Вот, смотрите…

Доктор чуть смешался, увидев, как крестьянская девушка, достав откуда-то блокнот, явно рабочий, приготовилась записывать инструкции. Удивлённо приподняв бровь, он, однако, продолжил своё дело.

Вскоре папа, уже уколотый и с зашитой головой, спал, а Густа аккуратно складывала шприц и лекарства, оставленные врачом.

Так, между делом забегая к Марте покормить малышей, Густа вьюном крутилась по дому. И когда тётя Мара привела маму, дело было сделано: папа спал, подложив под забинтованную голову ладонь, обмытый и одетый Кристап в новом, только что сколоченном гробу уже ждал отпевания в церкви, а дом был отмыт до блеска. О погроме напоминал только перекошенный ткацкий станок и несколько щербин и пятен на полу, которые так и не удалось извести. В доме было тепло и пахло свежим, недавно испечённым хлебом.