Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 03

• Название: Наш Современник, 2005 № 03
• Автор: Журнал «Наш современник»
• Жанр: Периодические издания
• Год: 2005

Литературно-художественный и общественно-политический ежемесячный журнал

«Наш современник», 2005 № 03

---

Оглянемся вокруг.

Когда шельмование истины приобретает такой размах, что наиболее совестливым даже из участников «акции» становится не по себе, тут и выталкивается на сцену пугало «коричневой опасности».

Дескать, убедитесь: эти неандертальцы собираются вас, рафинированных интеллигентов, через мясорубку прокручивать. Есть желающие?

Волевое государственное строительство с верой, разумом и «милостью к падшим» никакого отношения к фашистской диктатуре не имеет.

Свободно разгулявшиеся «бесы» и фашисты равно являются порождением бездны. При определенных обстоятельствах они даже найдут общий язык.

В приемах затягивания в сети у тех и других «бесов» гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд.

Этим ли мошенникам церемониться с человеческой душой!

В статье «Одна из современных фальшей» («Дневник писателя». 1873) Ф. М. Достоевский так характеризует самонадеянного Петра Верховенского и ему подобных:

«Это мошенники очень хитрые и изучившие именно великодушную сторону души человеческой, всего чаще юной души, чтоб уметь играть на ней как на музыкальном инструменте».

«Бесы» раскидывают сети. Даша боится за Ставрогина: «Да неужто вы не видите, что вы кругом оплетены их сетью!». Сами члены «революционной» пятерки «чувствовали, что вдруг как мухи попали в паутину к огромному пауку; злились, но тряслись от страху».

Главный «бес», Петр Степанович Верховенский, третирует и собственного отца — Степана Трофимовича.

Петр Верховенский заискивает перед Ставрогиным и именно ему однажды в упоении, как будто опьяневший, плохо владея собой, выкладывает программу «бесов».

«— Ну, Верховенский, я в первый раз слушаю вас, и слушаю с изумлением, — промолвил Николай Всеволодович, — вы, стало быть, и впрямь не социалист, а какой-нибудь политический… честолюбец?

— Мошенник, мошенник… Вас заботит, кто я такой? Я вам скажу сейчас, кто я такой, к тому и веду. Недаром же я у вас руку поцеловал. Но надо, чтоб и народ уверовал, что мы знаем, чего хотим, а что те только „машут дубиной и бьют по своим“. <…> Мы провозгласим разрушение… почему, почему опять-таки, эта идейка так обаятельна! Но надо, надо косточки поразмять. Мы пустим пожары… Мы пустим легенды… <…>… И рухнет балаган, и тогда подумаем, как бы поставить строение каменное».

Первейшая задача для Петра Верховенского, «чтобы всё рушилось: и государство, и его нравственность». Народу нужно кинуть яркий фетиш на забаву, чтоб уж не вспоминал о старых идеалах и Русском Боге. Русский Бог уже спасовал пред «дешевкой». А «власть имущие» ведь только грозятся навести порядок, изловить нарушителей спокойствия, но по глупости заламывают руки своим же. И вот, если с помощью «обаятельных идеек» выпустить на волю инстинкты, тогда, вполне возможно, и рухнет ненавистный балаган — Государство Российское.

Разговор о подметных прокламациях между губернатором фон Лембке и Петром Верховенским:

«— Но, однако же, тут, например, приглашение к разрушению церквей.

— Отчего же и нет? Ведь вы же умный человек и, конечно, сами не веруете, а слишком хорошо понимаете, что вера вам нужна, чтобы народ абрютировать. Правда честнее лжи».

Петруша Верховенский приманивает призраком истины. «Правда честнее лжи» — неоспоримое суждение. Честный фон Лембке должен купиться. Святая простота!

Младший Верховенский умело и целенаправленно разделяет веру и разум. Искусственная «развилка»: либо — верующий дурак, либо — умный циник.

Кто же себя дураком признает? Уж лучше — в циники. А вера — для народа, чтобы его в стадо согнать. Ты же — над стадом, в качестве элиты.

Вера и разум, особенно когда нераздельны, представляют собой серьезную силу.

Пусть бы эти «старые формы» остались в виде красивой обертки.

Но вот беда. Когда в сиянии славы возвышает голос классическая русская литература, становится всё труднее представить разрушение актом героическим.

Удивительно, как следующие слова из статьи Л. Шестова «Достоевский и Ницше» (1902 г.) соотносятся с хитроумными подтасовками Петра Верховенского.

«Так, например, гр. Толстой, своими произведениями по крайней мере настолько же, насколько и Достоевский… продолжает превозносить превыше всего „разум и совесть“. Он обладает особым искусством произносить эти слова таким тоном, что всякое сомнение в их святости и неприкосновенности начинает казаться возмутительным кощунством. В этом отношении Достоевский никогда не мог сравниться с гр. Толстым. Однако ни тому, ни другому не удалось соединить несоединимое. Их беспокойные попытки возвратиться к старым „хорошим словам“ свидетельствуют лишь о том, что дело разрушения не только не менее, но много более трудно, чем дело созидания. Только тот решается разрушать, кто уже иначе жить не может».

В годы смуты вместо книг, «разоблачающих перед миром тайну о человеке», появляются «беззаконные бумажки».

Степан Трофимович — о прокламациях:

«— Господа! — произнес он вдруг, как бы решившись на всё и в то же время почти срывавшимся голосом. — Господа! Еще сегодня утром лежала предо мною одна из недавно разбросанных здесь беззаконных бумажек, и я в сотый раз задавал себе вопрос: „В чем ее тайна?“ <…>

— Господа, я разрешил всю тайну. Вся тайна их эффекта — в их глупости! (Глаза его засверкали). <…>… Никто не верит, чтоб это было так первоначально глупо. „Не может быть, чтоб тут ничего больше не было“, — говорит себе всякий и ищет секрета, видит тайну и хочет прочесть между строчками, — эффект достигнут! О, никогда еще глупость не получала такой торжественной награды…».

«Беззаконные бумажки» — самозванное искусство. Какие сомнительные секреты могут быть здесь сокрыты? Стоит ли втягиваться в пустую игру с их обнаружением?

Презирать общечеловеческие духовные ценности и при этом понимать, любить, беречь в сердце родную литературу — такого не бывает. Скорее возникнет желание вообще ее уничтожить.

В «Гибели богов» во дворе колледжа Гюнтера сжигают горы томов. В этих книгах перестали нуждаться новые власти.

Смута. В лучшем случае искусству отведут уголок. Пусть себе фантики коллекционируют. На «теплое местечко» могут рассчитывать только «прикормленные», им нужно покончить с поисками художественной правды. «Не прирученных» — прочь, за борт, «с парохода современности».

Научное обоснование идеологии «бесов» содержится в тетрадке некоего Шигалева.

«— У него хорошо в тетради, — продолжал Верховенский, — у него шпионство. У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом».

Шпионство — не то чтобы даже обязанность, скорее это призвание. В «Бесах» о Липутине:

«Человек этот, по-моему, был настоящий и прирожденный шпион. Он знал во всякую минуту все самые последние новости и всю подноготную нашего города, преимущественно по части мерзостей, и дивиться надо было, до какой степени он принимал к сердцу вещи, иногда совершенно до него не касавшиеся. Мне всегда казалось, что главною чертой его характера была зависть».

Зависть как движущая сила шпионства Липутина — глубокое психологическое замечание. Это именно зависть. Зависть к устройству чужой души, в котором ты ничего не понимаешь. И вот говоришь себе: «Пусть через сплетни и поклеп, пусть только расстрою этот музыкальный инструмент, но буду, буду считаться умнее, возьму верх, овладею. Или докажу, по крайней мере, вывалив чужие грехи, что все такие же подлецы, как я, ничем не лучше».

Сцена из «Гибели богов». Ашенбах и Софи в тайной канцелярии, где содержится самое полное собрание доносов.

«Здание СД. Архив. Интерьер. Ночь. Огромное помещение. По всей его высоте стеллажи с папками. Обстановка мрачная, жутковатая, почти ирреальная. Раздаются звуки шагов, потом голос Ашенбаха.

Ашенбах: Это самый полный архив, который когда-либо был задуман.

Ашенбах и Софи подходят к одному из стеллажей.

Ашенбах: Здесь собрана вся частная жизнь Германии. Есть всё. Здесь даже можно найти вашу с Фридрихом историю. Представляла ли ты себе такое?

Подходят к картотеке.

— …Видишь ли, это совсем нетрудно — проникнуть в жизнь людей…».

(В статье мы цитируем литературный сценарий фильма. Авторы сценария: Никола Бадалукко, Энрико Медиоли и Лукино Висконти.)

Что же предлагал Шигалев?

Шигалев предлагает, в виде конечного разрешения вопроса, — разделение человечества на две неравные части. Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми. Те же должны потерять личность и обратиться вроде как в стадо и при безграничном повиновении достигнуть рядом перерождений первобытной невинности, вроде как бы первобытного рая, хотя, впрочем, и будут работать. По мнению пропагандиста «шигалевщины»: «Меры, предлагаемые автором для отнятия у девяти десятых человечества воли и переделки его в стадо, посредством перевоспитания целых поколений, — весьма замечательны, основаны на естественных данных и очень логичны».