Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

• Название: Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
• Автор: Мигель Унамуно
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1973

В этой книге представлены произведения крупнейших писателей Испании конца XIX — первой половины XX века: Унамуно, Валье-Инклана, Барохи. Литературная критика — испанская и зарубежная — причисляет этих писателей к одному поколению: вместе с Асорином, Бенавенте, Маэсту и некоторыми другими они получили название "поколения 98-го года".

В настоящем томе воспроизводятся работы известного испанского художника Игнасио Сулоаги (1870–1945). Наблюдательный художник и реалист, И. Сулоага создал целую галерею испанских типов своей эпохи — эпохи, к которой относится действие публикуемых здесь романов.

Перевод с испанского А. Грибанова, Н. Томашевского, Н. Бутыриной, B. Виноградова.

Вступительная статья Г. Степанова.

Примечания С. Ереминой, Т. Коробкиной.

---

Лето еще не кончилось, а уже начались дожди, и сады Буэн-Ретиро закрылись. Вскоре открылся сезон в городских театрах. Тьерри стал постоянным спутником Кончи Вильякаррильо. Он часто появлялся в ее ложе, привлекая к себе внимание женщин. Выглядел он гораздо печальнее и не столь самонадеянно, как прежде. Удачный роман, казалось, внушил ему пессимистический взгляд на жизнь. Любовная связь Хайме с величайшим интересом обсуждалась всеми его друзьями и знакомыми. Многие ему завидовали, но кое-кто, видя его таким печальным, понимал, что успех, должно быть, принес ему немало горьких минут.

Вильякаррильо, верный своей роли безучастного супруга, не проявлял ни малейшего интереса к тому, что делает его жена. Он жил привольной холостяцкой жизнью, его часто видели в ложе то с какой-нибудь хористкой, то с третьесортной шлюхой; в своих увлечениях маркиз был не слишком брезглив и разборчив.

XXXV

Любовная связь Кончи и Хайме началась весьма бурно. Из этого урагана чувств маркиза вышла улыбающейся и спокойной; Тьерри, в отличие от нее, был удручен, издерган, грустен. Любовники обладали совершенно различными темпераментами: он был неврастеником, она же, напротив, являла собой образец душевного равновесия. Несмотря на анархические идеи, которые Тьерри постоянно высказывал, он был догматиком и деспотом, стремившимся подчинять своей воле все и вся; Конча же от природы была неукротима и никому не подвластна. Уступая обстоятельствам и людям, она никогда ни одному делу не отдавала себя целиком. Она не любила ни повелевать, ни подчиняться; ей нравилось жить тихо и спокойно, подобно речке, которая неторопливо течет по руслу, повторяя изгибы своих берегов.

Маркиза де Агиляр, добрая подруга Кончи, была непохожа на маркизу де Арасена; она не питала к своим приятельницам ни зависти, ни ревности, ни желчной злобы. Она говорила про себя в шутку, что у нее большое сердце, которое способно вместить многих, хотя, разумеется, по очереди.

Видя, что Тьерри влюблен всерьез, маркиза прониклась к нему симпатией и с полной откровенностью говорила с ним о своей подруге. По мнению маркизы, Конча, будь она богачкой или нищей, королевой или рабыней, всегда останется самой собой — доброй, бесхитростной и несколько равнодушной. У нее нет ни близких друзей, ни настоящих врагов. Жизнь кажется ей такой, какой была и должна быть, — не очень хорошей и не очень плохой. Значительное место в ее сердце занимают лишь дети, но даже о них она часто забывает. Конча — женщина культурная и получила хорошее образование; она прекрасно знает, например, немецкий язык, но не придает всему этому никакого значения.

Вышла она замуж по любви и в то же время по расчету, как, согласно утверждениям маркизы де Агиляр, заключаются почти все браки. Вильякаррильо был богат, принадлежал к аристократии, и семья его была в дружбе с семьей Кончи.

— В таком возрасте молодой девушке нетрудно вообразить, что она влюблена в мужчину, который за ней ухаживает, — уверяла маркиза. — Она думает, что ее замужество — это сплошной поток радостей и удовольствия. Обычная история для нашего круга.

Муж покинул Кончу в расцвете молодости, когда в ней уже пробудилась женщина. В высшем обществе отвергнутая жена представляет собой удобную мишень для лицемерного сочувствия и насмешек. Конча, вероятно, пережила какое-то любовное приключение, которое лишило ее иллюзий и не принесло ей радости. Маркиза де Агиляр полагала, что Конча не была в близких отношениях ни с Монтальво, ни с другими аристократами из его компании, в противном случае это сразу стало бы известно ее друзьям. Хотя эти сведения и убедили Тьерри, что Кончу отнюдь нельзя назвать женщиной легкомысленной и, следовательно, она достойна уважения, он все же не мог успокоиться.

— А что это за любовное приключение, которое ее разочаровало и огорчило? Кто был с нею? — настаивал он.

— Я не знаю, право, не знаю. Да и если б знала, все равно не сказала бы. Конча никогда не откровенничала со мной, но иногда я кое о чем догадывалась. Мы, женщины, умеем быть проницательными.

По словам маркизы, Конча, привыкшая к легкой и беззаботной жизни, не знала, что ей делать: предпочесть ли развлечения, принятые в ее кругу, или примириться со своей судьбой, стать примерной матерью семейства и вести строгую и затворническую жизнь. Так она и металась между двух огней. Любовь к мужчине она считала легкомысленной и животной страстью, любовь к детям — чувством возвышенным, однако не находила в себе сил пожертвовать низменным ради возвышенного.

Тьерри, с его догматическим складом ума, непременно хотел внести полную ясность в их моральные и материальные отношения и требовал, чтобы они с Кончей, невзирая ни на что, приняли какое-нибудь твердое решение. Конча не была подготовлена к этому и предложила Тьерри свой план, исходивший из их реальных отношений — таких, какими они сложились в силу обстоятельств. Пусть пока все останется по-прежнему, а она тем временем поможет Хайме добиться прочного положения в обществе. Мысль о том, что она сможет опекать и защищать своего возлюбленного, которому откроет дорогу в свет, была приятна Конче. Неудачный брак обрек ее на столь безалаберную жизнь, что в нее нехудо бы внести хоть немного порядка, думала Конча. К тому же она, заботясь о детях и щадя их чувства, стремилась оградить их от житейской грязи, от всего, что могло бы внушить им неуважение к родителям. Отец бегает по девкам, у матери любовник. По мнению Кончи, самое разумное, что можно было сделать в такой ситуации, — это всячески избегать скандала.

XXXVI

Лет сорок тому назад спектакли Королевского театра в Мадриде проходили в очень торжественной обстановке. Многие утверждали и, видимо, не без оснований, что ни в одном театре любой европейской столицы спектакли не были похожи так сильно на торжественные придворные празднества, как представления на сцене Мадридской оперы. То же самое говорили и многие иностранцы. В отличие от Парижской оперы, вы никогда не увидели бы в ложах Королевского театра ни негров, ни англичан в спортивных костюмах. Сравнительно бедный Мадрид был цитаделью хорошего тона. Правда, со временем столица утратила его и стала городом пролетариев и мелких буржуа.

В дни спектаклей вереница экипажей, направлявшихся к Королевскому театру, казалась прелюдией к пышной праздничной церемонии. Большинство карет сплошным потоком катилось по улице Ареналь, подковы лошадей цокали о торцы мостовой, и в этой нескончаемой процессии было что-то торжественное. При свете уличных фонарей в каретах можно было разглядеть элегантно одетых дам с диадемами на голове и сеньоров во фраках или мундирах. И тут же на тротуарах, словно для контраста, толпились грязные нищие в лохмотьях, оборванные женщины и дети…

В вечер второго абонементного спектакля театр казался местом большого торжества. Давали «Тангейзера». Зал, богато декорированный в теплые красно-золотистые тона, переливался огнями. Занавес еще не подняли. Зрители более торопливо, чем обычно, занимали места. Партер был почти полон. Ежеминутно распахивались двери лож, пропуская роскошно одетых дам и кавалеров во фраках. В оркестровой яме рассаживались музыканты, все в черном, в белых манишках; время от времени оттуда неслись звуки скрипки или виолончели.

Завсегдатаи знали, что в театре собирается постоянная публика, то, что называют хорошим обществом, — вечно те же дамы, те же мундиры и фраки, те же декольте и те же лица. В ложах блистали белоснежные плечи, мелькали великолепные наряды, газовые накидки, драгоценности. Сверкали бриллианты, колыхались веера, лоснились, как слоновая кость, лысины; там и сям виднелись бинокли, бесцеремонно наведенные в зал. В ложах бенуара, на самых дорогих местах, восседал цвет испанской аристократии, в облике которой, как уже говорилось, есть нечто еврейское и рыбье. В зале стоял смутный гул голосов, напоминавший грохот отдаленной грозы.

Прошло еще несколько минут, и зал окончательно заполнился. Прозвучали первые такты Королевского марша, и в ложу — не в Королевскую, а в ту, что называлась Будничной, — вошла королева с двумя дочерьми{263}. Большинство зрителей в партере встали. Раздались аплодисменты, но жидкие: галерка безмолвствовала. Королева и принцессы, улыбаясь и поворачиваясь то влево, то вправо, раскланялись перед публикой. На королеве были лиловое платье и черное манто с серым мехом, на шее — жемчуга. Двух ее дочерей, девиц ничем особенно не примечательных, нарядили в розовые простенькие, как у гимназисток, и, казалось, недорогие платьица. У обеих были высокие шиньоны с блестящими бантами. Одна из принцесс, блондинка, была вся в мать; другая, смуглая, похожая на простую служанку, отличалась темной кожей и сверкающими черными, как агат, глазами испанской крестьянки. В соседней ложе появилась инфанта, тетка младенца-короля по мужской линии. Это была грузная, жирная седовласая матрона, страдавшая лишаями: в ней угадывалась кровь Бурбонов, и на лице ее застыла циничная улыбка — фамильная примета представителей ее рода. На ней были зеленое, цвета попугая, платье и множество бриллиантов, некоторые размером с большой лесной орех. Добрая сеньора готовилась наслаждаться Вагнером на свой лад — спать во время действия и болтать в антрактах. Рядом с ней сидела фрейлина, щупленькая востроносая подобострастного вида старуха в платье мышиного цвета. За их креслами стояли щеголеватый седобородый сеньор, державшийся с аристократической надменностью, и один из инфантов, высокий белокурый мужчина в мундире кавалерийского офицера, украшенном лентой одного из военных орденов.