Игорь Бестужев-Лада - Отвага

• Название: Отвага
• Автор: Игорь Бестужев-Лада
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1987

Сборник повестей и рассказов романтико-героической направленности. Остросюжетные, занимательные произведения на разнообразном материале раскрывают перед читателем понятие «отвага».

---

И мучились не дающим покоя вопросом: как же так? Почему мы отступаем, почему сдаем города, лежащие уже в самой сердцевине страны, куда со времен Наполеона не ступала вражеская нога? Само слово «отступление» не произносилось. Всякое, пусть малейшее, проявление неверия, малодушия и паники рассматривалось как трусость и немедленно пресекалось.

Хороший кавалерист рождается трудно. Упорные занятия изматывают, один уход за конем занимает ежедневно три с половиной часа. Все бегом. Шагом эскадрон ходил только в столовую. Тут над строем взмывали голоса запевал:

Вспомним-ка, ребята, годы боевые,
Боевых товарищей-друзей.
Удалые, смелые походы
Боевой дивизии моей.

Низко, грозно и мощно раскатывался припев, хрустел под ударами тяжелых сапог песок, звенели шпоры. Андриан «рубил» шаг, как все, и чувство слитности с эскадроном грело его сердце.

Там, в степи широкой,
Братская могила.
А над ней — березонька одна.
Мать-Отчизна в сердце сохранила
Боевых героев имена.

…Солнце пригревало уже ощутимо. Одежда высохла. Пересчетов оглянулся. По дну балки через заросли купыря шел младший лейтенант Табацкий, командир взвода: за тридцать, грузноват, мешковат, что нетипично для обычно легких, сухих, подтянутых кавалерийских командиров. Табацкий до войны работал ветеринаром на конезаводе, коня понимал и любил, но кавалерийскую службу знал слабовато и был не так требователен, как Рыженков, взвод он принял перед самым походом. И «командирского» голоса у него не было.

— Ну как тут у вас? Окопались? Замаскировались?

Сверху свесилась голова Отнякина:

— Порядок! Воевать так воевать — пиши в обоз. На последнюю телегу! Как там насчет навару? А то вчера, товарищ младший лейтенант, дали супец — лапшинка за лапшинкой гоняется с дубинкой.

Пересветов попросил:

— Разрешите отлучиться. Съездить в ту рощу. Это пять-десять минут всего.

— А что такое?

— Да я, понимаете ли, прошлым летом был там с экспедицией. Ну и забыл на стоянке нож. Отличный большой складной нож — отец подарил.

Табацкий вздохнул.

— Нет, не могу разрешить. Рискованно, да и не положено.

Пересветов знал, что если Табацкого еще раз понастойчивей попросить, отпустит. Но тут издали послышалось прерывистое, как волчье завывание, нагоняющее тоску гудение авиационных моторов. Немецких моторов, это уже кавалеристы знали — наши гудели и звонче и ровней.

— Воздух! — разноголосо командовали дневальные в балке.

Халдеев деловито щелкнул затвором. Вой на западе нарастал.

— «Хейнкели», двенадцать штук, — выкрикнул нервно Отнякин, — разворачиваются над рощей, пошло-поехало!

Лошади захрапели, земля под ногами Пересветова внезапно как бы провалилась, и тут же его толкнуло вверх. С обрыва посыпалась комками земля, и только после этого донеслись тугие разрывы. Удерживая лошадей, Пересветов несколько отошел от обрывистого края к середине балки и увидел самолеты, с воем делающие виражи над степью. Роща — та самая, приютившая в прошлом году студенческую экспедицию, — была в центре разрывов.

Пересветов думал только о том, как справиться с лошадьми. Лошадь может обезуметь от страха, оборвать повод, а то потащить коновода на поводе.

Конь — чуткое животное, он улавливает состояние человека; трусить, терять самообладание нельзя ни на секунду.

Разрывы в роще прекратились, но один самолет повернул прямо к балке.

— Воздух! — завопил Отнякин.

Халдеев поднял из окопа ствол своей снайперской, пытаясь поймать в прицел переваливающийся из ровного полета в пике бомбардировщик с растопыренными, как лапы, колесами устаревшего, неубирающегося шасси.

— Брось, — крикнул Отнякин, — демаскируешь!

В этот момент от самолета отделился черный предмет, ударился о землю в полусотне шагов от кавалеристов, но взрыва не последовало. С изумлением все увидели, что это не бомба, а железное, похожее на тракторное колесо с шипами-шпорами.

— Кончен бой, перекур, — меланхолично сказал Табацкий, вытирая платком потное лицо и доставая кисет и бумагу.

Напряжение сразу спало.

Пересветов успокаивал коней. «Раньше думал: война — это сплошные взрывы, атаки, стрельба, подвиги. В общем, кино. А оказалось — учеба, работа, служба, опять работа. Вот уже трое суток ночами едем, днем стоим. И только минуты длится бой, когда летит такой шальной самолет… Впрочем, — остановил он сам себя, — все впереди. Наступать-то мы еще не начинали. Готовимся… А что-то потом будет?»

— А это что? — Табацкий указал на небольшое вздутие на ноге пересветовской кобылы.

Пересветов пожал плечами.

— Так нельзя, — Табацкий оживился, — за лошадью надо смотреть. Глаз да глаз. Особенно за кобылами — у них организм понежней. Ведь лошадь в принципе устроена точно так же, как и человек.

Комвзвода извлек из полевой сумки пинцет, ватный тампон и бутылочку с йодом. Быстро и ловко обмял нарыв, обнажил, сняв коросту, его головку, выпустил гной…

— Здорово, — вырвалось у Пересветова, — кобыла не шелохнулась даже, а она у меня строптивая.

— Так, милый-дорогой, это же мой хлеб… Я техникум кончил плюс девять лет практики. Лечить лошадей умею, ездить — так-сяк. В школе мне в первый день сказали: «Без шенкелей на конную подготовку не ходить». Я спросил, где их взять. «Хоть на складе получайте». Ну, я и поперся на склад. Там и объяснили: шенкель — внутренняя часть ноги от колена, так сколько вам надо, килограмм или два?

— Товарищ младший лейтенант, а можно вопрос? — сказал Отнякин. — Вот Пересветов пусть расскажет, что за книжечку хитрую он в переметной суме возит, нет, чтобы товарищу дать… А то раскурить бы ее.

— Зачем тебе, — спросил Андриан, — эта книга не на современном русском языке, а на древнем.

— А что это? — заинтересовался Табацкий. — Я и сам взял на фронт учебник — по специальности, конечно. Не все же время боевой устав кавалерии зубрить. И на марше бывают часы отдыха и затишья. Так что за книжка?

— Да «Слово о полку Игореве», академическое издание тридцать четвертого года. Я ведь учился на историческом. А экспедиция… Представляете, мы находимся в том самом районе, откуда русское войско начало свой бросок к морю восемь веков назад. Это было в мае 1185 года. Игорево войско пряталось в дубравах…

— Любопытно.

— Мой дед, понимаете, — заволновался вдруг Пересветов, — считал, что русские ходили за Дон, на берег Азовского моря. Отец же, напротив, полагал, что это было невозможно, исходя из скорости движения в среднем по двадцать пять километров и никак не более сорока за один переход.

— Как так? — Табацкий поднял брови. — Мы за три перехода покрыли более двухсот километров. Почему же Игорь не мог?

— Вот-вот! А отец полагал, что войско Игоря в массе было пешим. Отец был не прав, и русские действительно подошли к морю. Я разошелся с отцом принципиально, только… дело вот в чем…

Табацкий, втаптывая окурок в землю, перебил:

— Ладно, потом доскажете. Кончен перекур.

Он ушел, а Андриан прислонил голову к лошади, машинально гладил ее морду и думал об отце. Пять раз он посылал письма в Москву; последнее, в конце 1941 года, вернулось с пометкой: «Адресат выбыл».

Что с отцом? Эвакуирован? Почему не пишет? Или тоже на фронте, но… в его возрасте, с его болезнями?..

* * *

Предстоящее наше наступление без труда угадывалось по многим красноречивым признакам. И не особо наметанный глаз в свете луны различал на обочинах дороги не затоптанные еще рубчатые широкие следы танков. Справа и слева на позициях под маскировочными сетями просматривались толстые стволы мощных пушек. На ходу дымили полевые кухни. Шли длинные, позвякивающие котелками, серые колонны пехоты. Эскадрон все чаще обгонял их по мере приближения к передовой. Верхами и на пятнистых «эмках» метались связные и порученцы, разыскивая нужные штабы. В балках глухо ворчали моторы.

Ровно шла кобыла Машка, качался в седле боец Пересветов. Последний ночной переход кавалерии был короче предыдущих, а отдых продолжительнее. Срок, выхода полка в исходный район для наступления был назначен с некоторым запасом, как говорят, «с гвардейским зазором». Но полк пришел точно по приказу, за двадцать часов до времени «Ч».

Накануне наступления овес выдали полной мерой, по четыре с половиной килограмма на голову, и теперь пересветовская Машка удовлетворенно похрапывала. Официальная кличка у нее была, вообще-то, Рапсодия, но кавалеристы пользовались своими, более привычными именами. Лошади в полку все, как одна, были тридцать шестого года рождения, клички им давались все на букву «Р»: Рампа, Рашпиль, Рейсшина, Револьвер, Рубильник и так далее. Была даже — Рекомендация.