Александр Житинский - Виктор Цой

• Название: Виктор Цой
• Автор: Александр Житинский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-367-03506-3

Представляя вниманию читателя самый полный на сегодняшний день документальный материал, непубликовавшиеся свидетельства и уникальные кадры семейного архива, автор воссоздает картину жизни и творчества кумира миллионов от рождения до трагической смерти.

---

Приехали гости: Наташа, Люда, Иша (еще не муж Люды, а просто друг Майка), Леша, Витя, еще кто-то. Александр Петрович принес собственноручно испеченный торт. Цой подарил свой рисунок („Марк Болан“, тушь, перо). На обороте мальчишеским почерком: „Н. В. Н. Дарю!!! В предвкушении прощения за сказанные бестактности, в поздравление с днем рождения и в приветствие двадцатидвухлетствия. Желаю восхищаться мной. Всегда твой. Гарин (Цой). Ленинград, 1982, 21.01. Ах!“

Очень трогательно.

– А почему Болан?

– Пусть и Майку будет приятно!..

Угощение – скромное, вино – сухое, но у нас весело и шумно. Гости слушали музыку, выходили курить, снова заходили. Маленький Женька радостно приплясывал в кроватке и всем улыбался. Потом он заснул, и все перебрались на кухню. Я позвала Цоя в коридор: «Майк разрешил тебя поцеловать. Можно?» Потянулась руками к плечам; Цой, улыбаясь, нагнулся, обнял… Я так и знала – он весь мне давно знакомый, родной…

На полу просторной кухни сидели полукругом. Леша и Витя пели свои песни, Тася пела молдавские, все вместе – аквариумские и „Люблю я макароны“. Потом соседи разошлись по своим комнатам, гости отправились на Лиговку ловить моторы, кто-то расположился на полу под столом, Александр Петрович занял свое „законное“ место – кресло-кровать. Я прилегла на краешек дивана, где уже спали Иша и Рыба. На полу сохла лужа пролитого клубничного варенья. Убирать нет сил, да и перебудишь всех… Цой кинул на пол белую дубленку (и совсем не по-гусарски), улегся, взял в свою руку мою свесившуюся ладошку. Так прошла ночь.

* * *

Мы с Майком сидим на диване, уставившись в телевизор. Входит Цой с каким-то вопросом. Майк быстро убирает руку с моего плеча.

– Ты что? – удивляюсь я.

– Твой пришел. Думаешь, ему приятно смотреть, как я тебя обнимаю? Муж, право имею… Мне бы не понравилось.

Муж. Право имеет. Мой замечательный, благородный муж!..

* * *

Людочка, потряхивая черными кудрями, говорит удивленно:

– Мы с Наташкой Крусановой видели вчера тебя и Цоя! На Лиговке.

– А я почему вас не видела?

– Вы никого не видели. От вас сияние шло!

Надо же! Да, шли мы вчера к метро. Втроем – с Рыбой. Вечерняя улица была странно ликующей и шумной, фонари и фары перемигивались, переглядывались и празднично сверкали.

А ехали мы к Вячеславу (двоюродный брат, группа „Капитальный ремонт“). Слава снисходительно показал моим мальчикам какие-то аккорды, что-то рассказал, объяснил… Как будто они играть не умеют!.. Хотя Вите нравится учиться, он никогда не стесняется спрашивать, узнавать.

* * *

Я не слишком часто хожу на концерты, но сегодняшний в рок-клубе пропустить нельзя. Куда бы только Женьку пристроить?

Все в порядке: Люда договорилась со своими девочками в общежитии, они обещали понянчиться.

Женьку привезли на Кузнечный, в Перцов дом, и оставили там на попечении Аллы и Ларисы. Пока младенец осваивался и кормился, девчонки переодели меня в Ларисин темно-синий костюм (вельвет, мелкий рубчик).

И был праздник в рок-клубе, и хорошая музыка, и почему-то пахло весной. Мы, юные и веселые, галдящей толпой шли от улицы Рубинштейна на Боровую. Возле дома Майк вдруг сказал:

– Виктор, не проводишь ли Наталью за мелким? Я что-то устал.

Все смолкли и уставились на Майка, а он неторопливо завернул во двор.

На Кузнечном нашу компанию ждали: на столе – чай, вино, еда! Лариса и Алла уверяли, что Женька без мамы не особенно скучал, а возиться с ним ни капельки не хлопотно. Началось волшебное веселье. Мы с Цоем то и дело оказывались в каких-то коридорах, уголках и закутках. Сидели на полу и целовались. Как одноклассники на школьном вечере. Временами включалось сознание и отмечало удивительную вещь: друзья наши странно себя вели. Вроде бы они любили Майка, но вместо того, чтобы нас с Витькой укорять и осуждать – оберегали и „создавали условия“. Мои же угрызения совести моментально испарялись, когда в лицо светили лукавые и нежные прищуренные глаза. Все это было похоже на сон…

Ночью мы с Женькой все-таки оказались дома. Майк сидел грустный, такой одинокий… Мне стало жалко его, но он сам все испортил: стал кричать, что он волновался, и как не стыдно, и что пешком идти десять минут!..

– Я и не собиралась сразу уезжать, мы в гости поехали.

– Ты должна была просто съездить за мелким!

Странный какой Майк: сам же с Цоем отправил, теперь ругается…

* * *

Александр Петрович (Донских. – Примеч. авт.) из своих Березников прислал длинное письмо (ответ на мое, написанное ямбом). Там среди прочего – утешения Майку по поводу моего увлечения:

„Она, наверно, видит в Цое

ТЕБЯ в добрачном совершенстве…“

Батюшки, до чего дошло! Переживает Майкуша.

* * *

Цой принес из дома пачку фотографий. Вот его отец – похож на японца, только высокий. Мама – такая белая, даже СЛИШКОМ русская. Младенчик – это маленький Витька! Витя – школьник. Витя в своем училище режет из дерева разные вещицы (Цой всем дарит деревянные пепельницы, мне – коричневые легкие кольца).

– А почему здесь твое лицо закрашено желтым фломастером? Кто это сделал?

– Я! – Витька усмехается невесело.

Ясно: обзывали „желтым“, „узкоглазым“… Сволочи! Глажу по плечу. Так хочется пожалеть, защитить. Вдруг понимаю, что за время нашего знакомства кое-что изменилось: из покровительницы я превратилась чуть ли не в маленькую девочку…

Цой снова весело рассказывает о своих приятелях, о группе „Палата № 6“, о Максе.

– Я вас обязательно познакомлю. Вот послушай его песню!

Слушаю. Нравится.

– Знаешь, у Макса есть голубые джинсы, яркие такие; ему малы. Я их куплю и тебе подарю. Очень пойдет!

Гитара уже отложена, моя щека вместо грифа ложится на его ладонь. Сидим так, замерев.

– Женька смотрит. Мне кажется, что он всегда внимательно нас слушает и все понимает.

– Мне давно так кажется. Даже неловко бывает. Ничего, он тебя любит.

– И я его.

* * *

„Я написал песню, – шепнул однажды Цой. – Потом услышишь“. Услышала вечером. От слов „мне кажется, что это мой дом“, „мне кажется, что это мой сын“ (песня „Дерево“. – Примеч. авт.) стало жарко и очень грустно. Так же грустно слушать, как Цой поет: „Устал я греться у чужого огня“. Хотя поет он с лукавой улыбкой, всегда дурачась…

* * *

Однажды я мыла пол под музыку недавно подаренного Лешей и Витей нового альбома Боуи. Вспомнила, что Цой сегодня не придет, занят… А зачем тогда этот день?.. Застыла с тряпкой в руках: дожили! Что за мысли, голубушка?! Он и не может приходить каждый день! И не должен!.. А как же я?..

* * *

– Наталья, тебе придется выбирать! – сказал Майк вроде бы ни с того ни с сего. – Так жить очень тяжело. И, знаешь, не хочется выглядеть дураком.

– Ты что! Каким дураком?! У нас просто детский, школьный роман. Мне с Цоем интересно, легко. Я, правда, без него скучаю. Ну, целуемся иногда. Думаешь, я тебе изменяю?

– А ты думаешь, измена бывает только физическая? По мне, так хождение за ручку еще хуже. И он, кстати, тоже страдает… Пуся, я все понимаю и ни в чем тебя не упрекаю. Только решай скорей! Могу к родителям переехать, чтобы здесь не отсвечивать…

* * *

Еле-еле дождалась Витю. Он слушал, молчал, сосредоточенно курил, глядя в угол. Потом мы долго разговаривали. Итог: обидеть, унизить Майка, сделать ему больно мы не можем. К тому же Майк – Женькин отец, мудрый (как выяснилось) муж, для Цоя – учитель. Такими людьми не разбрасываются. А наша… наши… наше… непонятно что рано или поздно пройдет. Должно пройти!

– Вить, тогда перестань у нас бывать – может быть, легче будет…

– Не могу я не приходить! Пойми, мне очень важно знать мнение Майка о моих песнях. Я ему верю…

– Но как же тогда? А давай делать вид, что мы чужие, не обращать внимания друг на друга!..

Попробуем.

Напоследок обнялись, расцеловались – расстались.

Через несколько дней явился незнакомец по имени Цой. Чинно поздоровался. Я вежливо (глядя поверх его головы) предложила чаю и занялась своими делами. Вернее, пыталась заниматься: кожей чувствовала, какой он напряженный сидит. А мне что – лучше? Щека (что ближе к нему) горит, сердце колотится.

Майк вышел, мы остались в комнате одни и старательно не замечали друг друга. Почувствовав, что сижу красная и пальцы не слушаются, сбежала на кухню. Попрощалась равнодушно, правда „пока“ получилось сипловато…

* * *

Ну и сколько, интересно, эта ерунда будет продолжаться? Раньше нормально общались, а теперь ведем себя как влюбленные балбесы. Друг от друга шарахаемся, а по комнате молнии летают, дышать трудно.

Выскакиваю в коридор и в ту же секунду оказываюсь в объятиях. Какие же мы дураки: измученные, задохнувшиеся, счастливые…