Джойс Элберт - Безумные дамочки

• Название: Безумные дамочки
• Автор: Джойс Элберт
• Издательство: Локид
• Жанр: Любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-320-00159-2

Скандально-знаменитый роман американской писательницы Джойс Элберт впервые выходит на русском языке. Захватывающий сюжет отнюдь не портит смелая эротика, а эмоциональное повествование о жизненном пути героинь поражает достоверностью и «правдой жизни». Наш читатель с большим интересом узнает о том, как американские девушки всеми правдами и неправдами устраивают свои судьбы. Весьма поучительная история, надо заметить…

---

— Откуда вино? — спросил мужчина.

Лу подумала, что впервые сидит наедине с этой парой, раньше всегда был и Дэвид, уравновешивая ситуацию, а в его отсутствие у нее возникло странное чувство близости с каждым из них в отдельности и с обоими вместе. Она чувствовала себя ближе с ними и в то же время уязвимее.

— Арнольд угостил, — ответила Лу.

— Это тот парень у бара?

— Да. Вы его знаете?

— Нет, — сказал мужчина, орудуя вилкой. — Но его зовут Альберт.

— Никак не могу запомнить. Даже неловко.

— Самого парня не запомнишь.

— А мне он симпатичен, — сказала женщина. — Немного разболтанный и расхлябанный, но хоть не скрывает этого, не выпендривается, как многие…

— Он скучен до чертиков, — сказал мужчина, — как и его пьесы.

— Вы же, кажется, говорили, что не знакомы, — сказала Лу.

— Ну, я пару раз болтал с ним на приемах.

Мужчина был преуспевающим юристом, а женщина до замужества работала у него секретаршей. Теперь у них двое детей, и женщина сидела с ними дома. У них была чудесная квартира с террасой на Ист Ривер Драйв. Лу впервые за время знакомства с ними задумалась, а не скучно ли женщине сидеть дома, нет ли у мужчины любовницы, так ли безоблачен их брак, как думала прежде, или это она переносит на них свои тревогу и чувство неуверенности?

— Что вы делаете после ужина? — спросила Лу. — Я хотела поехать в «Чита» или «Электрик Серкас». Обалдела от работы. Вот и решила потанцевать до упаду.

— Может, поедешь с нами? — предложил мужчина. — Мы едем на выставку Ива Клейна в Еврейском музее.

— Поедем, — сказала женщина, — это может быть забавно. Клейн поливал людей краской и заставлял кататься по холсту.

— Чудно, я с вами. — И она рассказала об интервью со Стивом Омахой. — Так что у меня сегодня день живописи. Я говорила вам, что Дэвид на прошлой неделе купил две литографии Брака? Он становится коллекционером.

— Он и Жак Каплан, — сказал мужчина. — Все меховщики занялись этим.

Еврейский музей на Девяносто второй улице был забит необычными людьми, он буквально кишел ими. Все это напоминало показ каких-то извращенных мод, какие Лу могла встретить у Артура или Труда Хеллера, но не здесь. Она заметила Кава, который лихорадочно щелкал фотоаппаратом в сопровождении новенькой репортерши из «Тряпья», неутомимо черкавшей ручкой в блокноте (надо отдать должное Тони Эллиоту: мерзавец не упускал своей выгоды). Он подписал с девушкой паршивый контракт, как когда-то с Лу, и у нее возникло чувство удовлетворения, что ей-то удалось продвинуться по служебной лестнице, даже если забыть об этой проклятой колонке. Она помахала рукой Каву, нацепившему по этому случаю алый вельветовый галстук и ярко-оранжевый жакет. Он ответил, а она заметила, что пришедшая с ней пара исчезла в бешеном водовороте длинных ног, обнаженных спин, меховых боа, смокингов и золотых халатов.

— Это хепенинг, — проинформировал ее Кав. — Он в гробу переворачивается от этого спектакля. Он бы их всех раскатал на двадцатифутовом полотне.

Кав сфотографировал мужчину с выкрашенной в синий цвет головой и надписью на лбу: «Слава Иву Клейну!» Потом снял взлохмаченную девушку с огромными наклеенными ресницами и в очень скромном костюмчике. И затем сказал Лу:

— Мы сматываемся. С меня хватит. До завтра.

После их ухода Лу заколебалась: остаться ли, пойти ли куда-нибудь еще, поискать друзей или отправиться домой, намазать лицо кремом и усесться смотреть телевизор. Она еще ничего не решила, как к ней подошел высокий негр и представился:

— Я — Маршалл…

Она не расслышала фамилии.

— Привет, я — Лу Маррон.

— Я наблюдал за вами. У вас потерянный вид.

— Это какой-то ураган. А вы — художник?

Он рассмеялся, будто она сострила.

— Не хочется вас разочаровывать, но я работаю в «Ферст Нэшнл Сити Бэнк». В отделе личных кредитов.

— Я не расстроилась, — сказала она, удивляясь, почему с ней случаются такие невероятные вещи. — Я только что говорила своим исчезнувшим друзьям, что на сегодня с меня хватит живописи и художников. — Затем она рассказала о своей работе и об интервью со Стивом Омахой. — Я сглупила, что пришла сюда. Честно говоря, я бы предпочла место потише, типа автобусного вокзала.

— Не хотите пойти к Труду Хеллеру?

— Я не прочь.

Это же надо такому случиться. Отдел личных кредитов! Может, он пошутил? Ладно, хоть для него главное — это то, что она белая, в койке, может, он и не плох. Кто в таких делах может сказать заранее? Здесь все — загадка. Некоторые мужчины великолепно треплются о постели, а когда оказываются в ней, то обнаруживаешь, что это тряпка, дерьмо, слабак. Они не знают, что делать, а если знают, то им нечем это сделать. У него большие ноги. Это обнадеживает. И когда такси ехало по Пятой авеню, Лу думала о том, как выглядит в постели Питер Нортроп, этот мерзавец. Этот AC-DC. Может, сзади, может, спереди? Неплохо и то, и другое. Ее это привлекало… что?.. з-з-з-з… может, лучше поехать домой, намазать лицо кремом и лечь спать… з-з-з-з… может быть.

— Добрый вечер, — сказал швейцар у Труда Хеллера. — Столик на двоих?

— Пожалуйста, — с огромным достоинством сказал Маршалл в самой разнузданной дискотеке Нью-Йорка. Танцоры дискотеки, две девушки и парень, располагались на приподнятой сцене за оркестром. На девушках были темно-красные синтетические мини-юбки, на парне — полосатая рубашка и очень тесные белые брюки, все они дергались и тряслись в исступлении с пустыми лицами, тела извивались в такт оглушительной гипнотической музыке, а яркие лучи полосовали по аудитории, по дергающимся парочкам. В зале царила атмосфера гипноза, атмосфера инопланетных миров после вселенского взрыва, который можно увидеть сквозь розово-лиловые очки.

Лу обрадовалась, что пришла с негром, даже если он работал в «Ферст Нэшнл Сити Бэнк». Это было в струе моды, и она взбодрилась. Соседи в Филадельфии заметно почернели за последние десять лет, поэтому ее родители переехали поближе к центру, на Спрус стрит, которая до сих пор оставалась почти белой. Она помнила детство, проведенное на Катрин стрит, теперь уже заполненной черными жителями. Недавно Лу взяла такси и попросила медленно объехать места своего детства, надеясь повстречаться со вчерашним днем. На старом крыльце (когда-то она там стояла) сидела негритянка и играла мячиком. Меня зовут Анна, мужа зовут Адам, мы из Алабамы, торгуем яблоками. У нас дочь Бетси и…

«Эти чудные старые дома, — ностальгически протянул белый шофер. — Их продали за бесценок».

— Что будете пить? — спросил Маршалл.

— Двойной виски, пожалуйста.

— Два двойных виски, — сказал он официанту.

— Нет смысла в таких местах заказывать одинарный, — объяснила Лу. — Официанты так заняты, что потом их не дождешься.

Она не встречала негров, которые не пьют виски. Англичане за виски в тропиках продали бы душу черту, но негры должны пить виски и носить ванильные костюмы. Все стремятся к тому, чем они не владеют, включая и ее самое. Пробужденная в семнадцать лет, Лу была слишком глупа, чтобы знать, что делать, слишком запугана, чтобы рассказать родителям, и вот ничего не оставалось, только родить ребенка и надеяться, что запуганный школьник женится на ней. А теперь сидит и притворяется шикарной, изощренной, преуспевающей нью-йоркской женщиной. На взгляд провинциальной девчонки так оно и было, но что это значило в ее собственных глазах? Один экзистенциальный писатель сказал: «Мы — то, что мы сделали». Но как быть, если ты сделала невозможное, а чувствуешь себя семнадцатилетней девчонкой? Тут ничего не попишешь.

— Хотите потанцевать? — спросил Маршалл.

— Конечно.

Он был неплохим танцором, но не чувствовал души танца, просто хорошо двигался. Наверно, он был самым бесталанным негром в Нью-Йорке. Нет чувства ритма. Она мечтала о том, чтобы очутиться здесь с Дэвидом. Что он сейчас делает? Может, спит? У них с женой раздельные спальни, и он как-то сказал ей, что читает по ночам, когда не может заснуть. Они жили в Вест Энд в старомодном доме с толстыми стенами и тайными лабиринтами в квартирах. Этот район жутко пугал Лу. Улицы слишком длинные. Тони Эллиот говорил ей, что именно поэтому Вест Энд так угнетает людей: улицы вдвое длиннее, чем в Ист Сайде, на них лежал отпечаток уныния, страха, что никогда не дойдешь до конца квартала…

«Верхний Вест Сайд, — сказал Тони Эллиот, — это картины экспрессионистов 1914 года».

После еще двух двойных виски и еще более безуспешных танцев Лу предложила уйти.

— Я засыпаю, — сказала он.

— Я тоже.

— Я дам вам ночной колпак.

— Принимаю.

Он обнял ее, когда они ехали в такси, и она высчитывала, сколько времени пройдет от этого момента до занятий любовью. Наверное, не много. Лу нервничала, она всегда нервничала вначале, зато никогда позже. В этом смысле была похожа на актрису, которая трясется перед выходом на сцену, но в момент появления перед публикой все становится на свои места. Именно предвидение заставляло ее нервничать. Трусики у Лу уже отсырели. Когда он прикоснулся к ним, то понял, что она готова, готова и возбуждена, пылает желанием идти дальше и прийти к цели.