Леонид Гришин - Эхо войны

• Название: Эхо войны
• Автор: Леонид Гришин
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2012

Автор в рассказах повествует о людях и судьбах. Почти все рассказы начинаются на рыбалке у костра, где сама природа способствует желанию человека раскрыться и рассказать о самом сокровенном. В трагических судьбах героев видишь благородство, мужество, любовь и верность. Читателю порою может показаться, что это он сидит у костра и переживает случившиеся события: иногда печальные, иногда трогательные, а иногда и несправедливые. Но в них всегда есть надежда. Надежда на то, что всё было не зря. Надежда на собственных детей, на то, что их не коснётся жуткое Эхо Войны, и не будет больше боёв, которые в мирное время снятся и не дают покоя.

---

На следующий день я стал обживаться. В лесу еще остались кое-где ягоды, терен, грибы еще росли, боярышник, нашел также дикую грушу. Груши большей частью уже опали, но немного еще было на дереве. Упавшие на землю быстро портятся. Я осознал, что мне здесь жить придется три месяца, поэтому занялся тем, что стал делать себе запасы груш, ягод и грибов. Я разложил груши над обнаруженном мною термальном источнике в надежде на то, что благодаря высокой температуре источника, а также солнца груши быстро высушатся.

Через три дня я пошел к паромщику, сказал, что нашел такое вот интересное место. Мы переговорили с ним, договорились об условных знаках. Я сказал, что буду приносить ему рыбу, а он тут будет обменивать ее на соль или еще на какие-нибудь продукты.

На обратном пути, проходя мимо кустов, я услышал чей-то плач. Заглянул, а в кустах лежали два маленьких мальчика. Им было, наверное, всего лет по семь.

– Что вы тут делаете? – спросил я их.

– Не знаем.

– Как не знаете? Как вы сюда попали?

– Да мы шли с мамой по дороге. Мама шла-шла и упала. Мы просили ее встать, а она молчала и не вставала. Ехала машина, мы испугались и спрятались в кустах. Из машины вышли двое дядек, поговорили между собой, приподняли маму, положили ее в кузов и уехали. А мы остались одни и не знаем, куда нам идти, что нам делать. Мы уже второй день ничего не ели, вот, травку собираем здесь да кушаем, а больше нам нечего есть.

Мне жалко стало этих маленьких чумазых мальчишек. Я взял их с собой, решил, что хоть не скучно будет одному. Я их привел, заставил умыться в этом роднике. Они обрадовались теплой водичке. В это время, пока они мылись, я развел костер и отварил рыбы. Они уже хотели наброситься на еду, но я их остановил, начал давать им по маленьким кусочкам и заставлял запивать бульоном. Их ручонки тянулись рыбу схватить, но я им сказал, что кушать они будут только по моему указанию, по моему разрешению. Всем этим премудростям нас Батя в партизанском отряде учил. Он говорил, что проще научиться убивать, чем выживать, а «вы должны выживать, вы – наше будущее… Вы должны научиться выживать в любых условиях и при любых обстоятельствах, будь то пустыня или лес». Я хорошо помнил его слова, поэтому для меня было уже не проблемой выжить в лесу. Я этих мальчишек немного покормил, хотя им хотелось, конечно, больше.

Дня через два они уже стали нормально есть. Я им рассказал свои партизанские правила, что подъем в одно и то же время, что надо умываться, делать зарядку, затем готовить завтрак всем вместе. После завтрака надо было работать. А работа заключалась в том, чтобы собирать грибы, ягоды и все, что найдется в лесу. Какие именно грибы – это я им показал. Потом мы готовили обед. Обед чаще всего состоял из вареной рыбы, теперь уже более-менее вкусной, поскольку паромщик мне давал немного соли. К этому времени у меня уже стояли три закидушки, на них ловились приличные сомы. Помню, с одним я боролся-боролся и никак не мог вытащить, потом уже догадался: зачем мне его тащить, пусть сидит, а когда устанет, тогда и вытащу. В двух других чаще попадались крупные, килограммов на десять. Двух мне не дотащить до парома, поэтому я брал одного и шел к паромщику. С паромщиком мы давно условились о знаках, которые сообщали мне о том, можно входить или нет.

В очередной раз я пришел к паромщику. Условные знаки позволяли мне зайти. Тем не менее, я подождал, пока паром причалит к берегу. Паромщик пошел к дому, а помощник его пошел к парому. Когда он зашел в дом, я подошел к нему, передал сома, сказал, что у меня еще второй есть и что я его принесу. Он поблагодарил меня, признавшись, что ему теперь тоже почти нечего есть.

– Как? – удивился я.

– Да вот, помощник отпросился домой. Я отпустил его, а когда поехал на ту сторону, лихие люди забрались в мой дом и выгребли все, что там было: продукты, соль и вещи. Так что у меня теперь шаром покати. Теперь я хоть рыбки поем. А то я поставил свои крючки, пока ничего не попалось.

Вот так я стал его снабжать. Я ему рассказал, что со мной теперь двое мальчишек живут.

– Знаешь, Виктор, хорошо, что ты спас мальчишек. Но знаешь, сколько здесь таких детей голодает? Если есть у тебя возможность, возьми еще нескольких человек.

Я в принципе не возражал. Лагерь мой стал пополняться новыми ребятами, причем разными по возрасту: от самых маленьких до пятнадцатилетних. Двое даже так попали: шли они мимо парома, куда глаза глядят, а паромщик их заприметил, понял, что не воры какие-нибудь, а хорошие ребята, которым просто есть нечего. Он их и направил ко мне. И дальше тоже часто случалось: когда он убеждался, что ребята честные, он их оставлял у себя, а когда я к нему приходил, он мне их передавал.

…Шло время, в моем лагере уже жили почти тридцать ребят. В то время я как раз и набрел на этот казан. Вот он, друг мой, казан. Приходилось готовить уже много, и рыбы много надо было, и всего, поэтому мы приспособили этот казан. Когда ко мне приходили новые дети, я с ними сначала беседовал, объяснял правила, по которым мы живем, а затем вел их мыться и стричься. Подстригали ножницами, конечно, не так красиво, как в парикмахерской, но это все же лучше, чем космы. Одежду мы кипятили в баке, который я нашел еще в землянке. Мыла не было, поэтому сначала кипятили, а потом полоскали в теплом источнике. В этом источнике мы выложили камнями купели, что-то вроде ванн у нас получилось. Хорошо, когда были одни пацаны.

Потом паромщик мне передал трех девочек. Было им лет по двенадцать. Худенькие были такие, ни к чему не приспособленные. Их пришлось поселить отдельно. В землянке мы отгородили для них отдельное место, ну, и купель, конечно, пришлось им отдельную делать. Я и рад был, поскольку это ребят дисциплинировало. Проблемы у нас были другие: надо было каждый день готовить еду, убирать, стирать и ремонтировать одежду. Мы все эти проблемы решали вместе.

Девочки очень быстро освоились, стали помогать мне в приготовлении пищи. Тогда у меня уже коллектив был человек под сорок. Всех новоприбывших мы выстраивали в шеренгу, и они должны были принести что-то вроде присяги: согласны ли они жить здесь по правилам, по которым живем мы. Правила были таковы: выполнять все, что скажут старшие. Самым старшим был, конечно, я, и у меня еще были два помощника.

Условия безоговорочно выполнялись всеми. Когда наставало время обеда, все выстраивались в очередь – без любых привилегий: кто раньше поселился в моем лагере, тот получал пищу первым. Это было мое условие, несмотря на то, что тем, кто прибыл последним, приходилось подолгу ждать. Но это организовывало и дисциплинировало ребят. Раз пришел позже, то выдержи свой срок. Смотреть на них было, конечно, больно, как они беспокоились, что вдруг им не достанется. Переживали и следили за ковшом, которым я разливал еду. Но я всегда рассчитывал так, чтобы всем доставалось.

Рыбу я ловил хорошо, и помощники у меня были. Мы ловили не только сомов, научились ловить жерехов и усачей. Я знал, что у усачей икра несъедобная. Однажды, когда меня не было, получилось так, что в котел попала икра. Когда я вернулся и увидел в котле икру, то стал сразу спрашивать, что это была за икра. Мне ответили, что икра эта – икра усача. В тот раз нам пришлось вылить целый казан практически готовой ухи. Я строго-настрого запретил использовать икру усача. Я приказал тем, кто ловит рыбу, в случае, если они поймают усача, сразу же разрезать ему брюхо, и если есть икра – выбрасывать ее на месте.

С чистотой у меня тоже строго было, нигде вокруг ни соринки, ни косточки не было. Все, что осталось после обеда, собирались в отдельный бак, и дежурные относили метров на триста к воронке и там складывали. Это не закапывалось, поскольку в округе водились лисы, однажды я видел и волка. Поэтому мы оставляли это там, а они доедали.

Однажды мне доложили, что неподалеку появились кабаны. Мне удалось подстрелить одного кабанчика. Оружия тогда много было кругом. После боев в окопах оставались и пистолеты, и карабины, и гранаты… Я строго-настрого запретил всем трогать оружие. Был у меня только карабин и пистолет, патроны я, конечно, держал отдельно, никому не разрешал ни стрелять, ни трогать.

Однажды я услышал сигнальный звон. Это означало, что паромщик срочно меня вызывает. Я не знал зачем, но раз сигнал был, значит, дело срочное. Я бегом побежал к парому. Несмотря на то, что условные знаки позволяли мне зайти, я решил вызвать паромщика. Вызывал тоже условными сигналами: нужно было дважды иволгой, потом сойкой, на третий раз снова иволгой прокричать. Вышел паромщик и, улыбаясь, пригласил меня зайти, сказал, чтобы я не стеснялся. Зайдя к нему, я остановился как вкопанный. В доме сидел твой отец – Петр Федорович. Он обнял меня и спросил, как я тут живу-поживаю. Я рассказал ему, что нахожусь в розыске, что меня оклеветали и хотят посадить как бандита. Объяснил, что вынужден скрываться.

– Паромщик мне сказал, что ты здесь какой-то лагерь организовал, голодных подкармливаешь, – сказал Петр Федорович.