Йожеф Лендел - Незабудки (Рассказы)

• Название: Незабудки (Рассказы)
• Автор: Йожеф Лендел
• Издательство: Известия
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1990
• ISBN: 5-206-00040-Х

Йожеф Лендел (1896–1975) — известный венгерский писатель, один из основателей Венгерской коммунистической партии, активный участник пролетарской революции 1919 года.

После поражения Венгерской Советской Республики эмигрировал в Австрию, затем в Берлин, в 1930 году переехал в Москву.

В 1938 году по ложному обвинению был арестован. Реабилитирован в 1955 году. Пройдя через все ужасы тюремного и лагерного существования, перенеся невзгоды долгих лет ссылки, Йожеф Лендел сохранил неколебимую веру в коммунистические идеалы, любовь к нашей стране и советскому народу.

Рассказы сборника переносят читателя на Крайний Север и в сибирскую тайгу, вскрывают разнообразные грани человеческого характера, проявляющиеся в экстремальных условиях. Лендел далек от нагнетания ужасов, смакования темных сторон действительности, прямого морализирования; для его повествования характерны полутона, лиризм, психологическая глубина.

---

Людей утешала лишь мысль, что пришелец не иначе как лихой человек, тому все приметы налицо: и нелюдимость его, и брови густые, и взгляд исподлобья, и глаз черный. Хотя если присмотреться повнимательнее, то нетрудно бы и заметить, что из-под лохматых бровей чужака взирают на мир глаза голубые, правда, взирают мрачно.

Словом, люди понимали, что чужак не по своей охоте находится тут, а вот почему — этого бы даже он сам не сумел выразить словами. Где-то, каким-то образом над ним учинили какую-то большую несправедливость — наивеличайшую, когда правда становится неправою и давит самого человека. А виновный — не повинен, он — жертва, и одно у него желание: подобно раненому зверю залечь в чащобе и отлеживаться там покойно, тихо, одиноко.

На селе к нему привыкли и вроде как перестали замечать. Сторожит в поле, ну и ладно.

И только старый углежог Мишка не знал, что это за человек явился со стороны. Пришельца он еще в глаза не видал, да и слухи до него доходили с опозданием, потому как Мишка далеко в лесу жег уголь.

В субботу под вечер он возвращался домой на телеге, взгромоздясь на большущий ящик угля. Поравнявшись с шалашом из березовых веток, он попридержал лошадь.

Шалаш — сразу было видно — построен не ахти как ловко, зато огонь в костерке полыхает весело. И незнакомец у костра казался человеком, с которым очень даже славно потолковать. Углежогу в лесу целую неделю и словом перемолвиться не с кем, разве что с конягой поговоришь.

— Здравствуйте, — приветствовал он незнакомца, не слезая с телеги.

Тот ответил на приветствие, и тогда старик неторопливо сполз с ящика, пеньковую веревку-вожжи перекинул через спину лошади, подошел поближе и опустился на корточки у полыхающего ровным жаром костра. Вытащил из кармана гимнастерки газетную бумагу, аккуратно разрезанную на четвертушки. Один листок дал незнакомцу, другой зажал в своих узловатых пальцах. Остальные бумажки спрятал обратно в карман гимнастерки. Затем из кармана штанов выудил щепоть махорки — больше, чем надо на одну добрую закрутку. Протянул незнакомцу, а тот подставил свой газетный клочок. Мишка снова запустил руку в карман и сыпанул табаку на свою бумажку.

Оба скрутили цигарки. Мишка возился со своей обстоятельно: медленно сворачивал закрутку, не спеша водил языком по кромке, чтобы как следует разглядеть незнакомца. А тот, взяв с краю костра обугленную веточку, выжидал, как и подобает, покуда владелец махорки не прикурит первым.

Старик сделал две-три затяжки, молча приглядываясь к чужаку, и лишь потом заговорил:

— Как тебе здесь, хорошо?

— Хорошо.

Мишка огляделся по сторонам: нет ли где пенька присесть. Пней поблизости не было, поэтому, устав сидеть на корточках, он опустился на колени, как и хозяин шалаша.

— Может, поедешь со мной уголь жечь? — спросил он, ткнув пальцем в сторону телеги.

— Куда мне ехать, за меня другие решают, — мрачно буркнул незнакомец.

— А ты парень послушный, куда ни пошлют, идешь?

— Понимай как знаешь.

Росточка старый углежог был небольшого, а стоя на коленях и вовсе казался карликом: этакий безобидный гном с седой, отливающей в желтизну бородою и незамутненно-голубыми глазами. Колючий ответ незнакомца не осердил его, Мишка и сам при случае ответит как отрежет.

— Я смотрю, ты заправский сторож: на честного человека кидаешься ни за что ни про что, а от жулика небось улепетнешь со всех ног.

— Может, улепетну, а может, огонька поднесу.

— Дело нехитрое.

— Да уж чего проще.

— Эта работа, — углежог опять ткнул в сторону повозки, — сноровки требует, не то что мешки с добром сторожить.

— Согласен.

— А вот ты сумел бы уголь жечь?

— Понадобится — сумею.

— Выходит, тебе уже доводилось этим заниматься?

— Доводилось смотреть, как другие делают, — язвительно процедил незнакомец.

— Смотреть — одно, самому делать — совсем другое. Я спрашиваю: сумел бы ты жечь уголь?

— Кое-как — сумел бы. Но мог бы и научиться у того, кто по-настоящему умеет. Для тебя это ремесло?

— Ежели учесть, что каждую весну я один тут жгу уголь, то, выходит, это мое ремесло. Но может статься, из меня такой же углежог, как плотник. Дом у меня теплый, а значит, вроде бы хороший. Правда, окна прорублены вкривь да вкось. По мне так сойдет, а другому смех смотреть, — весело проговорил Мишка.

Незнакомец ответил дружелюбным взглядом, а старик, уловив перемену, спросил напрямую:

— Что ты мне ответишь, ежели спрошу: согласен со мной уголь жечь?

— Если пошлют, я соглашусь.

— Тогда собирайся. Завтра на обратном пути прихвачу тебя с собой, да и вся недолга. Конечно, коли есть на то охота.

— Какая там охота… Но лучше уж… словом, уголь жечь я согласен. А у тебя такая власть, что дело это ты запросто уладить можешь?

— Никакой у меня власти нет, слава богу. Да тут ее и не требуется. Уголь жечь — это тебе, брат, не бумагу марать, тут и без блата обойдется. Перо в руке как ни держи, оно все норовит другому подмигнуть да на сторону сбежать, а пила, топор, лопата — что верная зазноба: не противятся, коль покрепче жмешь, и никуда от тебя не сбегут. Значит, считай, что я тебя назначил углежогом. Будем работать на пару, я — за начальство, а ты — рабочая сила. Тот, кто сейчас у меня в напарниках, глядишь, еще магарыч поставит, ежели его на твое место определят, караульщиком. Работничек из тех, кто за любое дело берется, лишь бы только ничего не делать да поспать всласть.

— Выходит, под твоим началом про сон и думать забудь?

— Это уж когда как. Ты ведь небось знаешь, что уголь и по ночам жгут?

— Такую премудрость даже я знаю.

— Вот видишь! А теперешний мой напарник… я таких стариков не встречал. Ему только в сторожах и место: дрыхнуть горазд, всех воров проспит, хоть самого на телегу грузи вместе с тем добром, что он караулить приставлен. Ладно, это бы еще полбеды. Но ведь он, даже когда не спит, палец о палец не ударит. А тут и всех-то делов: подсыпал лопату-другую в том месте, где огонь пробился, и заваливайся опять на боковую. Но этому и заваливаться без надобности, коли он не поднимался.

— Вот что, — раздраженно проговорил чужак, — лучше уж ты не бери меня в напарники.

— Да погоди ты, не ершись попусту! Никакой я тебе не начальник, ты что, шуток не понимаешь? По ночам за углем буду присматривать я, а ты спи себе. Но уж зато утром я хочу спать спокойно и знать, что ты не подведешь. На таких условиях согласен?

— Сказано тебе: самовольно я никуда ни ногой. Пошлют — пойду.

— Неужто я тебя не уломал? По-моему, все проще простого: ночь дежурю я, с утра до полудня — ты. После обеда вместе едем в лес за дровами.

Чужак молча пожал плечами.

— Вскрываем кучу под вечер, аккурат и похолодает, да и в потемках лучше видно, ежели где еще головешки тлеют. Новые кучи я обычно закладываю по понедельникам. Ну как, согласен?

Незнакомец молчал.

— Давай попробуем. Если мы с тобой не уживемся, должность караульщика от тебя никуда не уйдет. А углежогам платят больше.

— Я не против.

Мишка сощурил глаза. Устав стоять на коленях, он опять присел на корточки; склонил голову набок, отчего его изжелта-седая, прокуренная борода встала торчком.

— Дрова пилить умеешь? — принялся он испытывать будущего напарника.

Незнакомец ворошил веткой костер.

— Тебя спрашивают: пилить-то любишь?

— Нет!

— Тогда все в порядке! — рассмеялся Мишка. — Потому как и я не люблю. Ну прямо нож острый. Вся моя натура работе противится, а вспомнить, я два дня кряду отродясь не отдыхал. Вот так-то, брат. Трудиться — трудись, да смотри не надорвись, — певуче произнес он.

Незнакомец кивнул и улыбнулся.

— Договорились! — подвел черту старик. Он снова вытащил из кармана гимнастерки нарезанную бумагу и из-за неудобной позы с трудом втиснул руку в карман штанов. Они закурили по новой.

— Семья-то есть у тебя?

Незнакомец словно не слышал вопроса.

— Я имею в виду: дома у тебя, на родине. Жена, сын-дочь имеются?

Чужак уставился перед собой не мигая, точно желал проникнуть взглядом в раскаленные недра земли.

— Ладно, у меня ведь и в мыслях не было тебя выпытывать. Да и что тут словами скажешь… — Он запустил узловатые пальцы в бороду, явно раздумывая, как бы перевести разговор на другое. — Ты мне только вот что скажи, брат, — заговорил он чуть погодя. — Одно я про тебя хочу узнать, но сей момент, с места не сходя: что, характер у тебя не склочный?

Что-то вроде улыбки промелькнуло на лице незнакомца.

— Каждый всегда другого считает придирой.

— Святая правда! Вот ты спроси мою жену: «Что за человек Мишка?» Это я, значит. Ну она тебе и наговорит: «Лодырь. Деньги все как есть пропивает. Никакого с ним сладу нету». При том, что дома от меня и слова не добьешься, зато она за двоих языком работает. Нудит, зудит, как тупая пила. Ну а я знай себе помалкиваю — ей в отместку. Когда невмоготу становится, я — бац на боковую! Сапоги скину, повернусь лицом к стенке и пошел задавать храповицкого; это верней всякой пилежки действует. Конечно, ежели в доме спать приходится. Потому как зимой, к примеру, я на конюшне сплю, на зиму я к лошадям приставлен.