Валентин Овечкин - Собрание сочинений в 3 томах. Том 3

• Название: Собрание сочинений в 3 томах. Том 3
• Автор: Валентин Овечкин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-265-01657-0

В третий том вошли произведения В. В. Овечкина: статьи, выступления, дневники, письма, наброски.

---

«Она не искала славы». Тут Вы кой-чего накрутили по сюжету. Не веришь, когда восьмидесятилетний старик говорит, что надо убить его сына. А зачем обязательно этого предателя делать сыном старика? Что это прибавляет к рассказу? Пусть они будут просто односельчане. Вряд ли этот лесник пришел бы один в лес, без немцев, без полицаев, искать целую группу парашютистов. Очень легко приземляются парашютистки, не растерялись, не искали друг друга, обычно вот тут-то и приходилось им трудно, с самого начала. Много неверного. Зачем Леле понадобилось выскакивать на дорогу перед грузовиком? Она с успехом могла бить по кабине и из засады. И ведь грузовик ее задавил, читайте: «Леля вдруг встала перед ним на дороге так близко, что грузовик не успел бы затормозить, даже если бы они не хотели сбить ее машиной. Она ударила в упор по стеклу из автомата и отскочила», и т. д. Как же она успела отскочить? Грузовик мгновенно остановился после ее выстрелов? Нет, даже с убитым шофером он еще проехал бы какое-то расстояние вперед, прежде чем свернуть в обрыв. Хотя Вы и предупреждаете, что кто будет придираться к деталям, тот человек с параграфом, но я все же придираюсь, это — важные детали. И Вам непростительны такие промахи. Ведь в других рассказах у Вас — прекрасное видение того, о чем пишете.

Очень жаль, что из этого рассказа выпала хорошая сцена разговора девушек на подмосковной даче. В предисловии у Вас о подвигах не ради славы написано гораздо лучше, чем в самом рассказе.

«Зимнее серебро». Самый большой рассказ, и наиболее всех, пожалуй, рассказ — по каким-то внутренним ходам, настроению. Но очень уж много в нем нагромождено всего. И жена Аксенова, и космос, и Лида, и этот сукин сын Фомин, и борьба за жизнь, за деятельность на земле, и полемика с ханжами, ратующими за целостность семьи во что бы то ни стало, и масса философии и газетной политики. Несколько рассказов в рассказе. Расплывчато, бесформенно и очень уязвимо в части космической философии. При всей многословности, несоразмерной затянутости отдельных частей рассказа — много недоговоров именно в таких местах, где автору обязательно нужно сказать что-то, очень немного сказать, но это как раз необходимо, — например, почему жена Аксенова только тогда призналась мужу в любви к другому человеку, когда ее арестовали? Ведь тут какая-то интересная извилинка человеческой души. И опять в этом рассказе общая беда всех Ваших неудавшихся вещей — сплошь авторские рассуждения и пересказы, отсутствует показ людей в действии, в сценах. Лишь где-то с половины рассказа, когда Вы вошли как следует в больничную жизнь, появляется сценичность. Вы, полагаю, понимаете, о какой сценичности я толкую — не о той, что бывает только в пьесах, но о той, которая необходима и в прозе.

И при всех недостатках что-то выгодно отличает этот рассказ от некоторых других, наиболее приближает его к рассказу. Видимо, настроение и что-то такое, что Вам удалось сказать, не вынося из подтекста в прямой текст. И люди здесь лучше обрисованы: Фомин, старик, Лида, врач.

Но это все — с художественной стороны. А вот идея рассказа мне не совсем нравится. Настроение-то в рассказе есть, но — какое? Очень унылое. Умирает обиженный жизнью, обозленный на людей человек. Да, да! И тут уж Вы никаким канатом не притянете этот рассказ к героической теме. Просто описана смерть одного человека, у которого очень неудачно сложилась личная жизнь (кстати, вначале на протяжении многих страниц похоже, будто он попал в больницу с сифилисом, заразившись от жены). Мрачный рассказ. Хотелось Вам, очевидно, чтобы в этом рассказе про смерть побеждала жизнь. Нет, в таком виде, как написано, жизнь не побеждает. Чтобы этого добиться, надо Вам много и крепко поработать над этой вещью. В частности — письмо в редакцию не звучит с такой силой, как Вам хотелось бы. Бледно написано.

«О чем думают даже перед смертью — то, что бывает в нашей жизни». Куце. Опять же — репортаж, не больше. Но сколько у Вас смертей! Это уже получается репортаж из покойницкой. И опять — «несоразмерные размеры». Только что был рассказ о смерти почти на 400 страниц и рядом — на четыре странички. Там страшно развезено, тут — конспект.

«Это был разговор о любви». Построено на редчайшем случае. А может быть, ему на операционном столе только показалось, что это была Аня? А была другая? И он ее полюбил с того дня? Не совсем понятно. В конце опять испытанным своим приемом отделываетесь от читателя:

«— Ну, а как вы сейчас живете, хорошо?

— Теперь уже дети у нас. Двое. Один уже в школу ходит. А младшему вот коня везу.

— Эх, — сказал сосед с книгой, — хорошо, когда есть семья».

Вот и весь разговор о любви? О счастье в любви? «Коня везу младшему». Ох, как этого мало! Помните, как Л. Толстой говорил кому-то однажды: вот у нас, когда пишут о любви, завершают обязательно браком, и на этом книга кончается. А надо бы с этого начинать — как влюбленные поженились и как они затем стали жить. Начинать роман со свадьбы, а не кончать ею!

«Погасить цистерну» — для репортажной подборки о незаметных героях, в ряд с лучшими рассказами в Вашей книге, конечно, стать не может.

«У костра» — что-то очень расплывчатое и по мыслям, и по форме. Не понял, для чего это написано.

«Наши мирные дни». Пацифизма в этом рассказе не вижу. А вообще неплохо было бы, если бы как-то глубже и ярче раскрыть боевое прошлое этих мирных людей (и не только секретаря райкома) и показать их и сейчас готовыми в любую минуту надеть опять свои военные мундиры.

Ну, теперь о лучших рассказах.

«Всегда в полете». Когда перечитал этот рассказ, то вижу, что там и править-то почти нечего. Кое-где, может быть, строчку-две вычеркнуть. Хорошо написано, по-настоящему. И о людях сказано немного, но видишь их, и поступки их логичны, и слова выбраны точные, верные. Это, конечно, лучшая вещь в сборнике.

Очень понравился мне рассказ «Когда нет погоды». Неожиданно обнаруживается, что Вы владеете юмором, и тонко, без нажима. Хороший, естественный разговорный язык. И чувствуется, что именно от лица одного из персонажей идет рассказ. Это очень трудно сделать — оставаясь автором рассказа, растворить свое «я» в мыслях, чувствах, языковых особенностях одного из своих персонажей. Но Вам это блестяще удалось здесь. Чуть-чуть, может быть, следовало бы больше приоткрыть — какими бывают эти люди, когда «есть погода». О штурмане немного рассказали, вот бы еще о летчике без нервов, что-то из его прошлого — коротко, но ярко, так чтобы каким-то боковым лучом это осветило.

«Станьте в строй!» — тоже хороший рассказ. Только если печатать эти три рассказа о летчиках вместе, не надо их связывать так — Костров, Моркваши проходят там и там. Связь эта искусственная, ничего не прибавляет в смысле полноты содержания. «Как галки летают» — тут можно и какое-то другое село назвать. И в конце рассказа хотелось бы больше, полнее узнать или из письма, полученного старым летчиком, или каким-то другим ходом — каким стал его ученик на фронте.

«Только спутники» подтверждает, что Вы владеете юмором. Неплохой рассказ. Но по содержанию несколько легковесен, так сказать, эстрадного характера, всякие серьезные морали к нему не идут. Так уж его и надо доделать, как юмористический. Но это все же ниже трех рассказов о летчиках. Быт летчиков Вы знаете, очевидно, лучше всего, и в этой теме у Вас явная удача.

Вот так. Хорошо, по-своему, не шаблонно даете Вы пейзажи. Хорош разговорный язык, без фальши, прост, без лишней пафосности, так, как и говорят люди. Хорошее видение деталей — в тех случаях, когда Вы сами захвачены действием и живете тем, о чем пишете. Юмор есть — напрасно замыкаете себя в «смертные» темы, и о более веселом можете писать. Есть необходимая для писателя злость — но с желчинкой, нервничаете Вы, это не годится, надо злиться спокойнее, с усмешкой, иначе читатель не поверит Вам, что Вы способны нанести серьезные удары кому-то и чему-то, как не верит солдат в бою нервничающему, стало быть, растерявшемуся командиру.

Слабое место у Вас — авторские рассуждения. Тут у Вас нет чувства меры. Дело не в том, что нельзя в лоб высказывать свое отношение к жизни, людям, явлениям. Дело в том, что это надо делать гораздо сдержаннее, сильнее и ярче но форме и только там, где это рвется из души, где это совершенно необходимо. И публицистика вся должна быть художественной. Требование законное, никуда от него не денешься.

Что, если Вы для начала дадите в какой-нибудь журнал вот эти три рассказа о летчиках: «Всегда в полете», «Станьте в строй!» и «Когда нет погоды»? В какой журнал? Подумайте. Я в равной мере связан и не связан со всеми журналами, после «Нового мира» еще нигде не печатался, а в «Новый мир» не вернусь. Хорошо бы напечатать сразу три рассказа в одном номере, подборкой. Можете сослаться на меня, что я читал эти рассказы и они мне понравились. Если редакция журнала пожелает, чтобы я дал письменную рецензию, — сделаю это с удовольствием. Пусть только пришлют мне еще тогда эти рассказы.