Николай Островский - Том 3. Письма 1924-1936

• Название: Том 3. Письма 1924-1936
• Автор: Николай Островский
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1955

Третий том составляют письма писателя, большая часть которых ранее не включалась в Собрание сочинений.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Николай Алексеевич Островский Собрание сочинений в трех томах Том 3. Письма 1924-1936

Письма 1924-1936

1 Семье

23 марта 1924 года, Харьков.

Маме посылаю 3 марки.

Дорогие мои!

Я получил Ваше письмо уже давно, но обстоятельства лечения не давали мне возможности ответить.

Дорогой батьку, я очень сожалею о твоей руке, вернее пальце, и надеюсь, что ты предохранишь его от дальнейшего заболевания. Жаль мне тебя, мой хороший батьку! Теперь, знаешь, когда приходит от вас письмо, то я так и жду три подписи — Кати, мамы и тебя. И вот ты никогда не забывай написать хоть пару слов в каждом письме, мне посылаемом.

Меня лечат самым сильным средством, и конечно, и последствия тоже сильные: ноги уже намного тоньше, хотя приходится немного потерпеть, но это неважно. Я пишу сейчас как раз после впрыскивания йодоформа с компанией разных добавочных лекарств и потому неважно немного себя чувствую. Во всяком случае, рождается надежда в конце года вернуться к вам, а то прежде и этой надежде не очень верил. Авось, как говорят, повезет!

Ну вот, побольше пишите и скажите Мите, чтобы тоже писал, а то я жду. Пока ничего больше не пишу. В другой раз. Привет всем вам, Ване и соседям.

Ну, до свидания.

Ваш любящий сын Коля.

Пишите. Жду.

Харьков, 23 марта 24 г.

2 Секретарю Шепетовского окружного комитета КП(б)У

15 ноября 1924 года, Харьков.

Секретарю Шепетовского окружного комитета партии.

Дорогой товарищ!

Я работал раньше в Шепетовском окр[уге], в Изяславльском райкоме на комсомольской работе.

23 августа я получил по пост[ановлению] рем[онтной] комиссии 2-х месс[ячный] отпуск и был направлен окрпар[т]комом в губпар[т]ком для направл[ения] на лечение. Губком, за отсутствием мест в Волгубздраве на курорт, через губком КСМ направил в ЦК ЛКСМУ, а последний через НК Здрав в Медико-механический институт в Харькове, где я должен буду находиться около года на лечении. Узнав, что мне придется такой долгий срок пробыть здесь, я через товарищей хотел взяться на учет в Харьковском губкоме партии, но последний не взял меня на учет, как временно прибывшего и находящегося не на работе, а на лечении, а поэтому я обращаюсь к вам, получивши в Харьк[овском] губкоме ответ, что я должен оставаться на учете в Шепетовском окр[парт]коме, чтобы оформить мой учет у вас. Я послал секрет[арю] окруж[кома] ЛКСМУ т[оварищу] Никитину 2 удостов[ерения] от инст[иту]та о сроке моей болезни и просил одно из них передать вам для того, чтобы мое пребывание здесь было оформлено. Будучи сейчас загипсован, я не могу ходить, а поэтому прошу вас сообщить мне сюда о результатах, и если будут какие-нибудь затруднения, то напишите, чтобы я мог через ЦК или губком уладить этот вопрос и не выйти механичес[ки] из КСМ и партии за срок моего лечения. Я посылаю вам конверт с адресом и прошу написать сейчас мне. И еще одна просьба к вам: это в том же письме выслать мне вр[еменное] удост[оверение] в том, что я есть член партии, и я сейчас же вышлю вам заказным свою канд[идатскую] карт[очку]. Ввиду того, что я свой отпуск уже давно просрочил, прошу мне ответить о всем, что я прошу вас.

Адрес: Город Харьков, Пушкинская 72. Медико-механический институт, палата № 21. Николаю Алексеевичу Островскому.

Харьков, 15-го ноября 1924 г.

Сообщите, получили ли из окрк[ома] КСМ удостов[ерение] М[едико]-м[еханического] и[нститу]та.

3 А. И. Островскому

8 апреля 1925 года, Харьков.

Дорогой мой батьку!

Пишу тебе, мой хороший старичок, чтобы рассказать о своей жизни и будущем. Сейчас меня лечат, как я уже писал, вливанием йода с другими лекарствами в суставы обоих колен. Это очень больно. Три-четыре дня лихоражу, потом проходит, и опять так же. Это — сильное средство. И хотя трудно его переносить, но оно единственное, что помогло. Опухоль [на]много спала. Теперь — малая. Ввиду того, что я очень ослабел, меня думают отправить на курорт. 15 мая начинается сезон. Скоро будем знать, как дела. Профессор дал свое заключение, что нужно, и будем хлопотать. Вот, дорогой батьку, если повезет, так, поправившись, возвращусь и начну работать в дорогой партии и помогать вам. Я часто в ваших письмах читаю тяжелые слова о вашей нужде. Мне становится очень тяжело. Дорогой батьку и мама, я вам даю слово, что потерпите немного, пока я приеду, что возможно к концу года. И тогда дела поправятся, я смогу дать вам вполне достаточную помощь. Я все отдам, что буду иметь, все, дорогой мой старик, мне ничего не надо, я — коммунист.

Привет. Коля.

Харьков, 8 апреля 1925 г.

4 Д. А. Островскому

15 апреля 1925 года, Харьков.

Дорогой мой, любимый, славный братушка Митя.

Я получил вчера твое письмо и спешу тебе ответить.

В нем ты пишешь такое печальное и родное братское свое чувство, которое, я всегда знал, у тебя было, есть и будет.

Дорогой Митя, с этим письмом я еще раз убедился, как ты меня любишь неразрывной братской любовью. Спасибо, дорогой!

Знаешь, должен я тебе написать, что дела мои не так плохи, как ты узнал. Что касается отрезания ног, то это было до приезда профессора Вагнера из Германии, куда он ездил. Это его помощники врачи думали, что это можно было сделать в крайнем случае, если ничего не поможет. Ясно, что я никогда в жизни не дал бы себе их отрезать… Ведь я тогда был бы совершенно беспомощным. Но эти предположения были давно — пять месяцев тому назад, а теперь лечат новым способом, и опухоль почти вся сошла. Чуть-чуть осталось. Сегодня делают последний укол, потому что это лечение кончается. Да, сообщаю тебе новость: я, по постановлению профессора, должен ехать на курорт. Вчера прошел комиссию отборки на курорты. Завтра узнаю, куда поеду. Профессор с 15 мая всегда работает на курорте в Славянске, где заведует хирургическим отделом курорта. Он хотел, чтобы я тоже туда ехал, чтобы он смог меня наблюдать. Я получил от него бумажку, что меня желательно послать в Славянск. Я, наверное, туда попаду. Для комиссии меня подняли за пару дней вперед на ноги, и я смогу ходить.

Вот, дорогой, как хороши дела. О чем я думал, все исполнилось. На курорте я, возможно, буду не один месяц, а три. Профессор говорит: «Я Вас не отпущу с курорта до тех пор, пока это будет нужно». Все хорошо, дорогой. А об отрезании ног не может быть и речи. Эх, и отдохну я там! Еду с товарищем, членом партии, хорошим другом. Нам обоим дали направление в одно место. Потом, дорогой, есть все-таки не дутая надежда возвратиться к вам здоровым человеком.

Дорогой мой, как я хочу с тобой встретиться и работать вместе! Ты передай родным моим — батьке и маме и всем, как обстоят дела. А знаешь, когда я буду возвращаться домой (а это возможно в конце года), ЦК обещал дать немного денег — рублей 150–200. Так что пока хватит, а потом буду работать. Дорогой мой, знай, что от тебя я ничего не скрываю и скрывать никогда не буду. И я даю честное слово коммуниста, что у меня становится светлее.

Буду писать обо всем.

Твой Коля.

Харьков, 15 апреля 1925 г.

5 А. П. Давыдовой

3 июля 1926 года, Евпатория.

Милая Галка!

Я долго не писал тебе. Ты знаешь причину, почему не хотелось писать о халтуре. Теперь же можно подвести итоги.

Врачи постановили, что мне необходимо быть здесь еще месяц. Это постановление послано в ЦК, а пока я остаюсь здесь, жду ответа.

Грязелечение закончил, теперь возможен переезд в другую санаторию, в Приморскую, где буду принимать на пляже солнечные ванны. Там будет веселее — море не так серо, как здесь.

Но здоровье все то же. Как и следовало ожидать, каюсь — позвоночник разболелся вовсю от грязи, сняли рентген и… самый настоящий спондилит второго позвонка.

Как знаешь, непрошенное явление. Добавочное. Это поворачивает колесо еще больше в сторону. Не думаешь ли ты, Галка, что мне исключительно везет на раскапывание новых «болячек»? Я думаю, что немного погодя я обогащусь еще каким-нибудь явлением, и халтуре нет конца…

Теперь опять о новостях дня — борьба за жизнь, за возврат к работе. Слишком тяжелый фронт, подтачивающий с таким трудом мобилизуемые силы. И здесь уходит очень много сил.

Кто кого, [вопрос] все еще не решен, хотя противник (болезнь) получил основательную поддержку (спондилит).

Пиши о себе. Жду твоего письма. Остальное напишу потом.

Коля.

3 июля 1926 г.

6 А. П. Давыдовой

18 июля 1926 года, Новороссийск.

Милая Галочка!

Получил, наконец, от тебя письмо — думал было, забыла, не хочешь писать. Ведь тебе написал два письма. Одно на институт, другое — на Змиевскую, и ни слова. Я уже писал Новикову, что, если встретит тебя, пусть покроет по-хорошему за это.