П Родионов - Как начинался застой?

• Название: Как начинался застой?
• Автор: П Родионов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989

Заметки историка партии. Несмотря на то, что автор мемуаров лишь дважды лично встречался с Л.Брежневым, он достаточно точно рисует и описывает ситуацию, которая сложилась в КПСС, её верхушке, и кто на самом деле был вдохновителем упадка страны. Интриганство цвело пышными цветами в высших эшелонах партийной и государственной структурах.

«Знамя» № 8.

---

При всем том Брежнев принадлежал к числу людей, о которых в народе метко говорят: «Мягко стелет, да жестко спать». В прессе как-то попалась на глаза фраза о том, что сентиментальность Брежнева соседствовала с беспощадностью, что бархатные перчатки лишь прикрывали стальные кулаки. С этим я полностью согласен: Брежнев без колебаний убирал всех инакомыслящих, подслащивая при этом пилюлю. Не щадил он и тех, кто был близок к нему, но сделал вдруг неосторожный, опрометчивый шаг, вызвавший неудовольствие патрона. Так оказался в опале Ф. Д. Кулаков, тогдашний член Политбюро и секретарь ЦК, ведавший вопросами сельского хозяйства (кстати, именно он покровительствовал Чануквадзе), впал в немилость С. М. Цвигун, который благодаря близости к Брежневу стал первым заместителем Председателя КГБ, членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета СССР и в числе очень немногих людей пользовался его особым доверием. Переменчивость Брежнева настолько потрясла Цвигуна, что он покончил жизнь самоубийством. Патрон же его и «благодетель» даже не поставил под некрологом свою подпись…

Вот вам и «отсутствие ярко выраженного честолюбия и властолюбия», как в одной из публикаций говорилось о Брежневе. Вот вам, наконец, и «пустой резиновый сосуд», как образно назвал Брежнева Федор Бурлацкий. Подобные характеристики, с моей точки зрения, расходятся с истиной.

Что касается отсутствия «ярко выраженного честолюбия» и «властолюбия», то многочисленные факты опровергают такой вывод. Относительно же «пустого резинового сосуда» тоже, по-моему, требуется кое-что прояснить. Если иметь в виду интеллект, эрудицию, остроту ума, то да, подобный образ, пожалуй, удачен. Брежнев в этом смысле был действительно посредственностью. И отнюдь не случайно он окружал себя, как правило, людьми серыми, чтобы выделяться на этом фоне. Он убирал тех, кто поумнее, поспособнее, проявляя при этом необычайную изворотливость, недюжинную хитрость, ловкость. Умело используя явную слабость демократических традиций в партии и в обществе в целом, он шаг за шагом укреплял свое положение в верхнем эшелоне власти. За многие годы Брежнев накопил опыт политического выживания, маневрирования в борьбе за власть, что особенно ярко было проявлено им при соперничестве с Ф. Р. Козловым и Н. В. Подгорным, главными его оппонентами. Многому, очень многому научился он и у Н. С. Хрущева, который в беседе с французским государственным деятелем Ги Молле назвал Брежнева одним из своих преемников. К тому времени Ф. Р. Козлов уже «сошел с дистанции», и Хрущев подыскивал на его место такого человека, который был бы предан ему лично. Известный западный советолог Поль Мерфи в своей книге «Брежнев — советский политик» не без основания писал, что вряд ли в партии был человек, преданный Хрущеву больше, чем Брежнев, без чего последний, разумеется, никогда не поднялся бы наверх. Однако своим поведением Брежнев стал не удовлетворять Хрущева, он проявлял определенную независимость в суждениях, а порой даже и в действиях, что, конечно же, понуждало Хрущева искать ему противовес из тогдашних членов Президиума. Прежде всего он обратился к украинским кадрам. Кандидатуру Кириленко исключил с ходу, так как тот был слишком близок к Брежневу, а выбор свой остановил на Подгорном, поскольку в политическом отношении тот был более зависимым и, надо сказать, не в пример Брежневу менее честолюбивым. Брежнев воспринял этот шаг Хрущева весьма болезненно, что впоследствии и побудило его бороться за устранение Хрущева. Имея высокие полномочия в Секретариате ЦК, опираясь на свои кадры (в первую очередь днепропетровские и молдавские), которые при недогляде Хрущева он расставил на важнейших участках работы, в том числе в руководстве Вооруженных Сил и КГБ, Брежнев постепенно набирал силу. С определенного момента его поддержали Подгорный и Суслов, и вот эта-то троица и стояла во главе заговора против Хрущева, а не Шелепин, как ошибочно пишут авторы некоторых статей о том, как смещали Хрущева, хотя, конечно, и Шелепин играл существенную роль.

Волею обстоятельств я оказался в свое время посвященным во многие детали, связанные с подготовкой и проведением октябрьского Пленума 1964 года, на котором снимали с должности Н. С. Хрущева. Считаю необходимым вспомнить об этом сейчас, ибо события того года проливают свет и на биографию самого Брежнева, который сменил Хрущева на посту главы партии.

В последнее время появился ряд публикаций, авторы которых обоснованно свидетельствуют о том, что подготовка к Пленуму носила характер заговора. Среди таких публикаций в первую очередь хочу назвать дневники сына Хрущева — Сергея Никитича «Пенсионер союзного значения».

Хочу начать не с существа огоньковской публикации, а с изложения своего мнения о В. И. Галякове, одном из главных героев событий тех лет, который четверть века тому назад назвал имена участников сговора, а точнее сказать, заговора против руководителя партии и страны. Конечно, если говорить объективно, он делал доброе, политически важное дело, шел ради этого на огромный риск. И тем не менее с полной убежденностью считаю, что героя из него делать не следует. Попытаюсь объяснить, почему я так думаю. В свое время автор этих строк был с ним знаком. Запомнился он мне своим видом типичного служаки старой выучки, военной косточкой. На вопросы вместо «да» он неизменно отвечал: «Так точно». Откровенно выказывал преданность «хозяину» — Н. Г. Игнатову, которого я довольно хорошо знал по совместной работе на Орловщине. Происшедшая с ним в дальнейшем метаморфоза кажется мне удивительной и труднообъяснимой. Должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, задевающее лично Галякова, чтобы он решился нанести обожаемому шефу удар, которого он не ожидал. Причина, убежден, была очень серьезная. Сообщенные им в свое время сведения о готовящемся против Н. С. Хрущева заговоре, безусловно, верны. Основанием для столь категоричного утверждения, помимо всего прочего, служит и свидетельство самого Игнатова.

Будучи вторым секретарем ЦК Компартии Грузии, в одну из своих командировок в Москву (примерно год спустя после октябрьского Пленума ЦК) я позвонил Игнатову, чтобы, как говорится, засвидетельствовать свое почтение. В ответ услышал: «Ты, голубчик, что-то стал зазнаваться. Бываешь в Москве, а ко мне не заходишь и даже не звонишь». Я отшутился: «Не хочу отрывать драгоценное время у президента Российской Федерации». Условились о встрече. И вот я на Делегатской, где в то время размещались Президиум Верховного Совета и правительство РСФСР. Беседа шла в комнате отдыха за чашкой чая. После обмена несколькими ничего не значащими фразами Игнатов совершенно неожиданно для меня принялся буквально поносить Брежнева. «Дураки мы, — говорил он в нервной запальчивости, — привели эту хитренькую лису патрикеевну к власти. Ты посмотри, как он расставляет кадры! Делает ставку на серых, но удобных, а тех, кто поумнее и посильнее, держит на расстоянии. Вот и жди от него чего-либо путного».

Говоря о людях «посильнее» и «поумнее», мой гостеприимный хозяин наверняка имел в виду самого себя. В нем буквально клокотала обида: столько сделал для подготовки «дворцового переворота», а в результате черная неблагодарность! По ходу тирады он вдруг промолвил: «Никита (именно «Никита», а не «Хрущ»!) сам виноват. Он же получил сигнал о затеваемых против него кознях! Незадолго до своего отъезда в Пицунду, на одном из заседаний, когда остались лишь члены Президиума ЦК, он знаешь, что сказал? «Что-то вы, друзья, против меня затеваете. Смотрите, в случае чего разбросаю, как щенят». По словам Игнатова, многих из присутствующих это повергло в полушоковое состояние. Придя в себя, «друзья» чуть ли не хором стали клясться, что ни у кого из них и в помыслах ничего подобного не было и быть не могло. Тем не менее Хрущев, обращаясь к Микояну, проговорил: «Давай-ка, Анастас Иванович, займись этим делом, постарайся выяснить, что это за мышиная возня».

«Микоян, — продолжал Игнатов, — не проявил особой прыти в раскручивании этой истории… Конечно же, Хрущева сильно подвела его самоуверенность. Мужик он, безусловно, дюже башковитый, а тут промашку дал. Иначе Брежнев и его компания потерпели бы крах».

Самое поразительное и непостижимое в этом разговоре, навсегда врезавшемся в мою память, было то, что Игнатов говорил о случившемся как бы со стороны, будто начисто забыв, что сам являлся одним из главных действующих лиц той драмы.

Судьба самого Игнатова во многом драматична и поучительна. Это была личность самобытная, незаурядная. В прошлом участник гражданской войны, чекист, оказавшись волею судеб в Ленинграде, Игнатов в короткий срок, несмотря на то, что имел всего лишь низшее образование (сам он говорил, что окончил ЦПШ, то есть церковноприходскую школу), проявил себя как прирожденный лидер и был выдвинут на руководящую партийную работу. Сначала работал парторгом ЦК ВКП(б) на фабрике «Гознак», а затем первым секретарем одного из райкомов Ленинграда. В 1937 году его направили вторым секретарем Куйбышевского обкома, и произошло это вскоре после того, как первым секретарем того же обкома был назначен или избран (что по тогдашним временам не имело никакой разницы) Павел Петрович Постышев, к тому времени уже очередной «штрафник». Спустя короткое время Постышев был расстрелян, и первым секретарем обкома стал Игнатов. На этом высоком посту он развернулся вовсю. Зная свою слабинку по части сельского хозяйства, Игнатов засел за книги. Часто советовался со специалистами, как будто предчувствуя, что именно из-за сельского хозяйства потеряет он свой высокий пост. А случилось вот что. Выпало слишком дождливое лето, и под явной угрозой оказался выращенный с таким трудом урожай зерновых. Будучи по натуре человеком смелым, решительным и инициативным, Игнатов принимает единственно возможный в тех условиях шаг: он приказал выдавать треть урожая участникам уборки, и мера эта помогла — урожай спасли. Однако то, что было сделано, не укладывалось в тогдашние каноны и рамки, вызвало гнев Сталина, который срочно направил в область А. И. Микояна с поручением расследовать «ЧП». Расследовать-то, собственно, было нечего, «проступок» Игнатова был очевиден, и его с треском сняли с работы. На состоявшейся вскоре XVIII партийной конференции он был выведен из состава ЦК ВКП(б). Казалось, что его карьера, начавшаяся так удачно, закончилась бесславно, но Игнатов был не из тех, кто опускает в подобных случаях руки и покорно смиряется перед ударами судьбы. Ему предложили должность заместителя председателя облисполкома, но он упросил оставить его на партийной работе, дать ему хоть какой-то пост. Очевидно, полагал, что таким путем сможет при благоприятном стечении обстоятельств снова подняться вверх. Так оно, собственно говоря, и вышло. В 1940 году, оказавшись на Орловщине, он за короткое время прошел путь от заведующего отраслевым отделом до первого секретаря обкома. Потом стал первым секретарем Краснодарского крайкома, а после XIX съезда партии членом Президиума, секретарем ЦК КПСС. В дальнейшем — второй секретарь Ленинградского обкома и одновременно первый секретарь горкома, первый секретарь Воронежского и Горьковского обкомов…