Хулия Наварро - Стреляй, я уже мертв

• Название: Стреляй, я уже мертв
• Автор: Хулия Наварро
• Издательство: группа «Исторический роман»
• Жанр: Драматургия
• Год: 2016

Бывают в жизни мгновения, когда единственный способ спастись — это умереть или убить.

В конце XIX века, на последнем этапе царизма в России, семье Цукеров, преследуемой за иудейскую веру, приходится бежать из страны, от кошмара и несправедливости. Прибыв на Землю Обетованную, Самуэль Цукер приобретает землю у арабской семьи Зиядов, возглавляемой Ахмедом. Между ним и Самуэлем возникает тесная связь, крепкая дружба, которая, несмотря на политические и религиозные различия, сохраняется поколение за поколением.

На фоне угроз, мести и многих других страстей жизнь Цукеров и Зиядов сплетается в мозаику предательства и страданий, любви возможной и невозможной, полное удивительных событий совместное существование на территории нетерпимости.

Пронзительная и трогательная хроника, две семейные саги — новый роман Хулии Наварро погружает нас в жизнь реальных людей, которые борются за то, чтобы исполнить свои мечты, которые сами ответственны за выбранный путь.

---

— Да ладно уж, начинай, — подбодрил его Самуэль.

— Так ты знаешь, о чем я хочу с тобой поговорить? — спросил Михаил.

— Ты уже несколько часов, как приехал, и во время обеда упорно молчал, хотя Марина вовсю настаивала, чтобы ты рассказал, как провел эти дни в Тель-Авиве. Ты отделался какими-то общими фразами. А потом попросил меня выйти, чтобы немного прогуляться вместе.

— Ты прав, нетрудно было догадаться, что я хочу тебе что-то сказать. Видишь ли... Возможно, ты будешь сердиться, но я решил поселиться в Тель-Авиве. Дело в том, что Тель-авив — новый город, открывающий большие возможности. Там совершенно другая жизнь, не такая, как здесь... Мне не нравится Иерусалим, этот город меня угнетает, и я не разделяю того благоговения, которое питают к нему другие евреи. Мне гораздо интереснее та жизнь, которой живет Тель-Авив. Кроме того, там я смогу целиком посвятить себя музыке. Там формируются маленькие оркестры, музыкальные группы... Там идет настоящая жизнь, а здесь... Мне вообще кажется, что Иерусалим — мертвый город, вот только его жители об этом не догадываются.

Самуэль почувствовал, как у него заныло в груди. Михаил был тем единственным, кто связывал его со своим корнями, с Россией, с Санкт-Петербургом, с юношеской порой, все еще будоражащей сны

— Но постой, мне казалось, что Тель-Авив тебе не понравился. Когда мы находились там, ты сказал, что он мало чем отличается от обычной деревни... Хорошо, я понимаю, что ты хочешь уехать. Допустим, в Тель-Авиве и в самом деле больше возможностей, чем здесь, но, быть может, в таком случае тебе стоит подумать о возвращении в Париж? Там ты сможешь продолжать свою карьеру музыканта, которую вынужден был прервать. Так что подумай.

— Во Франции идет война, сейчас не лучшее время для возвращения.

— Во всей Османской империи сейчас война, а Палестина — часть этой империи, — возразил Самуэль.

— Ты прав, но здесь все по-другому. Знаю, что нам сложно понять друг друга, поэтому мои мотивы тебе незачем понимать. Не знаю, что я решу в будущем, но сейчас я хочу остаться в Палестине. Меня волнует все то, что происходит в Тель-Авиве. Этот город сам пишет свою историю, и у него большое будущее. Кроме того... думаю, время начать жить своей жизнью. Всегда, как смогу, буду приезжать в Сад Надежды. Для меня это все равно, что вернуться домой.

Должно быть, у них возник один и тот же порыв, побудивший их обняться. Именно в этот миг они были как никогда близки.

В один из последних дней перед отъездом Михаил зашел попрощаться в дом Йосси и Юдифи и пообещал Ясмин, что непременно вернется. Зашел он попрощаться и в дом семьи Зиядов. Мухаммед как раз тоже приехал навестить свою мать и бабушку Саиду, которая больная лежала в постели.

В доме Мухаммеда царила скорбь. Дина замкнулась в своем горе, и с ее лица исчезла улыбка, которой она прежде одаривала всех родных и знакомых. Но, как и сказала Кася, Дина была сильной женщиной и знала, что не имеет права раскисать, поскольку близкие по-прежнему нуждаются в ее заботе.

В последнее же время больше всех в этой заботе нуждалась ее мать Саида.

— Тебе повезло, что ты можешь уехать, — прошептал Мухаммед.

— Мне очень жаль, что так случилось, — ответил Михаил. — Я не успел толком познакомиться с твоим отцом, но я знаю, что он был прекрасным человеком.

— Да, и за это поплатился жизнью.

Они долго говорили о войне и оба сошлись во мнении, что эта война будет началом конца Османской империи.

—Старики этого не понимают, более того, боятся исчезновения империи, они спрашивают себя, что бы случилось, если бы это произошло. Я говорю, что это наш звездный час, когда мы должны перестать быть чужаками на своей земле. Дамаск, Бейрут, Мекка... Поэтому я присоединился к войскам Фейсала; да, мы должны бороться во имя великого арабского государства.

— Ты надолго останешься? — спросил Михаил.

— Еще на день. Я не могу остаться дольше, хотя и очень беспокоюсь за бабушку. Но сейчас настало время для борьбы.

Михаил выслушал его с большим интересом. Ему нравился Мухаммед, он очень ему сочувствовал и даже рассказал, как сам потерял отца, а потом сбежал из России на руках у Ирины и Самуэля.

— Видишь ли, моего отца тоже убили. Я так и не оправился от его потери. Матери своей я не помню, но отца помню хорошо.

Они разговаривали до тех пор, пока небо не окутала беззвездная ночь, под конец взбодрив друг друга разговором о своих любимых. На следующий день каждый из них взял свой курс, Мухаммед обратно в ряды Фейсала для участия в сражениях, а Михаил — по направлению к тому городу, который евреи считали своим.

Теперь прощание с Михаилом далось Самуэлю с трудом. Он ценил его больше, чем ему казалось. Тель-Авив был близко, но еще оставалось ощущение утраты.

— Мне бы хотелось поближе познакомиться с Мухаммедом, — признался Михаил.

— Мухаммед — хороший парень, — заверил Самуэль.

— И знаешь, что я скажу? Я не виню его в том, что он отомстил за отца. Если бы я мог отомстить за своего...

— Теперь ему придется всю жизнь нести груз вины... за смерть этих людей.

— Но ведь он поступил правильно. Бывают в жизни мгновения, когда единственный способ спастись – это умереть или убить, и Мухаммеду не оставалось ничего другого. Если бы я был его другом, то пошел бы вместе с ним.

— Да, то же самое сказал мне и Мухаммед, но не забывай о самом главном: о совести.

Михаил ничего не ответил. Он не хотел ссориться с Самуэлем перед самым отъездом, а потому решил пойти попрощаться с другими обитателями Сада Надежды.

Яков подарил ему несколько книг Достоевского, а Ариэль весьма порадовал скрипкой, которую втайне от него сделал своими руками.

— Скрипка, конечно, не ахти какая, но зато она не позволит тебе нас забыть, — сказал Ариэль, вручая ему инструмент.

Михаил был растроган. Он успел проникнуться уважением к этому суровому человеку, который, как ему казалось, без всякого интереса слушал его игру на скрипке, а по вечерам при свете очага читал книги, который брал у Якова.

Кася подарила ему связанный собственными руками свитер, а Марина — шарф.

— Конечно, в Тель-Авиве не так холодно, как здесь, но я думаю, шарф и свитер все равно тебе пригодятся, — сказала Кася, обнимая его.

Руфь приготовила для него корзину с едой и несколько раз повторила, чтобы он непременно возвращался, если в Тель-Авиве дела не заладятся.

Никто не стал провожать Михаила до дверей, зная, что Самуэль хотел бы проститься с ним наедине.

— Я скоро вернусь, — пообещал Михаил.

— Попробуй только не вернуться, тогда я сам поеду за тобой в Тель-Авив, — угрожающим тоном ответил Самуэль.

— Еще чего не хватало!

— Не забывай писать Ирине, она всегда так беспокоится о тебе.

— Конечно, я всегда буду ей писать.

Они обнялись на прощание, и Самуэль отвернулся, чтобы Михаил не видел, как он расстроен.

А жизнь тем временем шла своим чередом.

1917 год оказался весьма щедрым на события. Однажды в Сад Надежды ворвался Яков, размахивая купленной в городе газетой и возбужденно крича:

— Царь отрекся от престола!

Самуэль и Ариэль тут же подступили к нему с расспросами, а Кася, ко всеобщему удивлению, расплакалась.

— Что с тобой, Касенька? — испугалась Руфь. — Тебе что, его жалко?

— Мне не царя жалко, — еле проговорила Кася сквозь слезы. — Мне нет дела до Николая. Мне нас жалко; нам всем пришлось бежать из дома, чтобы остаться в живых...

Тем временем Яков пересказал содержание статьи в газете: Николаю II ничего не оставалось, как отречься от престола. Теперь никто не мог сказать, что его ждет. В России победила революция, Советы набирают силу, и власти понимают, что с каждым днем все больше теряют контроль над ситуацией в стране.

— Так может, вернемся? — в голосе Каси прозвучали тревога и волнение.

— Вернемся? — ошеломленно переспросил Яков. — Ты хочешь вернуться в Россию? Нет, ни в коем случае, что мы станем там делать?

— Там же победила революция, а если так, то евреям нечего больше бояться. Многие большевики — евреи... А если царь отрекся от престола — значит, он больше не станет преследовать евреев и социалистов — таких, как мы.

— Наш дом — здесь, — ответил Яков. Это — наша потерянная родина, которую мы наконец-то смогли вернуть. Мы — евреи, Кася.

— Вильно — такой красивый город, — прошептала она сквозь слезы.

Ни Самуэль, ни Ариэль, как и Руфь не смели вмешиваться в этот спор между Касей и Яковом. Честно сказать, они по-настоящему растерялись, увидев ее плачущей. Кася, которая никогда не жаловалась, работая от зари до зари, ободряя и поддерживая остальных; Кася, ставшая настоящим оплотом Сада Надежды, теперь беспомощно плакала, как ребенок. А Самуэль думал, что за все эти годы Кася ни разу не дала понять, что тоскует по своему родному Вильно.