Хулия Наварро - Стреляй, я уже мертв

• Название: Стреляй, я уже мертв
• Автор: Хулия Наварро
• Издательство: группа «Исторический роман»
• Жанр: Драматургия
• Год: 2016

Бывают в жизни мгновения, когда единственный способ спастись — это умереть или убить.

В конце XIX века, на последнем этапе царизма в России, семье Цукеров, преследуемой за иудейскую веру, приходится бежать из страны, от кошмара и несправедливости. Прибыв на Землю Обетованную, Самуэль Цукер приобретает землю у арабской семьи Зиядов, возглавляемой Ахмедом. Между ним и Самуэлем возникает тесная связь, крепкая дружба, которая, несмотря на политические и религиозные различия, сохраняется поколение за поколением.

На фоне угроз, мести и многих других страстей жизнь Цукеров и Зиядов сплетается в мозаику предательства и страданий, любви возможной и невозможной, полное удивительных событий совместное существование на территории нетерпимости.

Пронзительная и трогательная хроника, две семейные саги — новый роман Хулии Наварро погружает нас в жизнь реальных людей, которые борются за то, чтобы исполнить свои мечты, которые сами ответственны за выбранный путь.

---

— Я напишу моему другу Константину Гольданскому. Он подробно расскажет, что там происходит, а то я что-то не слишком доверяю тому, что пишут в газетах, — сказал Самуэль, пытаясь отвлечь внимание Каси.

— Россия сбросила иго тирана, мы должны это отпраздновать, — заявил Ариэль.

Они и в самом деле отпраздновали это событие, хотя и не столь радостно, как ожидалось. Война принесла слишком много бедствий, и одного лишь отречения царя оказалось недостаточно, чтобы вернуть людям покой. Никто, кроме Каси, не осмеливался повторять вслух, что отречение Николая II привело их на распутье: вернуться ли в Россию или забыть о ней навсегда. Да, на глаза у них наворачивались слезы, когда они вспоминали о родине, но сейчас, когда забрезжила возможность вернуться, глаза туманили те же слезы при мысли, что придется покинуть эту землю. Может ли человек любить две родины сразу? Каждый задавал себе этот вопрос, не смея произнести его вслух.

Вскоре пришло письмо от Константина. Когда Самуэль распечатал конверт цвета слоновой кости с гербом Гольданских, он прочитал следующее:

«Мой дорогой Самуэль!

Мое сердце преисполнилось радости, когда я получил твое письмо. Катя все время жалуется, что ты совсем нас забыл, хотя я не устаю ей повторять, что никакие расстояния не в силах помешать нашей дружбе.

Когда ты получишь мое письмо, ты уже будешь знать, что в России идет гражданская война. Не то чтобы я считал неправильным, что царь отрекся от престола. Его правление было для России настоящим бедствием, и миллионы погибших, и страдания их семей — целиком на его совести.

Эта война — настоящее безумие, обеим сторонам она не принесет ничего, кроме новой боли, и едва ли поможет исцелить чьи-то раны.

Я не знаю, что ждет Россию, как не знаю, что будет со всеми нами. Ты знаешь, что я всегда тяготел к социализму, но теперь многие большевики внушают мне такой ужас, какого никогда не внушала царская полиция.

Мне очень жаль, но первыми жертвами этой войны стали именно евреи. Бездарное царское правительство посчитало их козлами отпущения и повесило на них вину за свои военные поражения. Вспомнив, что большая их часть проживает в губерниях, граничащих с Германией, их обвинили в том, что они шпионят на кайзера Вильгельма. Да-да, на кайзера, «обожаемого кузена Вилли» нашего царя. Как будто мало бед принесла нам эта война — по стране прокатилась целая волна еврейских погромов. Такое впечатление, что царь и великий князь Николай Николаевич решили устроить новый исход евреев, только уже не из Египта.

Ты знаешь, я никогда не переставал чувствовать себя евреем — возможно, потому, что я действительно наполовину еврей, а быть может, потому что мой любимый дедушка всегда стремился к тому, чтобы стереть различия между людьми, которые положила религия.

Сегодня многие русские евреи мечтают, чтобы революция победила и навсегда уничтожила память о ненавистных царях, которые принесли им столько страданий.

Я не знаю, что ждет нас в будущем. Как я сообщил тебе в последнем письме, я женился, и моя жена, Вера, уговаривает меня на какое-то время уехать в Швейцарию, но Катя отказывается ехать с нами, а я не хочу оставлять ее одну в таких обстоятельствах.

Да, я знаю, что Катя давно уже не ребенок, но по-прежнему чувствую себя ответственным за ее судьбу, поэтому я остаюсь здесь, не зная ни минуты покоя и не представляя, что принесет нам завтрашний день...»

Не успел Самуэль дочитать письмо, как Яков набросился на Касю:

— Теперь ты хоть понимаешь, что могло бы случиться, если бы я послушал тебя и сунулся бы в Вильно? Все те же еврейские погромы! Да-да, все те же погромы!

— Но ведь большевики победили, — возразила Кася. — А мы — социалисты. Никто не сделает нам ничего плохого.

Яков ничего не ответил. Как бы ни тосковал он по России, теперь его родина — Иерусалим.

Декларация лорда Бальфура, подписанная в ноябре 1917 года, застигла их врасплох. Палестинским евреям было известно о симпатии, которая связывала доктора Хаима Вейцмана с британским правительством, однако им даже в голову не приходило, что эти симпатии так скажутся заявленных принципах, согласно которым бринацы соглашались создать в Палестине «национальный дом еврейского народа».

В Саду Надежды отметили это событие, хоть и не столь радостно, как победу большевицкой революции.

— Мы должны помочь британцам, — заявил Яков.

— И каким образом ты собираешься им помочь? Будем благоразумны, — ответил Самуэль.

— Разве ты ничего не слышал о Декларации Бальфура? Если Османская империя падет, европейские державы отдадут нам эту землю.

— Никто и никогда не отдаст нам эту землю, — возразил Самуэль. — Они лишь обещают, что мы сможем по-прежнему жить на ней.

— Нет, они обещают гораздо большее. Ты считаешь, что декларация вроде той, что выпустило британское министерство иностранных дел — это просто бумага? Неужели ты не думал, что Палестина вновь станет нашей родиной? Нас выгнали, у нас ее отобрали, а мы вернулись, — вспыхнули глаза Якоба.

— Но она уже наш дом. Разве мы не здесь? Но это не значит, что она может быть более, чем домом, это просто местом, где мы могли бы жить, — возразил Самуэль.

— Родиной, Самуэль, — ответил Ариэль. — Мы все надеемся вновь обрести потерянную родину.

— А я считал, что гораздо важнее другие вещи — такие как равенство, свобода... Я приехал сюда не для того, чтобы найти здесь родину.

— В таком случае, почему же ты приехал именно сюда, а не в какое-нибудь другое место? Так я тебе отвечу: ты приехал сюда потому, что все мы созданы из того земного праха, что пылится под нашими ногами, потому что это — наша родина, и наши души принадлежат лишь ей одной. И теперь пришло время возродить нашу родину, — настаивал Яков.

— Ты меня удивляешь, Яков, — ответил Самуэль. — Вот уж никогда не думал, что ты так на это смотришь. Мы называем себя социалистами, поскольку боремся за всеобщее равенство и мечтаем о свободе, где бы мы при этом ни жили, пусть даже вдали от родины.

— Но я всегда думал именно так. Я хочу, чтобы это земля стала родиной для моей дочери и внуков. Я не хочу, чтобы они скитались по миру, везде оставаясь чужими, чтобы их высылали из страны и чтобы от них шарахались, как от зачумленных. Здесь — наша истинная родина, сюда мы и вернулись, а иные из нас никогда ее и не покидали.

— Ладно, ладно, не будем спорить. Давайте лучше выпьем за Декларацию лорда Бальфура: большего мы от этих британцев и желать не могли, — вмешалась Кася, чтобы положить конец спорам. — А ты, Яков, мог бы нам объяснить, с какой это стати лорд Бальфур вдруг так расщедрился?

— Ну, насколько я знаю, доктор Вейцман и лорд Бальфур давно знают друг друга. Вейцман — очень важный человек в Англии: он профессор биохимии в Манчестерском университете. И он имеет весьма влиятельных друзей в высшем британском обществе. Говорят, он на дружеской ноге с самим премьер-министром, а также с Дэвидом Ллойдом Джорджем, с Гербертом Сэмюэлом и Уинстоном Черчиллем. Так что это весьма влиятельный человек.

— Не забывай, что он к тому же внес весьма ощутимый вклад в эту войну, — ехидно заметил Самуэль.

— Да, кажется, Вейцман открыл способ получения ацетона в промышленных масштабах, — с плохо скрываемой злостью в голосе произнес Яков. — Кому, как не тебе, химику, об этом знать.

— Ацетон? И для чего же британцам понадобился ацетон? — полюбопытствовала Руфь.

— Ацетон — необходимая составляющая для производства кордита — взрывчатого вещества, — объяснил Самуэль.

За несколько месяцев Самуэль постепенно начал ощущать трещину между собой и Яковом. Временами он внезапно заставал Якова и Ариэля за разговором, и переживал, что при его появлении они меняли тему. Он не смел спрашивать, о чем они шептались или что замышляли, но знал — что бы это ни было, с ним они не делились. Эта дистанция с друзьями из Сада Надежды привела его к большему сближению с Йосси, сыном Абрама и Рахиль, который, кроме прочего, служил еще и постоянным источником информации.

Среди пациентов Йосси, так же, как в свое время — его отца, было немало весьма влиятельных персон Иерусалима; эти люди не боялись доверять свою жизнь врачу-еврею и чувствовали себя в его обществе настолько свободно, что в конце концов распускали языки и выбалтывали намного больше, чем собирались.

— Почему ты так уверен, что Великобритания решила подарить нам дом? — спросил Самуэль.

— Думаю, что это отвечает их интересам, а кроме того, они весьма почитают Библию.

— Я тебя не понимаю...

— Для англосаксов Библия — неотъемлемая часть воспитания, поэтому они хорошо ее знают и нисколько не сомневаются, что Палестина — это земля евреев. Но, друг мой, не одни британцы решились на этот шаг; французы тоже согласились с декларацией Бальфура, и, как меня уверяют, президент Соединенных Штатов тоже дал свое согласие. Американцы тоже чтят Библию, и они тоже считают, что Палестина должна принадлежать евреям.