Кальман Миксат - Том 2. Повести

• Название: Том 2. Повести
• Автор: Кальман Миксат
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1967
• ISBN: не указан

Кальман Миксат (Kálmán Mikszáth, 1847―1910) — один из виднейших венгерских писателей XIX―XX веков. Во второй том собрания сочинений Кальмана Миксата вошли повести, написанные им в 1890—1900-е годы: 

― «Голубка в клетке» (1891);

― «Имение на продажу» (1894);

― «Не дури, Пишта!» (1895);

― «Кавалеры» (1897);

― «Красавицы селищанки» (1901);

― «Проделки Кальмана Круди» (1901);

― «Кто кого обскачет» (1906);

― «Шипширица» (1906).

Время действия повестей Миксата «Имение на продажу», «Не дури, Пишта!», «Кавалеры», «Кто кого обскачет», «Шипширица» и «Проделки Кальмана Круди» ― вторая половина XIX века.

Историческая повесть «Красавицы селищанки» посвящена эпохе венгерского короля Матяша Корвина (XV в.). В основу повести легли изустные легенды, бытующие в комитате Фогараш (Трансильвания), где действительно есть село Селище.

Повесть «Голубка в клетке» представляет собой два варианта одного и того же сюжета в разных временных рамках: первая, романтическая, часть отнесена лет на четыреста назад и написана с легкой иронией в духе новелл Боккаччо; вторая, сатирическая, часть, относящаяся по времени действия ко второй половине XIX века, ― в духе реализма.

Все повести, в том числе сатирические, отличаются характерным для Миксата мягким, добродушным юмором.

---

Но когда волос был уже отделен, она улыбнулась королю ласковой манящей улыбкой. Матяш натянул волос между двумя разведенными в сторону руками, и Анна невольно сделала шаг вперед, чтобы тоже взглянуть на него, но тут же покорно закрыла глаза, ощутив, как руки юного короля вдруг обвили ее гибкий, упругий стан.

ГЛАВА XII Райский сад короля

Неподалеку от варпалотского замка, в одном из красивейших уголков Баконьского леса, прохожий еще и поныне может заметить развалины старинного строения. Не частое это зрелище здесь, в дебрях Баконя, седовласого царя лесов. Да и откуда тут взяться развалинам? Ведь ни разбойник, ни жандарм не строят себе жилья. А в Баконе долгое время только эти двое и охотились друг за другом. В годы правления короля Матяша Баконь был совсем еще дремучим лесом, где мощные вьющиеся растения так густо обвивали деревья-великаны, что и дикий-то зверь с трудом пробирался сквозь чащу. Где уж тут людям селиться?! Человеческие следы — какое-нибудь черное пятно среди травы на лесной прогалине, пепелище угасшего костра — и те лишь изредка попадались в ту пору в Баконьском лесу: наверное, разбойники жарили барана или теленка — одним словом, «невешанное мясо». Взвешенного мяса в Баконе никто не едал.

Случалось, что строил себе здесь хижину и какой-нибудь набожный отшельник в те времена, когда отшельничество еще было спокойным и доходным занятием, то есть когда жители окрестных деревень еще носили пустынникам щедрые подаяния. Или кто-нибудь часовенку строил на том месте, где был убит кто-либо из его родичей. Только такие строения и можно было встретить в этом лесу. Что же касается упомянутых мною руин, то они — остатки какой-то усадьбы, и всякий, увидевший их, мог только удивиться: какому же это барину пришла в голову сумасбродная фантазия основать здесь свой очаг?

Лесные сторожа (поскольку ныне уже лес защищают от людей, в старину же, наоборот, людей защищали от леса) и по сей день рассказывают про эти руины:

— Здесь стоял когда-то охотничий домик короля Матяша. Запоздает он, бывало, на охоте, медведя где-нибудь в берлоге разыскивая, здесь и заночует…

А придворные старухи, которые глубже и основательнее прочих людей всматриваются в прошлое, уверяют:

— В этом домике король Матяш и считал волосы своей трансильванской красавицы. Каждый год начинал сызнова, так как волей или неволей (но скорее всего волей) сбивался он со счету.

К красавице трансильванке по воскресеньям наезжала «с визитом» госпожа Болондоци, которая в ту пору тоже была знаменитой красавицей. (Портрет ее долго потом хранился в варпалотском замке, пока в прошлом веке кто-то из новых владельцев замка — графов Вальдштейнов — не выбросил его, как ненужный хлам.)

Расцеловавшись, обе дамы усаживались на украшенной колоннами террасе и слушали, как шумит лес, да вплетали в его шелест свои радости и печали. В судьбе обеих женщин было много общего, связывавшего их друг с другом: вместе они прибыли сюда из Трансильвании и благодаря одному и тому же капризу короля очутились в их теперешнем положении.

Красавицы сидели, судачили о короле, о его планах, о наезжавших сюда, в Баконь, господах — один важнее другого. А госпожа Болондоци и того больше сплетен знала, потому что муж ее был свой человек среди знатных господ и все, что только интересного ни творилось на белом свете, он знал и примечал.

Разумеется, иногда разговор заходил и о третьей красавице селищанке, почтенной госпоже Коряк. Тем более, что знатные господа частенько поминали ее меж собой. Да и сами красавицы тоже наведывались в «Белку» (или, вернее, в «Золотую Фляжку», как с некоторых пор стал прозываться трактир), когда им случалось бывать в Буде. «Золотая Фляжка» стала заведением модным. А для Троеглазого Вольфганга совсем черные дни наступили: только летучие мыши нарушали порой тишину в его «Черном Буйволе», залетая туда через открытые окна и громко хлопая крыльями о потолочные балки.

Коряки, спрашиваете? Э, да что там! За них беспокоиться нечего: богатство их с каждым днем росло как на дрожжах. Да и как не богатеть, когда сам королевский повар готовит кушанья для посетителей «Фляжки»? Ведь всем известно, каковы будайские горожане: от одного слова «королевский двор» голову теряют, даже дым за тончайшие духи принять готовы, если этот дым из королевской печи идет. Как? Королевский повар стряпает в «Золотой Фляжке»? Надо отведать! И люди валом валят в трактир, будто мухи на мед. Иногда даже драки за свободное местечко случались. В этом году почтенный Коряк вынужден был пристроить к старому зданию еще один флигель. И как только додумалась эта разбойница Вуца попросить в подарок у короля его личного повара Погру?!

Правда, год спустя Погра снова вернулся в Варпалоту, но Коряки об этом предпочли умолчать, потому что Вуца тем временем так изучила все его кулинарные премудрости, что, хотя теперь стряпала уже она сама, горожане по-прежнему хвалят Погру: «Der Mordskerl kocht immer besser» (Этот негодяй готовит с каждым днем лучше).

Ох, боже мой, боже мой, до чего ж странная штука судьба! В то время как знаменитая «коллекция», собранная управляющим Михаем Рошто ценой таких усилий, купалась в лучах счастья и удача щедро, словно из рога изобилия, осыпала их своими дарами, самому собирателю этой «коллекции» пришлось испить горькую чашу до дна.

В первые минуты, когда управляющий только что прибыл домой с тремястами пленными жебраками в сопровождении отряда Иштвана Сили, себенский граф, осмотрев здоровяков-чехов, несколько раз благодарно пожал ему руку:

— Молодец, дядя Михай! Вот что я называю ловкостью!

— Ох, сударь! Это только цветочки, а ягодки еще впереди. Поручик вон письмо привез вашей милости…

Себенский граф принял пакет, осмотрел и приподнял почтительно шапку, узнав королевскую печать.

Затем он вскрыл письмо, прочитал и — побледнел; на лбу у него даже испарина проступила.

Сделав знак Рошто следовать за ним, граф удалился в свою канцелярию, где во время беседы их не мог видеть и слышать никто из дворни. Здесь он в отчаянной злобе накинулся на несчастного старика управляющего:

— Ах ты, старый прохвост! Да знаешь ли ты, что до плахи ты довел меня своими проклятыми советами да болтовней? Ну, погоди, даром тебе это не пройдет! Попомни, что если моя голова покатится, то только за твоей следом. У меня тоже есть право смертной казни. Собаки будут лакать твою кровь, если ты не выправишь положения! А выправить его можно всего лишь одним путем: и ты и я исколесим всю Трансильванию и где только найдем какую красивую женщину, постараемся выменять ее на наших селищенских баб. Придется пожертвовать и землей и деньгами. Красавиц же переселим в Селище, чтобы, когда король приедет к нам поохотиться, в этом селе он нашел только красивых и ладных женщин, за что мы сможем позднее даже заслужить похвалу от него.

Так они и сделали. Перепугавшийся Доци одел, обул пленных чехов на совесть и, в соответствии с приказом короля поселил их в Селище, щедро наделив землей и издав для них, по настоянию Иштвана Сили, специальные — более человечные, чем для прочих крепостных, — законы, под защитой которых они могли богатеть и жить в достатке. Жениться же граф разрешил им только на красивых вдовах и девушках и пообещал, что до осени он самолично добудет для каждого из них отменную невесту.[56]

Да, великая сила — страх: иная грозовая туча кажется куда страшнее самой молнии! И вот граф, вместе с Рошто и всеми своими управляющими и приказчиками, словно охотники за нарядными фазанами, двинулись по всей Трансильвании на поиски красивых крепостных девушек и молодушек. Отыскав подходящую красавицу, они принимались сманивать ее в Селище, кого уговорами, кого как. Пришлось графу для этого и сундуки свои поворошить, да и мозгами пошевелить.

Все лето шли лихорадочные поиски, а к осени их усилия увенчались успехом. К началу охотничьей поры на фогарашских горных серн в Селище «пасхальная посадка цветов» уже закончилась. Некрасивых селищанок развеяли по всем сторонам света, а взамен их в село понавезли отовсюду столько дивных красавиц, что «варпалотские образцы» и в подметки не годились этим феям, собранным здесь, в одном-единственном пункте земного шара.

Еще никогда ни одному чеху на нашей грешной земле не выпадало такого счастья, как этим жебракам. Даже покалеченным достались такие красотки, каких самому королю Подебраду не доводилось обнимать в его Златой Праге.

Правда, для этого Доци пришлось поопорожнить свои сундуки с золотом, да и землички поотрезать от общего клина, но зато в конце концов себенский граф мог, облегченно вздохнув, сказать:

— А теперь пусть король приезжает!

Фогарашские газели уже подросли и сделались стройными барышнями-газелями, а король все не ехал. (Мало разве у него дел!) Ну, не беда, приедет в другой раз взглянуть на свои райские кущи. Потому что слава о селе, где жили одни красавицы, быстро облетела Трансильванию, и люди прозвали Селище «райскими кущами короля».