Вадим Арбенин - Предсмертные слова

• Название: Предсмертные слова
• Автор: Вадим Арбенин
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7784-0427-4

Книга эта — удивительно бережно и тщательно собранная коллекция предсмертных высказываний людей разных стран и эпох. Среди них властительные правители — римские императоры, европейские короли и русские цари; знаменитые священники — римские папы и реформаторы. Конечно, много здесь представителей литературы и искусства — от Овидия до Набокова, от Микеланджело до Пикассо. Не обойдены и философы — от Платона до Ницше. Попали в книгу и знаменитые красавицы, не всегда с самой безупречной репутацией, и преступники, и просто безымянные люди, сказавшие перед смертью что-то особенное.

Чтение этой книги — удивительное путешествие по людским душам во времени и пространстве.

---

Король Сербии АЛЕКСАНДР ОБРЕНОВИЧ читал перед смертью исследование Стендаля «О любви». Читал вслух, читал королеве Драге, в королевской спальне, на ночь глядя. Драга была когда-то фрейлиной его матери и любовницей его отца, и Александру ещё в детстве нравилось сидеть на её красивых коленях. Вульгарная женщина не обделила Александра вниманием и ласками после его восхождения на престол и со временем была объявлена королевой. Когда сербские патриоты ворвались в опочивальню к чете, полураздетая королева Драга бесстрашно встала на их пути, заслонив Александра своим красивым телом, и первый удар саблей приняла на себя. Король же, с револьвером в руке, внешне ко всему безучастный, даже не шелохнулся и вдруг сказал: «Я хотел только любви». И был застрелен. Династия Обреновичей перестала существовать.

И русский поэт-символист КОНСТАНТИН ДМИТРИЕВИЧ БАЛЬМОНТ попросил жену: «Почитай мне, Элена, стихи Бальмонта». И Елена Константиновна раскрыла томик «Сонеты солнца, мёда и луны» и читала, читала, читала… Лицо умирающего поэта просветлело, оживилось, он весь пребывал в звуках, в воспоминаниях о звуках… Константин Дмитриевич лежал в маленькой, заставленной книжными полками комнате съёмного домика в городе Нуази-ле-Гран, недалеко от Парижа. Франция была оккупирована нацистами, и Бальмонты жили в бедности и заброшенности. Их поддерживали лишь грошовые пожертвования почитателей, почему-то больше иностранцев, и скромная «сербская пенсия». Беспомощного, больного и полуживого русского поэта, недавно вышедшего из нищей психиатрической клиники, немцы не трогали, относясь к нему с оскорбительным безразличием. В Рождественскую ночь 1942 года Константин Дмитриевич, откинув назад голову с длинными седыми волосами, несвязно шептал что-то, напевал отрывки из своих стихотворений. Потом замолк, мучительно вспоминая что-то, зажмурился и попросил жену: «А теперь, Элена, прочитай мне рассказ Ивана Шмелёва „Богомолье“». Это было как бы последнее паломничество поэта в Россию. Похоронили Бальмонта в могиле полной воды, гроб с телом «поэта утра и ночи» всё время всплывал, и его пришлось придавить гнётом.

Генерал-фельдмаршал, третий по счёту российский генералиссимус, князь АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ ИТАЛИЙСКИЙ, граф СУВОРОВ-РЫМНИКСКИЙ и на смертном одре был полон огня, бредил войной и последней своей кампанией: «Генуя!.. Сражение!.. Вперед!..» — рвался он в бой, отчаянно сражаясь со смертью или с её авангардом. Потом добавил: «Долго гонялся я за славою — всё мечта. Покой души — у престола Всевышнего». «Меч русских, бич турок и ужас шляхты», как звали Суворова, умирал в доме своего племянника, графа Дмитрия Хвостова, известного поэта. Придворный врач Гриф тёр больному виски спиртом. Преклонный летами, истомлённый пятьюдесятью годами, проведёнными в битвах и военных лагерях, генералиссимус угасал. Он лежал, закрыв глаза, почти не дыша, — не легко брала его смерть. Наконец он словно бы окончательно подвёл итоги своих ратных трудов: «Как раб умираю — за отечество». И спросил призванного поэта Державина: «Ну, какую же ты мне напишешь эпитафию?» — «По-моему, слов много не нужно: „Тут лежит Суворов!“» — «Помилуй Бог, как хорошо!» — умилился полководец. После чего у него вновь начался боевой бред, военные грёзы: «За мной, вперёд!.. Бей!.. Коли!.. Ура!.. Победа!.. Жаль, что я не умер на поле боя в Италии…» Все гвардейские полки были выстроены шпалерами на пути похоронной процессии от дома, где умер Суворов, до ворот Александре-Невской лавры. Павел Первый с небольшой свитой встречал её на углу Невского проспекта и Большой Садовой улицы. По приближении гроба с телом опального полководца император прослезился и снял треуголку. Весь тот день он был невесел, не спал всю ночь и только повторял одно лишь слово: «Жаль, жаль, жаль…»

И барон ПЁТР НИКОЛАЕВИЧ ВРАНГЕЛЬ, генерал царской армии, главком Вооружёнными Силами Юга России во время Гражданской войны, тоже всё воевал. «У меня, доктор, в голове идут бесконечные боевые действия, — жаловался он профессору Алексинскому. — Передо мной непрерывно развёртываются картины Крыма, боёв, эвакуации… Голова всё время занята расчётами, вычислениями, составлением диспозиций… Картины войны всё время передо мной — атаки, перестроения, и я пишу всё время приказы… приказы… приказы…» Всё ещё не навоевался генерал Врангель! После чего минут сорок кричал он не своим голосом. Потом успокоился, тихо сказал: «Я слышу благовест… Боже, спаси армию…». И тихо скончался в 9 часов утра в доме № 17 по улице Белль-Эйр в Брюсселе. Скончался, как тогда говорили, от «неизвестной болезни», которую лечащие его врачи определить так и не смогли. В роковой его день ему не было и пятидесяти лет. В этот день в Брюссель вошли войска германского вермахта…

И тридцатисемилетний генерал-лейтенант ВЛАДИМИР ОСКАРОВИЧ КАППЕЛЬ, не приходя в сознание, в бреду и горячке всё повторял: «Армии… Армии…» и после небольшой паузы: «Я беспокоюсь за фланги… Пусть войска знают…» Главком Восточного фронта адмирала Колчака, Каппель после неудачной попытки овладеть Красноярском уводил 3-ю армию в Монголию. На бурном порожистом притоке Енисея, реке Кан, раненный в руку Каппель, в 35-градусный мороз провалился в полынью и слёг с двусторонним крупозным воспалением лёгких и отмороженными ногами. У него были ампутированы пальцы и пятки на обеих ногах. Так называемый Сибирский Ледяной поход закончился для российского генерала на койке лазарета-теплушки румынской батареи имени Марашети. Эта батарейная теплушка входила в состав чешского санитарного поезда № 3, который шёл во Владивосток. «Как же я попался!.. Как же я попался!.. Конец!.. Конец!..» — тяжело дыша, произнёс Каппель, на минуту придя в сознание, и умер в 11 часов 55 минут утра 26 января 1920 года, когда поезд подходил к маленькому «номерному» разъезду в 17 верстах от станции Тулун, что под Иркутском. Большинству россиян имя Каппеля знакомо по фильму «Чапаев», где превосходно обмундированные офицеры Каппелевского полка идут в «психическую» атаку на красные позиции[2]. Каппеля похоронили сначала в Чите, а потом перезахоронили в китайском Харбине. Говорят, что, когда в августе 1945 года Красная Армия освободила этот город, маршалы Василевский, Малиновский и Мерецков побывали на могиле «маленького Наполеона». Кто-то из них будто бы обронил: «Так вот он где, Каппель…»

И другой царский военачальник, генерал-майор от кавалерии АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ ИГНАТЬЕВ, всё никак не мог вложить шашку в ножны. Российский военный атташе и представитель Генштаба во Франции в годы Первой мировой войны и уже позднее, в советское время, известный дипломат и генерал-лейтенант Красной Армии, он, умирая на госпитальной койке, всё командовал в бреду: «Третий эскадрон, за мной!» И во главе призрачного эскадрона седой кавалергард, прозванный недоброжелателями «красным графом», умчался в Вечность.

И главнокомандующий войсками южан в Гражданской войне США РОБЕРТ ЭДВАРД ЛИ, впав в бессознательное состояние, всё отдавал беспрерывные приказы своим давным-давно почившим собратьям по оружию: «Не останавливаться… Атланта сейчас важнее Ричмонда… Занять всю долину Миссисипи!.. Передайте генералу Хиллу подниматься в атаку!» Затем словесная канонада прекратилась — генерал впал в кому и лишь безучастно смотрел на коленопреклонённых перед его постелью домочадцев. А ведь ничего не предвещало такого исхода. Накануне Ли спокойно сидел в своём кресле возле окна и всматривался в зелёные холмы Вирджинии, затянутые пеленой октябрьского дождя. Временами он клевал носом под звуки «Песни без слов» Мендельсона, наигрываемой его дочерью Милдред. Когда же она заиграла «Похоронный марш», генерал порывисто поднялся, надел свою пропахшую порохом фуражку, походя пожурил дочь за странный выбор музыкальной темы, поцеловал её и поковылял к двери. Он вернулся из церкви поздно вечером, когда семья уже сидела за ужином, привычно склонил голову в молитве, но не смог уже вымолвить и слова — лишь невнятное бормотание слетало с его губ. Дом сотрясали порывы штормового ветра и ливневого дождя. Генерала положили на кровать, миссис Ли, сидя в кресле-качалке, держала его влажную от холодного пота руку. Настенные часы отбивали последние часы жизни генерала. И в какой-то момент он твёрдым и ясным голосом отдал последнюю свою команду: «Сворачиваем лагерь! Снимаемся! В поход!» Глубокий вздох, и всё было кончено. Часы отбили 9.30 утра 12 октября 1870 года.

Тот, кто победил генерала Роберта Ли в Гражданской войне, генерал УЛИСС СИМПСОН ГРАНТ, неожиданно приподнялся в кресле, блуждающим взглядом осмотрел комнату в своём доме на вершине горы МакГрегор, под Саратогой, и прошептал: «Пушки сделали своё дело» и схватился за горло — у него был рак языка. Потом вновь обратился к перепуганной семье со словами «Пушки сделали своё дело», после чего опять опустился в кресло. Потом взял лист бумаги и корявым почерком нацарапал: «Я хочу лечь в постель». Собравшиеся подле него врачи многозначительно переглянулись — это были слова, исполненные для них большого значения: до этого генерал, он же в прошлом и дважды президент США, всегда спал в кресле. «Ну что, удобно вам лежать в кровати?» — спросил его один из врачей. «Да, — прошептал Грант. — Очень удобно». К нему подошёл сын, полковник Улисс Грант младший, и спросил: «Отец, ты чего-нибудь хочешь?» — «Воды», — прошептал тот, и к его губам поднесли влажную губку. Но горло Гранта вновь перехватило болезненным спазмом, и он жестом попросил бумагу и карандаш. «Конечно, моя жизнь дорога моей семье; была бы дорога она и мне, если бы я мог полностью поправиться… Никогда не было никого, кто бы так хотел умереть, как я», — написал Грант свои последние слова. И это были слова «человека, умевшего и могущего драться, драться, драться» и лозунгом которого было «Вперёд!»