Семен Чухлебов - Я сын батрака. Книга 1

• Название: Я сын батрака. Книга 1
• Автор: Семен Чухлебов
• Издательство: Фортуна Принт
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-85905-465-7

Автобиографический роман писателя Семена Кондратьевича Чухлебова.

---

От такой ужасной ходьбы, я почувствовал усталость, а ещё есть и пить хотелось, особенно пить, ведь мы с собой ничего не взяли, ни еды, ни питья, а кто знал, что так получится. Сколько мы времени шли, я не знаю, часов ни у Ивана, ни у меня не было, они тогда были очень редкая вещь, свободно в магазине не лежали, покупали только с рук, в основном те, что фронтовики с войны привозили. Наш отец, тоже привёз часы, такие карманные с цепочкой, и отдал Андрею, когда он переехал жить и работать в Ипатово. Помню, я тогда отца спросил: «Тато, а зачем вы Андрею отдали свои часы?» А отец ответил: «А зачем они мне сынок, когда вставать, я знаю, как запоют петухи, когда идти на работу, тоже знаю, как только «проклюнется» солнце на востоке. Уже светло и можно работать, а обед у нас настанет, когда солнце над головой, и когда заканчивать работу, я тоже знаю, как станет темно. Раз темно, значит работать нельзя, потому что ничего не видно, так что сынок часы мне ни к чему, а вот Андрею они нужны, он живет и работает в районном центре, а там все живут по часам.

Вот так рассудил наш отец. Чувствую, опять мои ботинки стали проваливаться в грязь чуть ли не по щиколотку, думаю, в чём же дело, в это время вышла луна, и я увидел, что забрался в стерню, а там земля, паханная, и окончательно раскисла. С трудом оттуда выбрался, и снова пошёл по обочине. Идти становится всё труднее и труднее. Думаю, ну где же эта, будь она не ладная, Кивсала, и что они её так далеко построили, не могли ближе к хутору Первомайскому построить. Затем подумал, а какая разница, мы же идём не в Кивсалу, а в Бурукшун, а он находится ещё дальше за Кивсалой. Идём, темнота нечего не видно, только дорога слегка просматривается, и хоть какой-то есть ориентир. Чувствую усталость, да и Иван в таком же положении, но присесть и отдохнуть негде везде грязь и сырость. Мучает жажда, с трудом передвигаю ноги и думаю, интересно далеко ещё до этой самой Кивсалы, надо спросить у Ивана, он по этой дороге ездил чаще меня и её лучше знает. Останавливаюсь и спрашиваю своего попутчика: «Иван, а как ты думаешь, далеко ещё до Кивсалы?» Иван тоже остановился и говорит: «Вот сейчас спустимся, затем поднимемся на косогорок и видно будет то самое село, до которого мы никак дойти не можем».

Начался спуск, я его не вижу, но по ногам чувствую, идти стало легче, и как-то стало немного веселей, скоро начался подъём, и веселье кончилось. С трудом одолели возвышенность, и на самом её верху увидели село Кивсалу, в хатах кое-где светились окна, а в некоторых дворах горели лампочки на столбах. На душе стало веселее, и мы прибавили шагу. Дошли до первых хат, но в них окна не светились, возможно, люди уже спали, так как, сколько времени мы представления не имели. Пошли дальше, шли по дороге вдоль села. В стороне от дороги стояла хата, во дворе которой стоял столб, и на нём горела лампочка. Иван мне говорит: «Сеня, пойдём вон к той хате, попросим попить и что-нибудь поесть» — «Нет, — говорю, — я просить не буду, лучше я так буду идти, на сколько сил хватит» — «А если силы кончатся посреди дороги, то что, будешь лежать и помирать что-ли?» На это я ему ничего не ответил. Затем он продолжил: «Ладно, пойдём, я буду просить, а ты только рядом стой». На таких условиях я согласился. Подошли к воротам, постучали ладошкой по ним, нам никто не ответил, тогда Иван говорит: «Сеня, пойди к окну и постучи в него». Ладно, думаю, в окно можно, ночью меня же никто не увидит. Стучу, в окне появилось женское лицо, и мне показалось какой-то старухи, я ей махнул рукой, что бы она вышла, лицо исчезло за занавеской. Подошёл к Ивану, стоим, ждём. Вышла довольно молодая женщина, лет тридцати, Иван ей рассказал, кто мы и в каком положении и попросил, попить воды и хоть кусочек хлеба. Женщина молча выслушала, и так же молча ушла. Через некоторое время, она вышла из хаты принесла ведро с водой, кружку и краюху хлеба. Мы сначала напились по очереди, то Иван, то я, и снова то Иван, то я, только затем взяли хлеб, поблагодарили хозяйку, попрощались и пошли дальше. По дороге, Иван разломал краюху хлеба на две части, одну часть отдал мне, другую сам начал есть. С водой, да ещё с едой дело пошло веселее.

Как мы шли из Кивсалы в Бурукшун, я совершенно не помню, наверное, я шёл на автомате, ноги двигались, а голова спала. Сколько я так шёл, я не знаю, очнулся от того, что кто то меня трогает за лицо, то за нос, то за щёки. Остановился и думаю, кто же это меня трогает, но темно, практически ничего не видно, но если бы кто был рядом, то я бы почувствовал, но никого нет. Я поводил вокруг себя руками и понял, что касался моего лица буркун, это такая трава, которая растёт в наших краях и высота его достигает двух метров. Трава была старая прошлогодняя, цветы на метёлках осыпались, а сами метёлки сохранились, вот они меня и разбудили. Огляделся вокруг, Ивана не вижу, позвал его, он откликнулся, где-то в стороне, зовёт меня и говорит: «Сеня, иди на мой голос, я буду тебя звать, а ты иди». Вот так я снова вышел на дорогу, а как мы с Иваном дальше шли, совершенно выпало из памяти, наверное, снова уснул. В какой-то момент я, наверное, проснулся и где-то вдалеке слышу голос Ивана: «Сеня, пришли, вот я стою на гравийной дороге». Услышав голос Ивана, я очнулся, и думаю: «На какой на гравийной дороге? Это что мы снова вернулись в Ипатово?» Затем снова слышу голос Ивана:

«Сеня, мы пришли, ещё немного и будем дома». Только теперь до меня дошло, Иван стоит на гравийной дороге, которая соединяет, село Бурукшун и село Большая Джалга. «Да, — думаю, — теперь идти осталось немного до Иванова дома». Иван постучал в окно своей хаты, через некоторое время в окне, загорелся свет и появились лицо женщины. Иван стоял у окна и позвал женщину: «Мама, откройте это я, Иван». Лицо скрылось, и вскоре открылась входная дверь хаты. Мы вошли в хату, мне показалось, что в хате горит яркий свет, хотя горела всего одна керосиновая лампа. Посыпались вопросы, откуда, как и тому подобное. Пока Иван объяснялся с матерью, я осматривал себя: брюки грязные, выше колен, руки тоже грязные, о ботинках я и не говорю. У Ивана, всё точно в таком же положении. Оба стоим у порога и не двигаемся, мне простостыдно и неудобно, сделать хоть шаг в сторону и наследишь своими грязными ботинками. А, в хате деревянный крашеный чистый пол, а Иван стоит и разговаривает, сначала с мамой, затем из другой комнаты вышел отец, и он с ним ещё говорил. Его мать предложила нам поесть, но Иван остановил её и говорит: «Мама, мы жутко устали, и хотим только спать и больше ничего, скорее спать». Его мать посмотрела на нас добрыми жалеющими глазами и сказала: «Тогда вот что, раздевайтесь прямо у порога, снимайте всё», поставила нам табуретки, принесла тазик с водой, мыло полотенце и добавила: «Мойтесь и спать в кровать». Мне запомнилась кровать, постельное белоснежное бельё, на таком, если признаться честно, я ещё не спал. Конечно, дома мне Дуся тоже стелила чистое бельё, но у неё оно с какими-то цветочками, а здесь белое-белое. В общем, я упал в эту белоснежную «степь» и куда-то провалился.

Проснулся я от того что в глаза мне ярко светило солнце, отвернулся от солнца и увидел, что у порога стоит табуретка, а на ней мои чистые брюки, и ботинки, такие чистые, как будто они вчера и не месили грязь. Это меня приятно удивило, так за мной ещё не ухаживали, и будут ли так ухаживать, неизвестно. Ивана в кровати уже не было, а я решил ещё полежать. Только откинулся на подушку, как в комнату вошёл Иван и говорит мне шутливым тоном: «Что, соня-засоня, спишь? Вставай, завтрак уже на столе». Затем посмотрел на меня внимательно и спрашивает: «А ты что такой задумчивый, что тебя волнует?» Я поднялся, сел на кровати и спросил у Ивана: «Ваня, а у тебя ноги болят?» — «Да не только ноги, всё тело болит, но это Сеня ничего, оно скоро переболит, так что не расстраивайся» — «Да я не потому расстраиваюсь, что, что болит, а потому что мне ещё семь километров топать». Иван сел на свою кровать, которая стояла напротив и говорит: «Ты вот что, давай сначала поедим, а потом будем соображать, как тебя в хутор отправить, идём, там мама такой стол приготовила, а мы тут тобой валандаемся, одевайся, пойдём».

Стол действительно был накрыт на славу, тут были и пирожки, и курица, жаренная в духовке, солёные огурчики, на тарелке нарезан белый домашний хлеб, и, конечно, борщ, без борща в наших краях не обходится не одно застолье. В наших местах мужики так и говорят: «Если за обедом не поел борща, значит ходишь голодным». Когда ещё не приступили к еде, Иван, беспокоясь обо мне, спросил у матери: «Мама, а отец ничего не говорил, в хутор он сегодня поедет или нет? А то, если бы поехал, то и Сеню бы довёз, а то после вчерашнего похода, ему трудно будет добираться домой». Мать стояла возле печки, наливая в тарелки борщ, повернулась к нам и говорит: «Ваня, отец сказал так, пусть хлопцы встают, поедят, а я приеду на обед, и после обеда Сеню увезу в хутор Северный». Услышав такое у меня на душе стало, повеселей. А Иван посмотрел на меня и говорит: «Ну, вот видишь, отец за нас всё решил, а ты переживал».