Павел Моренец - Смех под штыком

• Название: Смех под штыком
• Автор: Павел Моренец
• Издательство: Азово-Черноморское краевое книгоиздательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1934

Автобиографический роман, автор которого Павел Михайлович Моренец (Маренец) (1897–1941?) рассказывает об истории ростовского подполья и красно-зеленого движения во время Гражданской войны на Дону и Причерноморье.

---

Посредине — большой, запыленный стол. Илья зашел за него, чтобы между ним и ими было расстояние. Он приготовился к роковой схватке одного с десятком взбунтовавшихся командиров и толпой местных зеленых. Они ввалились вслед за ним.

Снова началась горлатая ругань. Выскочил толстяк из Тхаба:

— Ты хочешь быть диктатором! На каком основании распоряжаешься именем реввоенсовета? Где реввоенсовет? — и снова закричали в десяток глоток, бросая ему жестокие обвинения.

Илья пытался успокоить их, чтобы не теряя достоинства, внушительно, сдержанно разбить их обвинения, но они, видимо, опасаясь, что в споре он победит логикой, старались взять криком, сломить его, запугать. Казалось, не устоять ему против этого потока ругани, но он понимал, что они накаляют атмосферу, поджигают себя, чтобы решиться…

И когда огнем закипела кровь, бросилась в головы; когда, казалось, спор мог разрешиться только оружием, — Илья хлопнул изо всех сил плетью по столу, будто выстрелил, — и на миг растерялись все, стихли… А он с сатанинской силой начал чеканить:

— Я — коммунист! Какой идиот вам поверит, что я хочу быть диктатором? Мне верит Советская власть, меня послали для организации армии! Я провел бой в Геленджике — все это вы знаете! Или вам нужен командир с бородой? Так бородой не командуют! Я в Красной армии во главе дивизии стоял — и с отрядом справиться сумею! Все ваши обвинения нелепы! Именем реввоенсовета я не прикрывался: его нет, старый лысогорский реввоенсовет умер, новый будет избран, когда соберется конференция от всех отрядов Черноморья! Все вопросы я решаю на совете командиров! Разве вам это не реввоенсовет? Я действовал именем восьмисот бойцов, выбравших меня, именем революции и вашему решению не подчинюсь! Голос местных крестьян, это еще не голос России, я иду за пролетариатом и крестьянством всей страны! Их именем я уполномочен действовать, и от власти не уйду, потому что этого требует боевая обстановка! Я не дам развалить армию, пока не перешагнете через мой труп!.. — и, резко понизив тон, вежливо, тихо продолжал: — товарищ Усенко, что дала разведка в Холмской? Численность гарнизона?

Тот начал докладывать.

Страсти улеглись. Командиры, будто забыв о сцене, добродушно склонились вокруг стола над развернутыми картами и начали обсуждать план нападения на Холмскую. Они почувствовали силу Ильи и решили, что ему не стыдно подчиняться. Местные зеленые, упустив горячий момент, бессильны были против его логики и не посмели возобновлять сцену.

Кончилась беседа. Вышли командиры. Илья стоял за столом. Против него, у окна, — Иосиф, пришедший в разгар спора. Стихли шаги. Иосиф, улыбнувшись, посмотрел на Илью:

— Ты победил. Молодец. Но будь осторожен. Мои ребята рассыпались по домам. На них можешь положиться: они тебе верят. Прогуляйся, потом обойди всех зеленых, покажись — посмотрим, как они будут относиться.

— Хорошо. Но это все местные работают. Они хотят клеветой прикрыть свою трусость. Ведь они разлагают бойцов. Пленные всего неделю у нас, а сколько ругани услышали! Да это не армия, даже не банда, это — бедлам какой-то! Кого мы привлечем в свои ряды?.. Вот пятая группа пополнится выздоровевшими, пленных проверю в боях, наберется человек 400, схожу на Тамань за резервами — и тогда я научу этих героев корыта бороться за советскую власть.

— Пойдем на воздух: ты весь горишь.

Но Илья возбужденно продолжал:

— Стоило рисковать! Ведь если бы я сдался — мало того, что меня бы прикончили, — развалилась бы армия. Местные разбрелись бы по хатам и безмятежно забрались на печи к своим бабам: в такую зиму никакая облава не полезет к ним; родимые бандиты конного отряда отправились бы с облегченным сердцем грабить; пленные бы разбежались, а остатки пятой зарылись бы в берлоги до весны, ждать, пока лист распустится. И вообрази, если бы прикончили: опозорили бы навеки и меня и всю мою фамилию: убит за предательство, за измену. Ведь это — ужаснее всего. И от кого погибнуть? От рук трусов, предателей!

— Ну, ну, пойдем на воздух. Кончилось хорошо — в чем же дело?

Вышли, начали прогуливаться. Иосиф советует:

— Нужно увеличить мой отряд. Тщательно наблюдать, чтоб не было заговора. Отряд будет около тебя. Ночевать будешь в одной хате с нами. Понял?

Иосиф, несмотря на то, что моложе Ильи на три года, покровительственно внушает Илье быть осторожным. Он, казалось, забыл, как Илья над ним измывался на Тхабе: посылал в строй, посылал на кухню картошку чистить, оскорблял его. Теперь Иосиф — самый близкий товарищ, он — сила, у него самый надежный, особый отряд.

Логика борьбы заставила создать с первых же дней в ядре армии особое маленькое ядро — отряд террористов, «особистов».

— Но в этом таится опасность, — возражает Илья. — Отбиваться от всех твоему отряду нельзя. Он должен быть в одинаковых условиях со всеми, иначе нас оклевещут. Около меня держи лишь несколько человек; но я буду спать вповалку с рядовыми зелеными, есть из одного котелка с ними, и тебе советую. Еще два-три успешных боя, и никакая сволочь не посмеет тявкнуть. Судить я не буду: это, оказывается, не годится для руководителя. Судите своим отрядом. Понял? По-чекистски. А я буду утверждать ваши приговоры, если не забудешь представить.

Разошлись, чтоб несколько спустя обойти помещения. Илья продолжал задумчиво прогуливаться.

Первый период работы закончен. Оружие по Черноморью роздано, создаются новые отряды. Горы в руках зеленых. Отряд в 500 бойцов вышел на Кубань. В одну неделю наверстан полуторамесячный план.

Оттянул зеленых от своих хат — пятая традиция их рушилась.

Разворачивается боевая работа зимой — шестая традиция рушилась.

«Но откуда взялись эти обвинения в диктаторстве, предательстве? Почему это отец семейства из Тхаба кипит от бешенства?.. Неужели он пришел, чтобы внести разложение?.. Этот уйдет из отряда, не будет вонять».

«Тихон визжал — понятно: он за дележку. Но его нужно приручить. Его не выкуришь из отряда, и без него не обойдешься».

«Усенко — добродушный казак. Но он и головы рубит с усмешкой. Раненая правая рука его чуть-чуть зажила, висит на перевязке, но это не мешает ему итти в бой во главе конного отряда. У него большая популярность, но он, кажется, не тянется к власти. С ним не нужно ссориться».

«Кубрак? Он видит как рушатся одна за другой традиции зеленых этим дерзким, пришлым офицером — и поверил клевете местных. Он ценен».

«Тут появился черноглазый, смуглый, кудрявый в английской шинели и бурке, Горчаков. Он выздоровел. О нем слышал Илья много хорошего. Он молчал: еще ничего не знает, не знает Ильи. Но этот поддержит. Глава пятой стоит своих солдат».

Остальные командиры поплетутся за старшими.

После сцены.

Стемнело. К Илье подошел Иосиф.

Пошли по общественным домам, откуда зеленые выгнали прокаженных в их квартиры, расположенные тут же. Проказа — болезнь очень заразная; больные живут колонией, и встречаться им со здоровыми запрещено. Об этой ужасной болезни говорят, что она проявляется через много лет после заражения.

Но война приучила бойцов игнорировать опасность, и теперь они, расположившись по домам на полу, ели галушки, сваренные из муки прокаженных, поджаривали сало их же зарезанной свиньи, пили воду из их кадок.

Илья вместе с Иосифом обходил помещения, весело перешучивался с зелеными, забывшими о том, что они его разжаловали, предупреждал их беречься от заразы.

Пришли к отряду Усенко. Все восемь родимых сидели у костра в сарае, ели галушки, закусывали шашлыком из свинины.

Усенко добродушно пригласил:

— Илья, сидай галушки исты: ты, верно, с утра не ел. И ты, Иосиф, сидай.

Иосиф поблагодарил за приглашение, а Илья, возбужденный вкусным запахом, охотно присел; кавалеристы предупредительно уступили ему место.

— Я и не помню, когда я ел. После боя в Геленджике столько работы… А сегодня еще ночь напролет не спать.

— А ты, Илья, закажи, чтоб тебе подавали исты, — посоветовал один из родимых. — Тебе ж некогда, куда тут человеку об еде помнить, а без этого долго не выживешь. И работать так много не надо: всего сам не переделаешь, оглоедов тут хватит — дуй их в хвост, под такую мать.

Илья не ответил. Он наверстывал потерянное за неделю и наедался в запас еще за неделю. Легко советовать, да попробуй, прикажи подать — на другой же день бунт поднимут, скажут: барином держится.

Усенко сообщил ему, что обезоружил здесь гарнизон холмских казаков в 50 человек и засадил их под стражу. Отобрал для «шлепки» человек шесть. Так как с ними? Он их всех хорошо знает.

— А вот Иосифу передайте.

— Да мы и сами управимся, только насчет утверждения…

— С Иосифом и разберитесь.

Появились гноящиеся, слезящиеся, вспухшие, бледные прокаженные с повязками на лицах, на пальцах. Они спрашивают Илью. Он только что встал от ужина, поблагодарил родимых за угощение и хотел уходить. Наткнулся на прокаженных — и брезгливо отшатнулся, не смея дышать, чтобы не вдохнуть заразу. А они подступают к самому носу, гнусят, знают, что они страшны и своего добьются. Они жалуются, что зеленые их ограбили, забрали муку и зарезали свинью.