Павел Моренец - Смех под штыком

• Название: Смех под штыком
• Автор: Павел Моренец
• Издательство: Азово-Черноморское краевое книгоиздательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1934

Автобиографический роман, автор которого Павел Михайлович Моренец (Маренец) (1897–1941?) рассказывает об истории ростовского подполья и красно-зеленого движения во время Гражданской войны на Дону и Причерноморье.

---

Дошли до площади, остановились в темных переулках, связались между собой, послали разведчиков вокруг казармы.

Лают собаки. Выдают. Сошлись враги вплотную. Неравные силы: у одних много бойцов, у других много дерзости.

Пошел Тихон с группой бойцов. Обезоруживать гарнизон. Обезумели собаки, увязываются, провожают. Тревожно бьется сердце. Настал торжественно-жуткий момент…

Недалеко от входа в здание ходят взад и вперед два часовых. У самого входа — адская собачка, пулемет притаился. Около него — два пулеметчика лежат.

Волнуются часовые, волнуются пулеметчики. Собачий лай приблизился, остервенело раздается в зловещих переулках, вокруг. Что это значит? Неужели пришли эти невиданные, страшные, заросшие зеленые? Жутко, предсмертная дрожь охватывает. Не поднять ли всю казарму на ноги?.. А если нет опасности?.. Ведь никогда не приходили зеленые. Налетали банды в несколько человек на посты, а на весь гарнизон кто осмелится? Начни будить — засмеют хлопцы, скажут: примерещилось со страху. Но где патрули? Почему не показываются на площади? Почему ни одного сигнала об опасности?…

Жуткая ночь… Визжат собаки… Вокруг…

Идет патруль. К часовым.

— Кто идет?..

— Свои, свои… патруль.

— Что пропуск? Не подходи!..

Коченеют от ужаса ноги, руки. Идут, не останавливаются. Стрелять? Или свои?..

— Надульник — чего орешь?…

Подошли, тихо шепчутся… Кто-то рванулся… звякнула винтовка…

Пулеметчики обезумели в панике: «Зеленые!..». Выхватили по привычке замок из пулемета — и в казарму… Куда было стрелять? В своих часовых?..

Вбежали, — а там ужас пронесся по комнатам: «Зеленые!»… Вскакивают сонные казаки в белье; бегут к пирамидам с винтовками — и к окнам. А в двери вырос колючий, над головой — бомба…

— Ни с места! Вы окружены — сдавайся!

Пулеметчики — во двор; там тоже пулемет. Только из двери — а навстречу из темноты зловещее:

— Назад… Стрелять будем…

Топчутся перепуганные казаки. Толпятся в английских шинелях солдаты. Выбриты. Наедены. Где же зеленые, где бородатые, страшные? А они хозяйничают, сносят в кучу винтовки.

Усенко — добродушный, спокойный, точно на пирушку пришел, — распоряжается. Посылает команды с проводниками-пленными по хатам, обезоруживать остальных казаков, захватить офицеров.

Быстро рассеялся мрак, проснулась наряженная в снег станица. Удивленные, любопытные жители — старики, девки, бабы — сходятся толпами на площадь, а она уже запружена пленными казаками, зелеными, повозками, двуколками, запряженными, готовыми в дорогу. Конные зеленые по станице скачут, высматривают добычу.

Илья на окраине станицы недоумевает: совсем рассвело, а о Тихоне и Усенко никаких сведений. Зачем же сидеть в чужой станице, где сильный гарнизон? Ждать пока налетят белые, крошить начнут?

Повел цепь. Разведка — впереди, справа, слева. Идут, как слепые. Куда лезут? Не в мешок ли? Не напорятся ли на засаду?

Вправо, на высоком месте, вылетают из дворов галопом конные, сворачивают на улицу — только хвосты лошадей отлетают в сторону — и несутся вдаль… Целый отряд — тридцать… пятьдесят всадников… Что же это? Гарнизон не взят?

Зеленые загаяли, побежали толпами, стреляют. Поскакал вслед Раздобара. Развеваются за шапочкой красные, зеленые ленты, широко разлетелись черные полы бурки.

Кричат зеленые. Точно стадо быков через реку гонят. Командует Илья — тонет его голос в гуле других.

Вскочил он на лошадь — и поскакал вправо, к беленьким хатам, где скрылись казаки: «Не рассыпались ли в цепь, не перестреляют ли наше стадо?».

Никого. Прискакал обратно, повел цепь вперед. Навстречу скачет Раздобара. Кричит, рукой машет. Сияет, черноглазый мучитель девчат.

— На площадь, к школе! Там уже все сделано! Казаки ускакали!

Пришли. Масса зеленых. Толпы народа. Пробрался Илья к Усенко — оба радостные, близкие, как братья. Илья просит проводника к станции — дорогу, мост какой-нибудь взорвать, утолить мечту. Подвернулся и Тихон. Условились, что Илья идет на полустанок, вправо, а Тихон — к станции Линейной, влево. Подобрали себе отряды — разошлись.

Хозяйничают зеленые в Холмской. Влево, в семи верстах, — Ахтырская; вправо, несколько дальше, — Ильская. Обе — с сильными гарнизонами. До Екатеринодара — час-полтора езды поездом. Рассыпались по станице группы зеленых из пятой. Одними руководит Иосиф — они ищут врагов революции. Другими — начхоз, по части выгрузки. Горчаков посты рассылает, разведчиков. Усенко — на площади.

Пришел отряд к полустанку. Разослал Илья зеленых: одних лом железнодорожный искать, других — топор, третьих — пилу, четвертых — шпалы. Ничего нет поблизости. Послал партию на мост, неподалеку от мельницы, где уже шла оживленная выгрузка муки; поручил достать бревен, какой-нибудь лом — разобрать на мосту рельсы или завалить его.

В здании полустанка захватили офицера с чемоданом. К поезду? Или бежал из гарнизона? Круто говорит по-украински, дураком прикидывается. Без погон, в черкеске. Открыли чемодан — погоны спрятаны. Скомандовали: «руки вверх». Наган отобрали, самого в кусты отвели.

Глухо донесся гудок паровоза. Выскочили зеленые к рельсам — и спрятались за кусты:

— Поезд несется! Пассажирский! Из Екатеринодара!

— Заметались зеленые: одни — в цепь, другие пилят телеграфный столб, третьи закружились: бревна ищут под ногами.

Илья — к железнодорожнику:

— С красным флагом, остановите поезд!

Вышел начальник полустанка, машет красным флажком.

С грохотом, с ревом несется осатанелый поезд. Кого он везет? Почему предпочитает раскрошиться в месиво трупов и обломков, но не сдается?

Обезумели зеленые, обезумел Илья, вздернул поводья лошади — заплясала она перед цепью.

— Огонь!..

Затрещали выстрелы, загрохотал пулемет, тучей полетели пули в вагоны поезда — не зацепили Илью, даже — нечаянно. А с пулеметом — Кубрак.

Пронесся поезд. Какие жертвы, кого увез? Может-быть, самого Деникина? Метко стреляли зеленые, под окна строчили: знают, что пассажиры — дамы, генералы, сановники — на полу валялись.

И на мосту его обстреляли — проскочил. Задержат ли на станции Линейной?.. Пропустят — и узнают везде белые, что в Холмской — зеленые.

Оставил Илья цепь, ускакал в центр станицы. А там — большой праздник. Море людей на площади: все жители высыпали подивиться на зеленых; дивчины в новом гуляют; пестрят голубые, малиновые, сиреневые платья, платки. Скачет опьяневший от счастья Раздобара. А солнце над всеми сияет, по-весеннему греет.

По станице ездят от двора к двору зеленые с подводами, как попы с побором. Им выносят из хат пироги, куски сала, хлеб, яйца. Кроме этого, жители готовят всем пятистам зеленым горячие домашние обеды. Когда это бывало? Горячие! Домашние! Обеды!

Затесался Илья в гущу людскую, поднял руку, закричал, чтоб слышала вся площадь, — и опьянел от возбуждения, от тысяч устремленных на него взоров. Дергал поводья. Лошадь гарцевала под ним, налезала на людей, дышала на них жаром, обрызгивала пеной. А он, высоко над толпой, метал искры из глаз, бросал металлические новые слова. Он забыл о своей тактике — не оттягивать пока на себя больших сил белых, чтобы успеть укрепиться, захватить прочно горы, — он говорил открыто о близком разгроме белых, о том, что для них уже приготовлена мышеловка, что Красная армия не только на фронте, Красная армия и в горах Кавказа. Не выбьют ее белые, не осилят, ибо эта армия срослась с населением. Гнать белогвардейщину общими усилиями в Черное море!..

Не помнил он, как кончил речь, когда кончил, как аплодировали, что кричали кубанские казаки-старики.

Хорошо принимают зеленых кубанцы, однако не пошли к ним пленные: каждому охота домой попасть. Распустили их зеленые, даже не раздели.

Много вывезли в горы из Холмской трофей: массу винтовок, два пулемета без замков, полвагона муки, пару саней кожи, пару тюков мануфактуры, воз надаренных продуктов для больных: пусть побалуются сальцем, яичками, пирожками. Денег в казначействе тысяч двести взяли.

Пора и уходить. Вечереет. Местные зеленые теряются: нервы расшалились. Слухи тревожные носятся: конница казаков засела в самой Холмской, ждет темноты, чтобы наскочить врасплох; из Ильской идет конная дивизия, вот-вот нагрянет; в Ахтырской колокольным звоном собирают кого-то, что-то затевают. Вокруг — открыто, вокруг — сильный враг. А Илья приказывает оставаться на ночлег. Зачем? Чтоб окружили, вырезали? Почему в Геленджике не хотел оставаться, когда зеленые настаивали?

Волнуются местные зеленые. А Илья по-своему рассуждал: «В Ахтырскую уже итти нельзя: белые там наготове. В Эриванскую — далеко. На снегу спать — не дело. Зеленые измучены — нужно беречь их силы. А здесь какая опасность ночевать? — никакой. Ночью белые не посмеют нападать: знают, что зеленым ночь — подруга. А посмеют — кусты под боком, уйти нетрудно. Преследовать же тем более не решатся белые: ведь 500 зеленых, в горах, это — целая дивизия. Зато сколько шуму будет, если переночевать: железная дорога замерла. Паника — по всему краю. На фронте слухи зловещие поползут».