Валентин Берестов - Государыня пустыня

• Название: Государыня пустыня
• Автор: Валентин Берестов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1968

О работе молодых советских ученых, археологов и географов, о приключениях в пустыне, о научных открытиях, о романтике освоения после тысячелетнего перерыва плодородных земель Древнего орошения Хорезма, об особенностях человеческих взаимоотношений в «замкнутых коллективах» пишет Валентин Берестов.

Книгу составят новые лирические и юмористические рассказы, посвященные самым ярким впечатлениям многолетней работы автора в пустынях и оазисах Средней Азии, острым или забавным эпизодам из экспедиционной жизни, а также повести «Приключений не будет», «Меч в золотых ножнах» и «Каменные зерна», уже издававшиеся «Молодой гвардией». Г. Аргиропуло любезно предоставил издательству свои снимки из фотоархива Хорезмской экспедиции.

---

Раскапывая славянские курганы на Валдае и в Подмосковье, я сам обнаруживал такие железки и бережно, чтобы не рассыпались, ощупывал их. Заржавленные ножи и мечи рассказывали о труде древних кузнецов и металлургов, а сердоликовые и янтарные бусы, серебряные височные кольца — о мастерстве ювелиров, о вкусах тогдашних людей, о торговых путях и связях между народами. Все эти предметы плюс горшок с кашей на дорогу должны были служить покойному в стране теней, в стране предков, куда его снарядили и направили заботливые родичи. Шел к предкам — попал к потомкам!

А сколько «стершихся пятаков» приходилось подымать и на раскопках и в пустыне среди россыпей черепков! Это находки другого рода — приметы времени, основания для датировок, для суждений о состоянии финансов, торговли, о смене властителей, об их политике.

Я не видел римского водопровода. Зато знаю, как в нашу жизнь входят вполне «грубые» и «зримые» русла арыков, прорытые рабами древнего Хорезма, каналы, но трассам которых современные хорезмийцы ведут в пустыню воду и жизнь.

Недаром слова Маяковского о водопроводе, сработанном рабами Рима, стали одним из эпиграфов к книге С. П. Толстова «Древний Хорезм».

Маяковский схватил суть, использовал самые значительные образы археологии и объединил их в могучем стихе, обращенном в будущее.

Не я добыл их на раскопках. И все же спасибо науке, что она помогла заново понять привычные строки, оценить чудо искусства и насладиться им. Это не так уж мало!

Заодно я понял и мудрое стихотворение Баратынского, которое приводится ниже без комментариев:

Старательно мы наблюдаем свет,
Старательно людей мы наблюдаем
И чудеса постигнуть уповаем:
Какой же плод науки долгих лет?
Что, наконец, подсмотрят очи зорки?
Что, наконец, поймет надменный ум
На высоте всех опытов и дум,
Что? точный смысл народной поговорки.

Крепость, засыпанная песком

Самое приятное занятие в воскресенье — лежать на раскладушке и читать книжку. Ветер треплет палатку. Вдали не то хохочут, не то плачут дикие голуби.

Неохотно подымаюсь, сажусь в машину и еду с неугомонной Леной Неразик на Кум-Баскан-калу — «Крепость, засыпанную песком».

Сворачиваем с дороги, идущей вдоль магистрального канала. Каких-нибудь триста метров, и вот уже последний арычок, последние борозды полей, заметенные песком, последний дом с коровой, которая лежит в тени под стеной, с яростно лающей на них собакой, с лохматой шапкой дров на плоской крыше, с цифрой «1959» во всю стену — датой основания этого нового бастиона на границе оазиса и песков, с низенькими деревцами и всходами люцерны. И сразу начинаются пески, зеленовато-серые, словно присыпанные графитной пылью. Барханы курятся на ветру, открывая свои темные, еще не просохшие бока.

В оазисе сравнительно тихо и ясно, здесь — песчаная поземка, а дальше прямо-таки метель. Ветер взметает песок и несет его на поля.

Оставляем машину и идем в курящиеся пески. Слева от нас чернеет густая чаща — лесхоз, где выращиваются плодовые и декоративные деревья. Отсюда они расселяются по всему оазису.

Во впадинах между барханами рядом лежат черепки VI века нашей эры и VI века до нашей эры. Другие эпохи почему-то не представлены. Барханы становятся все выше, сливаются друг с другом, и мы по одному из них, как по гребню дракона, всходим на самый верх крепостной стены.

Крепость и вправду засыпана песком. Барханы (каждый из них как девятый вал застывшей бури) пересекают ее из угла в угол, подпирают стены изнутри и снаружи. Особенно много песков внутри крепостных стен. Они заросли стройным белым саксаулом и кандымом. С виду это самая настоящая глубинная пустыня.

Высокие башни далеко выдаются за пределы стен. Подойдите к стене, и вы окажетесь в зоне, которая отлично простреливается из двух таких башен. С их верхнего и нижнего этажей на вас смотрят настороженные прорези бойниц. У самой высокой и массивной башни прямоугольные очертания. Это донжон — жилая башня. Здесь сохранились даже остатки купола и сводов. Донжон построен на случай, если враг займет всю территорию крепости. Защитники, надеясь на выручку или хотя бы на то, что врагу надоест их осаждать, собирались отсиживаться в этой башне, где есть надежный кров и заранее заготовленные вода и припасы, а стены и цоколь способны устоять перед каменными глыбами, летящими из стенобитных машин.

Ветер в крепости дует не так, как в открытом поле. Сначала там, где вы стоите, воцаряется полнейшее затишье, хотя вокруг все дымится. Потом он по-разбойничьи свистнет и мгновенным порывом, тугой, как шелк, неизвестно откуда возникает зловещий посвист.

В песках виден замок. Идем туда, время от времени высыпая песок из сандалий. Из-под ног, словно зайцы, выскакивают шарики перекати-поля, и важно, с легким сухим звоном подпрыгивают сцепившиеся вместе его огромные шары, похожие на гнезда гигантских птиц. Один такой шар долго ковылял за нами, как пес.

До чего первобытны и живописны здешние барханы, в которые крепко вцепились сухие косы селина — пустынного ячменя, где безвольно стелются какие-то седые ломкие кусты, где возвышается высокий, в полтора человеческих роста, саксаул со своими тонкими поникшими ветками (они вопреки обычному представлению отбрасывают легкую тень), где торчат иссохшие чашечки и колючие стебли цветов.

Замок оказался миниатюрной копией крепости — два дворика с общей стеной, соответствующие цитадели и пригороду Кум-Баскан-калы, царящий над ними донжон. Между замком и крепостью красные россыпи битой посуды — здесь были неукрепленные домики. Обитавший в них трудовой люд, как видно, не слишком дорожил своими бедными жилищами и в случае нападения рассчитывал укрыться за мощными стенами крепости.

Когда мы возвращались к машине, домов и деревьев культурной полосы вообще не стало видно: с барханов мело прямо в лицо. Закрыв глаза, шли наугад.

Впечатление такое, что именно пески штурмом взяли крепость, что здесь шел непрерывный бой человека и пустыни и что человек отступил перед ней. Первое такое отступление произошло в III–IV веках нашей эры, когда многие крепости рабовладельческой эпохи с окружающими их землями оказались в пустыне, где они находятся и по сию пору.

Второе отступление относится к VIII–IX векам, третье — к XIII веку. Такова динамика сокращения ирригационной сети, но данным археологии.

Однако та же археология помогла установить, что каналы способны высохнуть от изменения не природного, а социального «климата».

Песок

Боролось море со скалой
Десятки тысяч лет.
Скала исчезла с глаз долой.
Скалы пропал и след.

Пропасть пропал, да не вполне —
Песок остался жив.
Песок, отрезав путь волне,
Загородил залив.

И не могла понять волна,
Ломая берега,
Что нажила себе она
Могучего врага.

И не могла узнать скала,
Утратив облик свой,
Что и она свое взяла
И что не кончен бой!

Развалины

Музей, основанный нами в колхозе, состоит из двух разделов: раннее средневековье и наши дни. А что в середине? Ничего. Истории в этих местах не было. Жизнь текла по законам природы.

Что такое оставленные людьми глинобитные дома и крепости, если смотреть на них как на создания природы, как на составную часть пустынного пейзажа?

Крепость — это глиняное плато довольно правильной формы, ограниченное валами и останцами стен. Дом — приплющенный бугор. За́мок — нечто вроде глиняного утеса.

Природа стремится вернуть глину в ее первобытное состояние, мочит, сушит, разъедает солями, пронизывает трещинами, выветривает, размывает, обрушивает, округляет, сглаживает, населяет птицами, змеями, ящерицами, тушканчиками, обсаживает пустынными растениями. Спешить некуда. Подрывная работа длится тысячелетиями. И крепости стоят, превратившись в монолит, забитые завалом собственных помещений вперемешку с наносами и натеками. Теперь это уже в самом деле создания не только человека, но и природы. Странные, причудливые, сказочные, как облака.

В оплывших развалинах нет-нет да и различишь вполне сохранившиеся участки стен со стрелковыми галереями и прорезями бойниц, или вознесенные ввысь углы с арочками для прохода на башни, или сами башни, расположенные по углам крепости наподобие ласточкиного хвоста, или отчетливо проступающую кирпичную кладку, или, наконец, массив жилой башни — донжона — «высотного здания» древности.

Впрочем, и в жизни природы бывают периоды, когда она не сглаживает и округляет, а, наоборот, громоздит уступы, прочерчивает прямые, возводит конусы и пирамиды, образует обрывистые склоны и резкие углы. Это времена катаклизмов, титанических землетрясений, провалов, извержений, сдвигов и сбросов, времена, когда па месте морей возникают горные хребты, а сами материки уходят на дно океанов, когда, как говорится, земля меняет свой лик.