Дмитрий Ненюков - От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920

• Название: От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920
• Автор: Дмитрий Ненюков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-9950-0378-6

Дмитрий Всеволодович Ненюков (1869–1929) – один из видных представителей российской военной элиты, участник Русско-японской войны, представитель военно-морского флота в Ставке в начале Первой мировой войны, затем командующий Дунайской флотилией и уже в годы Гражданской войны командующий Черноморским флотом.

Воспоминания начинаются с описания первых дней войны и прибытия автора в Ставку Верховного главнокомандующего и заканчиваются его отставкой из Добровольческой армии и эмиграцией в 1920 году. Свидетельства человека, находившегося в гуще событий во время драматического исторического периода, – неоценимый исторический источник периода Первой мировой войны и революции.

---

Как выше было сказано, германцы, надеясь сами справиться, вначале удерживали военный пыл турок, говоря им, что еще не время для их выступления, но после своих первых крупных неудач круто изменили политику, настаивая на немедленном выступлении. Турецкое правительство во главе с великим визирем, наоборот, вдруг перешло в миролюбивое настроение, и между ним и немцами почувствовался холодок. Только Энвер и Талаат остались сторонниками войны. В защиту их непримиримости должен, впрочем, сказать, что наша победа над немцами не сулила туркам ничего хорошего. Еще за год до войны в наших правящих кругах был поставлен вопрос о завладении Константинополем, и было преподано высочайшее указание разрабатывать план нужных для этого операций. Я присутствовал на одном заседании под председательством морского министра и с участием министра иностранных дел. Сазонов[83] тогда открыто высказал свое мнение, что он лично предпочитает нынешнее «status quo» завоеванию проливов, которое неизвестно к каким бедам и столкновениям нас может привести. Как ни приятно иметь ключ от своего дома в кармане, а таковым ключом был Босфор для Черного моря, но все же Розанов[84] был прав: Константинополь не такой орешек, которой легко было разгрызть, в особенности при нашем больном внутреннем организме, что уже показала Японская война и последующие за ней события. Удивительно, что, несмотря на такое решительное мнение министра иностранных дел, все же мы получили высочайшее повеление разрабатывать операцию на Константинополь.

Туркам, конечно, стало известно о наших намерениях от немцев, которые все знали, что у нас делается, и, естественно, что они не возымели к нам особых симпатий. Тем не менее, когда германцы предъявили туркам категорическое требование о начале военных действий, совет министров значительным большинством отклонил это предложение, и Энвер, и Талаат решили форсировать события на свой страх и риск. Наш посол Гирс[85] уже послал в Петроград успокоительную телеграмму, когда адмирал Сушон атаковал одновременно Одессу, Севастополь, Батум и Новороссийск.

17/30 октября в 2 часа ночи два миноносца с установленными огнями подошли к входу в Одесскую гавань и беспрепятственно вошли в нее, так как бак не был закрыт и их приняли за своих. Немедленно же оба миноносца выпустили мины в стоявший у входа «Донец», одна из них попала.

«Донец» начал тонуть. Миноносцы развернулись и открыли огонь по нефтяному порту, но в то же время другая наша канонерская лодка «Кубанец», стоявшая у завода для исправлений, открыла огонь по ним. Тогда миноносцы вышли из гавани и благополучно вышли в море, произведя порядочную панику в городе и порте, но кроме потопления «Донца» серьезного вреда не причинили.

«Гёбен» появился перед Севастополем в 6 часов утра и открыл огонь по Севастопольскому рейду. Получив телеграмму из Одессы, суда уже разводили пары, но выйти в море еще не могли. «Гёбен» в это время гулял по нашему минному заграждению, разомкнутому в ожидании заградителя «Прут», который должен был прийти из Ялты с полным грузом мин, и дивизиона миноносцев, высланного в ночной дозор в сторону Евпатории. Командующий флотом побоялся отдать приказ замкнуть заграждение из страха погубить собственные суда, и «Гёбен», выпустив десяток безрезультатных снарядов по порту, повернул в море и тут обнаружил транспорт «Прут». Увидя легкую добычу, он тотчас же направился к нему и открыл огонь. Первые же его выстрелы дали попадания, и на транспорте возник пожар, угрожавший взрывом корабля, переполненного минами. Видя безвыходность положения, командир приказал открыть кингстоны и спускать шлюпки, что и было исполнено. «Гёбен» прекратил огонь и сам начал спускать шлюпки. Минный офицер лейтенант Рагузский,[86] чтобы ускорить затопление, бросился вниз и подорвал заранее приготовленный подрывной патрон, но, вероятно, сам пострадал от взрыва, так как наверх более не показывался и погиб смертью героя, спасая других. Также погиб судовой священник отец Антониу, не пожелавший покинуть корабль, на котором он служил десять лет. Честь и хвала этим героям! Остальная команда спаслась на шлюпках, и «Гёбен» завладел только одной из них, оставив другим спокойно идти к берегу. Покончив с «Прутом», «Гёбен» обнаружил четыре наших миноносца, идущих от Евпатории, и открыл огонь. Начальник дивизиона капитан 1-го ранга князь Трубецкой[87] пробовал его атаковать, но встреченный огнем и получив два попадания в свой флагманский миноносец «Лейтенант Пущин», вынужден был повернуть к берегу и благополучно добрался до Севастополя. Наши береговые батареи отвечали на огонь «Гёбена», но стрельба носила беспорядочный характер и результатов не дала. Адмирал Эбергард,[88] командующий флотом, вышел в море только в 3 часа дня, когда фарватер был основательно протрален. Он вполне справедливо опасался, что «Гёбен» мог поставить мины на фарватер. Конечно, в это время неприятель уже был далеко.

Крейсер «Гамидие» утром того же числа появился перед Новороссийском и обстрелял порт, причем повредил два стоявших у молов парохода.

Крейсер «Бреслау» в то же время обстрелял безрезультатно Батум, произведя только панику среди жителей.

Разбирая действия немцев, нужно сказать, что хорошо задуманный план, рассчитанный на внезапность нападения, дал сравнительно слабые результаты: потоплена канонерская лодка, вскоре после того поднятая и исправленная, потоплен старый транспорт с грузом мин и повреждены два парохода, также скоро исправленные. Если бы не случайно благоприятствующее «Гёбену» выключение минного заграждения, то немцы были бы жестоко наказаны за свое вероломство.

Утром 10 октября великий князь меня потребовал к себе, наговорил кислых слов по поводу беспечности Черноморского флота и приказал немедленно ехать в Севастополь расследовать все на месте и доложить ему. В тот же день я выехал через Киев. Я доехал до Севастополя в трое суток. Адмирала я застал порядочно обеспокоенным, он уже ожидал смены, зная скорый и решительный характер великого князя, но я его успокоил, не скрыв, однако, что великий князь очень недоволен. В действительности он и не мог быть сменен, так как в соответствующих чинах у нас во флоте совершенно не было кандидатов на этот высокий пост. Адмирал Эбергард имел по крайней мере то преимущество, что он был благородный человек, лично очень храбрый и за эти его два качества уважаемый своими подчиненными. Черноморский флот всегда был хуже Балтийского по личному составу и в смысле готовности к войнам также сильно отставал от него. Приходилось надеяться, что, при некоторой осторожности, флот наверстает потерянное время уже во время самой войны. Фактическим распорядителем военных операций Черноморского флота являлся флаг-капитан оперативной части капитан 1-го ранга Кетлинский,[89] очень способный и толковый офицер, но беда была в том, что он, действительно возвышаясь над общим уровнем, не скрывал своего презрительного отношения к своим сослуживцам, больно бил их по самолюбию и вследствие этого заслужил общую ненависть. Недоверие к способностям и знаниям отдельных начальников вызывало общую централизацию всех распоряжений, что не способствовало успеху дела. Все до мелочей разрабатывалось в штабе флота, и отдельные начальники являлись механическими исполнителями, лишенными всякой инициативы.

Я пробыл в Севастополе два дня, убедился, что дух флота в общем хорош и встречи с «Гёбеном» не боятся, а также имел продолжительную беседу с адмиралом, начальником его штаба, контр-адмиралом К. А. Плансоном[90] и капитаном 1-го ранга Кетлинским. Было решено, что Черноморский флот получит главной задачей не допускать высадки неприятельского десанта на нашем побережье. Когда будет готов наш первый дредноут «Императрица Мария», задача будет изменена и начнется блокада Босфора.

Вернувшись в Ставку, я доложил обо всем виденном начальнику штаба, и задача Черноморскому флоту была утверждена.

Посещение государем Ставки

Вскоре после моего возвращения в Ставку состоялось первое посещение ее государем. Оно было ознаменовано наградами. Почти все получили ордена, в том числе и я Станислава 1-й степени. Великий князь получил Георгия 3-й степени. Государь приехал в поезде в сопровождении небольшой свиты, состоявшей из графа Фридрихса,[91] князя Орлова,[92] Воейкова,[93] князя Долгорукова,[94] адмирала Нилова[95] и полковника Дрентельна.[96] Все начальники управлений приглашались по очереди к обеду и к завтраку в вагоне-столовой. Я был приглашен один раз и для частной беседы с государем по поводу Черноморского флота. Признаюсь, что я чувствовал себя довольно скверно вследствие невозможности говорить всю правду. Нужно было бы сказать, что флот не подготовлен потому-то и потому-то, но это обозначало бы обвинение целого ряда лиц и притом виновных не в злоумышлении, а вследствие недостатков всей системы управления, от которой страдала Россия. Взамен этого мне пришлось играть цифрами и выкладками, чтобы доказать целесообразность выжидательного и осторожного образа действий, который являлся на самом деле результатом неподготовленности Черноморского флота к войне. Мне первый раз пришлось долго разговаривать с государем, и я был совершенно очарован его ласковым обращением.