Валентин Левицкий - На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917

• Название: На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917
• Автор: Валентин Левицкий
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-9950-0417-2

«Глубоко веря в восстановление былой славы российской армии и ее традиций – я пишу свои воспоминания в надежде, что они могут оказаться полезными тому, кому представится возможность запечатлеть былую славу Кавказских полков на страницах истории. В память прошлого, в назидание грядущему – имя 155-го пехотного Кубинского полка должно занять себе достойное место в летописи Кавказской армии. В интересах абсолютной точности, считаю долгом подчеркнуть, что я в своих воспоминаниях буду касаться только тех событий, в которых я сам принимал участие, как рядовой офицер» – такими словами начинает свои воспоминания капитан 155-го пехотного Кубинского полка пехотного полка В. Л. Левицкий. Его мемуары – это не тактическая история одного из полков на полях сражения Первой мировой войны, это живой рассказ, в котором основное внимание уделено деталям, мелочам офицерского быта, боевым зарисовкам.

---

Позади нее стояли: полковой резерв (1-й батальон и два пулемета), артиллерия, в селении Ардос – перевязочный пункт и часть обоза 1-го разряда.[41] Некоторым разнообразием в нашей жизни являлись почтовая корреспонденция и подарки, посылаемые на фронт. В письмах меня, помимо домашних сведений, интересовало отношение тыла к событиям на фронте. Все события, как и следовало ожидать, или искажались, или же сильно преувеличивались. Наш временный неуспех у Кепри-кея, несмотря на сдержанность прессы, обратился в глазах обывателей Тифлиса в какое-то крупное поражение. Ближайший тыл в районе Сарыкамыша во время упорных Саномерских боев подвергся какой-то панике. Только энергичными мерами начальника штаба армии генерала Юденича,[42] выехавшего тогда из Тифлиса на фронт, был восстановлен порядок. Странное явление – чем дальше от опасности, тем чувствительнее люди воспринимают даже ее призрак.

Кто жил полковой жизнью, тот наверно знает, какое настроение создавалось в полку перед приездом вновь назначенного командира части. И это понятно: помимо служебных отношений, зачастую частная жизнь всех чинов полка так или иначе находилась в зависимости от личности командира полка. На войне это значение командира еще больше возрастало. Кто он будет? Опытный кормчий или же просто поведет нас на убой? Будет ли он для нас заботливым начальником или же ему будет, как говорится, все трын-травой?

С такими мыслями на Азапкейских позициях мы ждали нового командующего полком полковника Попова.

Лично мне пришлось представиться ему при довольно оригинальной обстановке. Для выяснения многих вопросов я выехал с позиции в штаб полка, стоявший рядом с полковым резервом. У меня в команде была большая нехватка, начиная с людей, оружия, кончая лошадьми и фуражом. В штабе полка полковой адъютант сообщил мне о приезде еще вчера вечером нового командующего полком. Приняв во внимание спешность и основательность моих требований, он доложил о моем прибытии новому командиру. Через несколько минут я был принят. Согнувшись в три погибели, я пролез в узкое входное отверстие палатки и вприсядку представился. Передо мной сидел человек уже преклонных лет с довольно приятным лицом, широкая серая папаха закрывала его лоб почти до бровей. Густые седые усы спускались вниз и давали его лицу тип запорожского казака. В черном полушубке он сидел, по-турецки скрестив ноги, на какой-то войлочной подстилке. Перед ним на деревянном сундучке стояла бутылка с этикетом «Шустовский коньяк».[43]

– Садитесь, поручик, – обратился ко мне мягким басом полковник. – Я слышал, что вы прибыли ко мне по делам вашей команды?

– Так точно, господин полковник, – ответил я и вкратце изложил свою просьбу.

– Что касается материальной части, я это сделаю вам быстрее, чем вы думаете. Не угодно вам выпить рюмочку? Оно на морозе не мешает, – и полковник протянул мне небольшой стаканчик ароматного коньяка.

Я выпил. Признаюсь, что после долгого воздержания живительная влага приятно подействовала на меня. Вслед за мной полковник, закинув назад голову, с большим мастерством проделал то же самое. Затем он крякнул и, поглаживая свой длинный ус, проговорил:

– Ну, слава Богу, голова перестала болеть. Как выпьешь несколько рюмок этой микстуры, так как будто рукой все снимет. Вы, пожалуйста, поручик, не думайте, что я принадлежу к разряду пьющих. Если я позволяю себе в день несколько рюмок коньяку, то исключительно ради точного и беспрекословного повиновения совету врачей. И все это из-за этой проклятой японской шимозы.[44] Контузила она меня по черепу основательно, до сих пор мучаюсь. Однако это к делу не относится.

Полковник еще раз опрокинул в себя стаканчик. Судя по его лицу, нельзя было сказать, что он свою микстуру принимает с отвращением.

– А теперь, поручик, какие еще есть у вас требования?

– Требований у меня нет, господин полковник, но просьба есть и даже большая, – ответил я. – Я сильно нуждаюсь в пополнении команды людьми и лошадьми.

– Да, эти вопросы первостепенной важности, и я их разрешу в самый короткий срок. Моя основная задача пулеметную команду обставить в первую очередь всеми необходимыми средствами, – закончил полковник. При расставании командующий полком дружески пожал мне руку.

Я отправился в Ардос, где встретился с начальником хозяйственной части подполковником Квартовкиным.[45] Добрый старик с бородой патриарха принадлежал к типу старых служак. Честный, педантичный, он готов был работать целые сутки ради пользы службы. Но эту пользу он понимал своеобразно. Не додать что-либо, сэкономить что-нибудь из провианта, фуража или обмундирования – вот был его основной принцип, с чем мы не могли согласиться.

Встретившись весьма любезно после долгой разлуки, у нас все-таки к концу разговора дошло до трений. «Патриарх» отстаивал экономию, а я лошадиный желудок. Как долго продолжался наш бурный разговор, сейчас мне не припомнить, но кажется, что я оказался победителем.

После полудня я возвращался на позицию мимо штаба полка. Меня удивило присутствие ротных командиров перед палаткой командующего полком. От них я узнал, что вновь прибывший командующий полком хочет познакомиться с ротными командирами, а посему приказал им собраться в штабе полка. Явление было бы весьма обычного порядка, если бы не боевое расположение полка в близком присутствии противника. Хотя я часа два тому назад и представлялся, но все-таки счел нужным встать на левом фланге выстроившихся офицеров.

Убедившись в наличии всех вызванных (командиры рот передовой линии не вызывались), адъютант влез в палатку командующего полком с докладом. Через минуту из палатки вылез командующий полком. Подойдя к середине фронта, он остановился. На этот раз я его не мог узнать. Вместо добродушия и приветливости на лице его была какая-то сухость и официальность. Маленькие серые глаза поминутно бегали по сторонам. В них проглядывал огонек негодования, не то под влиянием чего-то случившегося, не то под влиянием выпитой в достаточной степени микстуры. После минутной паузы он достал из кармана полушубка сложенный лист бумаги и, развернув его, скомандовал нам:

– Господа офицеры, смирно.

Затем, приложив руку к головному убору (чему последовали и мы), он прочитал приказ о своем назначении в командующие полком. Окончив чтение приказа, он, обведя нас своим строгим взором, сказал:

– Предупреждаю вас, господа, что я буду очень требовательным и никаких упущений по службе не допущу. Обратите внимание на порядок в ваших ротах.

Пожав всем руки, он приказал нам отправиться на свои участки, мы группами по несколько человек стали удаляться в разные стороны от штаба полка.

У нас создалось впечатление, что полк и главным образом офицеры в чем-то провинились, и полковник Попов был прислан для исправления.

– Да, господа, – заговорил штабс-капитан Руссов,[46] – вышло все наоборот, хотел я у него погреться, а он тебя ушатом холодной воды обдал. Здорово живешь, вместо «здравствуйте!» чуть в шею не выгнал.

– Совсем как по-осетински, – смеясь, добавил капитан Залдастапов. – На место «ура» «караул» кричал. И откуда понабрались эти господа. Ведь до войны о них ни слуху ни духу, а тут понаехали с какими-то порядками, строгостями и т. п., а в чем дело, наверное, они и сами не разбираются.

Дальше мне надо было сворачивать в сторону с дороги на свой участок. Простившись со своими спутниками, я стал подниматься по крутой тропе в гору.

* * *

25 ноября к рассвету полк был сменен бакинцами, мы встали в качестве резерва дивизии в селении Ардос. Главной причиной нашей смены был предстоящий полковой праздник 26 ноября, день святого Победоносца и великомученика Георгия.

Полуразрушенное и маленькое село не могло нам предоставить кроме вонючих и темных сакель[47] никаких других удобств. Но в жизни все относительно: то, к чему бы мы раньше отнеслись с брезгливостью, теперь нам казалось вполне пригодным и даже комфортным. Жизнь в замерзших окопах под открытым небом, почти при непрерывном ветре – очень нелегка. Ни раздеться, ни побриться, без огня и горячей пищи. Особенно под вечер мы с завистью поглядывали назад в лощину, откуда поднимались заманчивые дымки – свидетели человеческих очагов.

Теперь на некоторый срок все это нам было предоставлено. Канун предстоящего праздника вносил какую-то приятную хлопотливость. Люди чистились, стриглись, брились и вообще приводили себя в порядок, стараясь этим оттенить завтрашний день. Даже скупая хозяйственная часть полка и та расщедрилась, выдав увеличенный и улучшенный паек.

26 ноября утром роты перед своими помещениями были поздравлены с наступившим праздником командующим полком. Парад, ввиду непосредственной близости позиции, был отменен. Около 12 часов мы, офицеры, собрались в одном полутемном помещении, служившем туркам или конюшней, или хлевом.