Леонид Гартунг - Зори не гаснут

• Название: Зори не гаснут
• Автор: Леонид Гартунг
• Издательство: Томское книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1962

В центре повести Леонида Гартунга «Зори не гаснут» — молодой врач Виктор Вересов, начинающий свою трудовую жизнь в сибирском селе. Автор показывает, как в острой борьбе с темными силами деревни, с людьми — носителями косности и невежества, растет и мужает врач-общественник. В этой борьбе он находит поддержку у своих новых друзей — передовых людей села — коммунистов и комсомольцев.

В повести, построенной на острых личных и общественных конфликтах, немало драматических сцен.

На глубоком раскрытии судеб основных героев повести автор показывает трагическую обреченность тех, кто исповедует философию «жизни только для себя». Носителями такой философии в повести являются одиноко доживающий свой век циник Валетов и Вера Нечинская — первая юношеская любовь Виктора. В погоне за «красивой жизнью» Вера без любви, по холодному расчету, выходит замуж за обеспеченного научного работника. Но счастье и радость не покупаются за деньги.

Леонид Андреевич Гартунг родился в 1919 году в г. Куйбышеве, в семье врача. В 1941 году он окончил исторический факультет Саратовского университета.

С 1950 года Л. А. Гартунг работает заведующим учебной частью 8-летней школы в с. Калтай Томской области.

Первые рассказы Л. Гартунга были опубликованы в 1959 году в томской областной газете «Красное знамя». В 1961 году рассказ «В Глухом переулке» напечатан в журнале «Сибирские огни» (№ 3). В этом же году в Томском книжном издательстве вышел сборник рассказов «Трудная весна». Повесть «Зори не гаснут» — первое крупное произведение писателя.

---

Мы сидели в клубе, переговаривались, ждали Новикова. Ждала ярко освещенная сцена и стол, покрытый красным сатином. Ждал новый графин на столе, наполненный до пробки чистой, как зеркальное стекло, водой.

Железная печурка разгорелась шумно, азартно, докрасна, и казалось, что сквозь жесть проступает жаркий румянец пламени. И все-таки ее тепло не могло осилить нежилого холода высокого, просторного зала.

Подходили парни, девчата, голоса звучали строго, приглушенно. Ни смеха, ни шуток. У самого огня, кутаясь в серый шерстяной платок, сутулилась Алла, рядом с ней Костя с подмороженным подбородком и Варя с ресницами, облепленными мелкими каплями растаявшего инея. Ксюша пришла прямо с работы в валенках с калошами, с керосиновым фонарем, остро пахнущая силосом. В стороне от всех прятала лицо в тень Светлана.

Новиков должен был прийти с минуты на минуту. Олег возился, расставляя скамьи.

Первым раскатом грома, значения которого я сначала не понял, была схватка Олега с Аллой Букиной. Они поссорились, как два школьника, шумно и, на первый взгляд, даже несерьезно.

— В клубе волков морозить можно, — сокрушенно вздохнула Алла. — Ну, как тут работать?

Сказала это, ни к кому не обращаясь, но Олег мгновенно откликнулся, как будто радуясь случаю схватиться с нею.

— Кстати сказать, и тепло было — ты ничего не делала.

— А почему «кстати»?

— Ты к словам не придирайся, — оборвал ее Олег.

— Ах, виновата! — воскликнула Алла, отбрасывая на плечи платок и вызывающе вскидывая голову. — Забыла, что это твоя функция: придираться да ученые вопросы задавать.

— А я что? Не работаю? — взорвался Олег.

— Как же! На языке уже мозоли набил. А ты бы на моем месте попробовал: дров нет, баян мыши погрызли. Ты со своим баяном хоть раз пришел? Поиграл? Да и без баяна мы тебя здесь не видели. Все на меня спихнули и ручки сложили.

Олег усмехнулся:

— Баян нужно в ремонт отдать, а дрова… О дровах надо было с весны думать.

— «Надо, надо»! — передразнила его Алла. — Взялся бы да и показал, как это надо.

— А что? И показал бы, — распалялся Олег.

Девушка нарочно его подзадоривала:

— Ну, ну, покажи!

— Покажу! Хоть завтра клуб приму. Сдашь?

— Да хватит вам, — пытался остановить их Костя. — Как не надоест?

Но они уже не слушали.

— Сдам ли клуб? — горячилась Алла. — С превеликим удовольствием. — Она подскочила к Олегу с протянутой ладонью. — По рукам? Или струсил?

Олег посмотрел на девушку исподлобья.

— Как райисполком…

— Вытри нос.

— Что?

— Паутиной зарос.

— Глупо.

— Ну и пусть.

— Тише ты! — дернула Варя Букину за рукав. — Илья Захарович!

Никто не заметил, когда он появился. Алла застыдилась, спряталась за девушек. Новиков поздоровался. В меховой полудошке и мохнатых унтах он похож был на полярника. Прихрамывая, прошел между рядов. Спросил мимоходом:

— Критика?

Олег с досадой ответил:

— Склока.

— А вы, Илья Захарович, проходите на сцену.

Новиков снял рукавицы, подул на пальцы.

— Ты что? Заморозить меня собираешься? Ну, нет. Я еще жить хочу.

Попросил ребят потесниться, подсел к печке, снял шапку и провел ладонью по седеющим волосам. Морщась, с натугой вытянул больную ногу.

— Там у крыльца санки. Чьи?

— Мои, — отозвался Олег.

— Дрова привозил?

— Ага.

— Вот, видишь, как получается.

— Мы Егорову не раз говорили, — начал Олег.

Новиков быстро спросил:

— А он не подвез? Как же это? Не заботится, стало быть, о молодежи?

Олег осекся, потупился. Все примолкли. В печке дышало пламя. Олег спросил:

— Что ж? Начинать будем?

— А по-моему, мы начали уже, — сказал Новиков и обвел взглядом комсомольцев.

Так и остались не у дел и ярко освещенная сцена, и стол, накрытый скатертью, и графин, ожидающий жаждущих ораторов.

— Так вот о критике, — снова заговорил Новиков. — Я тут частицу застал. Как же надо понимать? Критика это или склока? Ну, вот ты, Ксюша, как думаешь?

Все обернулись к девушке. Она застеснялась, зарумянилась, но ответила довольно бойко:

— По-моему, Алла правильно. Никто ей не помогает, а спрашивать, так все.

Ее поддержала Варя:

— Если б, Илья Захарович, у нас работа велась по-настоящему, так, может быть, и Лаврика к водке не тянуло.

Олег оборвал ее резко:

— А как ты понимаешь «по-настоящему»?

Варя прищурила красивые глаза.

— А ты думаешь, кроме тебя, никто и понимать не может? — И неожиданно вспылила: — Да если хочешь знать, ты сам в книги зарылся, людей не видишь и не понимаешь. Вот, что я думаю.

Тут случилось то, чего я не ожидал. Зашумели, заговорили все сразу и даже те, кто обычно отмалчивался на собраниях. Гневные резкие возгласы полетели в лицо Олегу:

— Вот именно — зарылся!

— Высоко ставить себя стал.

— Что ты сделал, чтобы Лаврика спасти? Что?

— «Очистили» свои ряды, а про человека забыли.

— Ты его и за человека не считал.

— Требовать только умеешь, а сам ни во что не вникаешь!

Олег растерялся только в первый момент, но тотчас же оправился и начал очень твердо и логично объяснять, что работа велась и мероприятия все проводились, по отношению к Лаврику все необходимое было сделано.

— Поведение Лаврентия не раз обсуждалось…

— А в результате? — спросил Новиков.

Олег замолчал, опустил голову.

— Кинули парня одного. Вот и погиб, — вздохнул Костя.

— Исключили мы его, может быть, и правильно. Отталкивать от себя нельзя было, — сказал я.

От страстного тона перешли к тихим репликам, воспоминаниям, раздумьям. Об Олеге словно забыли. Он сидел, как пришибленный, будто внезапно ставший чужим всем.

Разговор шел о Лаврике. Вспомнили все — и плохое, и хорошее: и то, как он избил Татьяну, и как рисовал свою картину, и как явился к Наде на новогодний вечер. Припомнили и о том, как он пришел ночью на ток.

— Подло мы тогда поступили, — проговорила Алла.

— Да ты б уж прямо сказала: «Олег подло поступил». Чего юлишь? — с горечью заметил Олег.

— Да, тогда ты неправильно повел себя. И мы тоже, — вмешался я. — Помнишь, смеялся: «На доску почета его». Тебе казалось, что он просто оригинальничает. И сейчас неправильно ведешь себя — не хочешь признать свою ошибку.

— Может быть, — нехотя согласился Олег.

Новиков вставил:

— А знаете, возможно, если б вы поняли его тогда, задумались, что происходит с ним, то не было бы этой смерти.

— Зря обижаешься, Олег, — сказал я.

— Я и не думаю, — проговорил он, хотя весь его вид показывал, что он обижен.

Наступил момент, когда все выговорились, примолкли. Новиков открыл дверцу печи, кинул полено на угли. Улыбаясь одними морщинками у глаз, заговорил, не повышая голоса, и комсомольцы невольно подвинулись к нему поближе. Начал он, словно думая вслух:

— Сидел я, слушал вас и порадовался — хорошие вы парни и девчата и отношение у вас к тому, что случилось, правильное. И хорошо, что умеете говорить откровенно, прямо. Получилось у вас то, что получается, когда работа с людьми поставлена плохо, — каждый виноват немного, а в результате погиб человек. Некоторые говорят: «Водка виновата». Нет, не водка, а мы. Лаврентий и сам пил и Андрея Окоемова спаивал, мы что? Ну, беседовали, убеждали и ничего не добились. Победила водка, а не мы. Можно теперь обвинять и Аллу, и Олега. И они виноваты, это ясно. Но не они одни. Виноват коллектив и в том числе и я сам, вместе с вами…

— Илья Захарович! — прервала его Алла. — Освободите меня от работы. Не умею я.

Новиков задумался.

— Как вы, ребята? Может быть, и правда надо подобрать другого товарища?

Стали обсуждать, кто годится для этой работы.

Олег сидел безучастный ко всему и крепкими белыми зубами рассеянно покусывал ленточку бересты, которую держал в пальцах.

— Тут Олег сам напрашивается в заведующие, — со смехом напомнила Алла.

— А что? — серьезно поддержал ее Новиков. — У него неплохо могло бы получиться. — Помедлил. — Если только он осознает, что главное — это работа с людьми, что за каждого человека мы обязаны бороться, как за брата родного. А не просто проводить мероприятия.

Олег поморщился словно от боли.

— Предположим, сменим Аллу, — опять заговорил Новиков. — А потом что?

Опять ребята зашумели. Посыпались предложения: привезти дров, переизбрать совет клуба, наметить план, чтоб не танцы только, а и газеты, и книги, и лекции, и встречи с передовиками, и диспуты. Вспомнили и библиотеку. Варя правильно заметила:

— Книг у нас хороших много, а вот по животноводству недостаточно. Может, и есть, да где-то на полках. Не найдешь их. А надо на вид их. Чтоб любой мог посмотреть и взять. И не только в библиотеке. Здесь, в клубе, тоже надо устраивать выставки по сельскому хозяйству.