Эми Кадди - Присутствие [духа]. Как направить силы своей личности на достижение успеха

• Название: Присутствие [духа]. Как направить силы своей личности на достижение успеха
• Автор: Эми Кадди
• Жанр: Психология, личное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-389-11705-1

Эта книга о том, как перестать зависеть от чужого мнения и, оставаясь самим собой, владеть языком тела и сохранять уверенность в себе, что бы ни случилось. Она о том, как установить подлинную, глубокую связь с другими людьми, ощутить себя всесильным и начать радоваться жизни в полной мере.

«Помните, что мы стремимся не к власти над другими, а к власти над собой, то есть свободе от чужой власти». Эми Кадди

---

Мозг должен существовать в безопасности, под защитой черепа, окутанный, как мягкими подушками, так называемыми менингеальными оболочками и спинномозговой жидкостью. Череп нужен мозгу, но соприкасаться они не должны. Сдвигающие силы, приводящие к тяжелой мозговой травме, растягивают и рвут нейроны и соединяющие их волокна, аксоны, по всему мозгу. Аксоны, подобно электрическим проводам, защищены изоляцией – миелиновой оболочкой. Даже если сам аксон не разорван, повреждения миелиновой оболочки могут сильно замедлить передачу информации от нейрона к нейрону. При ДАП повреждается весь мозг – в отличие от локальных травм, таких как пулевое ранение, при которых повреждение сосредоточено в одной области. Все, что делается в мозгу, зависит от передачи сообщений по нейронам; если нейроны повреждены по всему мозгу, то и передача сообщений неизбежно страдает. Поэтому, если у человека ДАП, он не услышит от врача что-нибудь вроде: «У вас повреждена зона мозга, отвечающая за моторику, поэтому у вас нарушатся движения». Или: «Это речевой центр; вам будет трудно говорить и понимать чужую речь». Врачи не будут знать, поправитесь ли вы вообще, и насколько, и какие функции мозга будут задеты. Может быть, пострадает память. Может быть, эмоциональная сфера. Или пространственное восприятие. Или мелкая моторика. ДАП так плохо изучено, что ни один врач не даст точного прогноза.

После ДАП перестаешь быть собой. Во многих отношениях. Как человек думает, как чувствует, как выражает себя, как реагирует, как взаимодействует с другими людьми – все это изменяется. Кроме того, страдают и способности к самоанализу, так что даже сам человек не сможет понять, как именно он изменился. И никто – НИКТО – не скажет, чего можно ожидать.

Расскажу, как я тогда понимала происходящее с моим мозгом [вставить треск кузнечиков].

Итак, значит, я лежала в больнице. Разумеется, мне пришлось забрать документы из университета, и врачи серьезно сомневались, что мои умственные способности восстановятся до такой степени, чтобы я смогла вернуться к учебе. Видя, какая серьезная у меня травма, и опираясь на статистику подобных травм, они заявили: «Вы не сможете больше учиться. Вы будете жить нормально, вы “сохранны”, но поищите себе какое-нибудь другое занятие». Я узнала, что мой IQ упал на тридцать пунктов – два стандартных отклонения. Но я узнала это не от своего врача. Я знала, потому что меня пропустили через двухдневный марафон стандартных нейропсихологических тестов, а затем вручили мне длинный отчет, где в числе прочего было указано и это. Врачи же решили, что совершенно незачем со мной об этом говорить. А может – что я теперь все равно не пойму. Я вовсе не переоцениваю значение IQ – я знаю, что он не предсказывает, насколько успешной и счастливой будет дальнейшая жизнь человека. Но в то время это был один из показателей, которые, как я считала, измеряют мой интеллект. То есть врачи дали мне понять, что я больше не умна, и это меня очень больно задело. Я прошла курсы трудотерапии, когнитивной терапии, речевой терапии, физиотерапии и консультации психолога. Через полгода после аварии – я приехала домой на лето – две самые близкие подруги, заметно отдалившиеся от меня в последнее время, сказали, что «я стала совсем другой». Как могли два человека, которые, как мне казалось, понимали меня лучше всех на свете, сказать, что я – уже не я? Как именно я изменилась? Они меня не видели; да я и сама себя не видела.

После травмы головы человек погружается в растерянность, беспокойство и отчаяние. И когда врачи говорят, что не знают, чего следует ожидать, а друзья – что человек изменился, конечно, растерянность, беспокойство и отчаяние только растут.

Следующий год прошел как в тумане. Испуг и растерянность толкали меня на неудачные решения, и я не знала, что делать дальше. Потом я вернулась в университет. Но – слишком рано. Я не могла думать. Не могла как следует воспринимать информацию из чужой речи. Словно люди говорили наполовину на моем родном языке, а наполовину – на иностранном, которого я не знаю. От этого я еще глубже погружалась в смятение и растерянность. Мне пришлось уйти из университета – я явно не справлялась с учебой.

Кроме повреждения мозга в аварии я получила несколько переломов, и еще у меня остались некрасивые шрамы. Но со стороны это не бросалось в глаза. А поскольку травма черепа снаружи не заметна, мне часто говорили что-нибудь вроде: «Надо же, как тебе повезло! Могла ведь и шею сломать!» «Повезло?!» – думала я. А потом ощущала вину и стыд за то, что люди говорят в мой адрес хорошее, а мне их слова причиняют такую боль.

То, как мы думаем, наш интеллект, наши чувства, наша личность – мы ожидаем, что все это никогда не изменится. Мы принимаем все это как должное. Мы боимся попасть в аварию, после которой нас парализует и мы не сможем двигаться или потеряем зрение или слух. Но человек никогда не думает, что в результате аварии может потерять самого себя.

Много лет после травмы я пыталась прикинуться прежней собой… хотя на самом деле не знала, кто такая я прежняя. Я чувствовала себя самозванкой, вселившейся в чужое тело, которое было моим собственным. Мне пришлось заново научиться учиться. Я все время пыталась вернуться к занятиям в университете – я не могла смириться со словами людей, которые утверждали, что мне это уже не по силам.

Я училась гораздо медленнее других – учеба давалась мне тяжелей. В конце концов, к моему невыразимому облегчению, я очень медленно стала снова обретать ясность ума. Я закончила университет на четыре года позже сокурсников, с которыми начинала учиться. Я так упорствовала, в частности, потому, что поняла, чем хочу заниматься – психологией. По окончании университета мне удалось начать работу в этой сфере, для чего требовался отлично функционирующий мозг. Как писал Анатоль Франс: «В каждой перемене… есть своя грусть, ибо то, с чем мы расстаемся, – часть нас самих; нужно умереть для одной жизни, чтобы войти в другую»[3]. И совсем не удивительно, что на этом пути вопросы присутствия, силы, уверенности в себе и сомнений стали для меня очень важны.

Травма в конце концов привела к тому, что я начала изучать феномен присутствия, но понять, насколько эта работа нужна людям, мне удалось лишь после моего доклада на TED. Дело вот в чем: большинству людей ежедневно приходится выполнять трудные дела, связанные со стрессом. Люди из разных слоев общества, живущие в самых разных странах, пытаются собраться с духом, чтобы ответить у доски перед всем классом, пройти собеседование при устройстве на работу или прослушивание на роль, преодолевать повседневные жизненные трудности, стоять за свои убеждения или просто быть собой и находить в этом душевный покой. Это относится ко всем – к бомжам и к тем, кто по обычным меркам считается преуспевающим. Топ-менеджеры компаний из рейтинга Fortune 500, адвокаты, не проигравшие ни одного дела в суде, талантливые артисты, жертвы травли, предубеждений и сексуального преследования, политические беженцы, люди с душевной болезнью или тяжелыми травмами – все они сталкиваются с одним и тем же препятствием. Это относится и к тем, кто пытается им помочь, – к родителям, супругам, детям, консультантам, врачам, коллегам и друзьям.

Все эти люди – которые в массе своей не являются научными работниками – заставили меня увидеть мою собственную научную работу в новом свете. Они одновременно отвлекают меня от науки и приближают к ней. Слушая их истории, я не могу не задумываться о том, как открытия в области общественных наук влияют на живых людей. Теперь я стремлюсь к тому, чтобы результаты моих изысканий меняли чужую жизнь к лучшему. Но кроме этого я начала формулировать основополагающие вопросы, которые никогда не пришли бы мне в голову, сиди я все время в лаборатории, зарывшись в научные публикации.

Вначале меня даже напугала такая бешеная популярность моего доклада на TED. Мне показалось, что я сделала большую ошибку, поделившись результатами своей работы и своей личной историей. Я совершенно не ожидала, что столько незнакомых людей посмотрит мое выступление, и ощущение полной уязвимости, незащищенности тоже застало меня врасплох. Так случается с каждым, кого Интернет выхватывает, словно лучом прожектора из темноты, и разом транслирует на весь мир. Меня начали узнавать на улицах. К этому я тоже привыкла не сразу – то меня просили встать в позу «Чудо-Женщины», чтобы сняться со мной на селфи, то я слышала внезапный вопль: «Эй! Это же та девушка с TED!» (так прокричали в Остине из проезжающей мимо повозки велорикши).

Но чаще всего я чувствую, что мне невероятно повезло – повезло, что я могу поделиться своими находками и своей историей с таким количеством народа, и еще больше повезло, что столь многие из этих людей делятся со мной историей своей жизни. Мне нравится научная работа, но я черпаю вдохновение вне лабораторий и аудиторий. Я счастлива, что работаю в Гарвардской школе бизнеса, где переход границы между теорией и практикой однозначно поощряется. К моменту своего доклада на TED я уже начинала общаться с сотрудниками разных организаций и компаний за пределами университета, разузнавая, как они применяют в работе результаты научных исследований, что получается хорошо, в чем выходит загвоздка и т.п. Но я не ожидала, что после публикации доклада мне откроется целый мир незнакомых людей, которых волнует то же, что и меня.