Николай Погодин - Собрание сочинений в четырех томах. Том 4.

• Название: Собрание сочинений в четырех томах. Том 4.
• Автор: Николай Погодин
• Издательство: "Художественная литература"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

В завершающий Собрание сочинений Н. Погодина том вошли его публицистические произведения по вопросам литературы и драматургии, написанные преимущественно в последнее десятилетие жизни писателя, а также роман «Янтарное ожерелье» о молодых людях, наших современниках.

---

Нина Петровна молчала. Конечно, она не могла высказать ему то, что думала по этому поводу. Думала же она очень просто: дуракам счастье. Всем же ясно, что она на десять голов выше мужа, но ей, понятно, такой пенсии никогда не назначат.

С наблюдательностью подростка, выросшего рядом со взрослыми, Ирочка зорко наблюдала за жизнью своих родичей. Взрослым обычно кажется, что дети растут у них на глазах. Дети же с великим лукавством знают, что взрослые живут на глазах у них. Ирочке было лет двенадцать, когда тетка сделалась ей ясней ясного. Впрочем, Иван Егорович тоже был ей ясен. Разница состояла лишь в том, что от него всегда можно было ждать чего–то нового, интересного, а от тетки ждать было решительно нечего. Ирочка считала тетку неинтересным человеком.

Собирая свои пожитки, Ирочка весело раздумывала о том, как они заживут в новой квартире. Вещей у нее было очень мало. Все ее хозяйство весом в какой–нибудь пуд умещалось в чемодане среднего размера. Сейчас она критически разглядывала некоторые из своих вещей: стоит их брать с собой или не стоит? В то же время она размышляла о переезде. Ирочке казалось, что в новой квартире обязательно надо жить как–то по–новому. С этим ощущением нового у нее соединялось предчувствие света и сияния. Здесь, в их старой комнате, было одно окно, проделанное в старинной толстой стене, очень узкое да к тому же завешенное коричневым репсом и заставленное цветами. Там, в новой квартире, свет валил во всю стену, чуть ли не от пола до потолка! Стены сияли, отражая солнце. Как будет выглядеть на фоне этих сияющих стен вечно угрюмое лицо тетки? Как Иван Егорович будет там кашлять по утрам? Впрочем, он уезжает на дачу. Бытие определяет сознание. Это всем известно. Значит, в новой квартире все они трое должны держаться каким–то иным образом, великолепно, как в книгах, где самые обыкновенные люди держатся великолепно.

Вдруг в комнате потемнело, точно кто–то завесил окно.

— Что такое?! — от неожиданности громко воскликнула Ирочка.

Никто не отозвался. За приоткрытыми рамами окна шевелилось что–то живое и большое.

— Кто там?!

Ирочка ничего не понимала. Что появилось у их окна? На чем оно держалось? Каким образом влезло?

— Если ты человек, отзовись!

Никакого ответа.

— Ты человек или облако? Если человек, говори.

Нечто неизвестное как бы попятилось от окна.

Как могло оно попятиться по воздуху? В комнате стало светлее. За неправильными очертаниями темного силуэта открылось небо. Но тут Ирочка не на шутку испугалась. Она увидела водолаза. Да, это был водолаз в своей обычной стеклянной маске. Он оставался неподвижным и был похож на марсианина из романа Уэллса «Борьба миров». Ужасаясь и смеясь над своим ужасом, Ирочка передвинула мешавший ей фикус. Водолаз оставался на месте и гипнотизировал Ирочку своими мутными стеклами. Рта у него не было. Только серые щеки и голова в виде капюшона.

— Ты что?! — с воинственностью сказала Ирочка. — Что ты такое?

Ей отозвался грубый и приглушенный голос:

— Ничего.

— Я спрашиваю, ты кто?

— Никто.

— Ну и глупо. Ты водолаз?

— Дура!

Ирочка сделала презрительную мину.

— Болтается под чужими окнами и еще оскорбляет…

— Сама первая…

— Что — первая?

— Не успела узнать человека — и сразу «глупо». Подумаешь, образованная!

Ирочка решила поиграть с этим материальным привидением:

— А ты разве человек?

Тогда привидение быстрым, трудно уловимым жестом сбросило оболочку, и под ней оказалась чудесная лихая голова в кепке.

«Какой красивый!..» — подумала она с невольной радостью: ведь под капюшоном мог оказаться старый небритый мужик. Наверное, знает, чем он силен, и нарочно медлил открыть лицо, когда увидел в комнате девушку.

— Как же ты… Как ты тут? Зачем? — Ирочка старалась говорить просто и с насмешкой.

— Невест ищу по этажам.

— Неостроумно!

— Ишь ты!

— Что — ишь ты?

— Образованная?

— Да, образованная. Ну и что?

— А мне плевать!

Парень отвечал лихо, с вызовом. Красуясь своей лихостью, он стал эффектно закуривать сигарету.

Если не учитывать странных особенностей языка, на котором изъясняются Ирочка и этот лихой парень, можно подумать, что они очень грубы друг с другом и ничего не знают, кроме «ишь ты», «подумаешь», «плевать». На самом деле это не так. Знать–то это они знают, но считают нужным изъясняться с нарочитой простоватостью, с кажущимся пренебрежением друг к другу, с постоянным стремлением ничего не сказать до конца. Ирочка и не думала обижаться, когда парень сказал, что ему плевать на ее образованность. Она отлично понимала, что в этих словах вовсе нет никакого презрения к ней.

— Ну, так серьезно, чем ты тут занимаешься?

— Дом ваш буду очищать.

Ирочка обрадовалась. Но вся необычайность встречи пошла насмарку. Глаза как бы открылись. Ирочка увидела за спиной парня тросы, а под ногами — люльку. Он болтался на уровне пятого этажа, изучая поверхность старой гранитной облицовки.

— Давно овладел профессией?

— Первый год.

— Нравится?

— Как сказать…

— А что?

— Пыльно… — веско сказал он.

— Понятно.

— Но в общем ничего.

Теперь уже можно было считать, что они познакомились. Ирочка спрашивала без игры, по делу. Он тоже отвечал ей по делу, как человеку, которому можно доверять.

— Тебя как зовут? — спросил он, делаясь почему–то грустным.

— А зачем?

— Так ведь… — И не нашелся дальше.

— Что?

— Может, у нас знакомство получится.

— А зачем?

— Заладила… Я, например, Левадов. Зовут Володькой…

— Не слыхала.

— С нею, как с человеком… Володька я.

— А я Ирка.

Володька неожиданно протянул руку. Рука была большая, сильная.

— Ну, здравствуй… — Едва уловимая нотка нежности прозвучала в его грубом голосе. Он был до детскости мил с этим неожиданным жестом и мягким словом.

— Здравствуй. — Ирочка дотронулась до его руки.

— Вот так. А то — зачем, зачем… — сказал Володька самоуверенно, как после легкого и неизменно удачного дела. — Можно, кажется, и без «зачем».

— Вот именно. По–нашему…

Ирочка пошутила, но Володька не понял. Ей стало скучно оттого, что он не понял.

Деревенщина! Первый парень на деревне, убежденный в своей уличной неотразимости.

— Всего хорошего, Володька.

— Будет тебе… — почти жалобно протянул он.

— Гуд бай!

— Что?!

— Прощай, красивый!

— Брось! Вот ты действительно хорошенькая.

— Румéная? — спросила она, нарочно ломая язык.

— За рязанского меня считаешь, — усмехнулся Володька. — Я не оттуда.

— А откуда?

— «Тихий Дон» писателя Шолохова читала?

— Приходилось.

— Оттуда!

Он произнес не «тихий», а «тихай», щеголевато, по–казачьи и вдруг потянулся к ней с юношеским озорством. А ей сразу захотелось закрыть окно. Она так и сделала бы, но мешали цветы. Тогда она молча повернулась и отошла к столу.

— Зря, девушка… Пошли бы вечером в кино.

Она не повернула головы.

— Володька, где ты там?! — раздался резкий голос с крыши.

— Здесь… Не ори!

— Какого дьявола?.. — крикнул кто–то сверху и выругался.

Ирочка слушать не стала. Тут же Володьку не то подняли, не то опустили. Он исчез.

Ирочку охватила неожиданная тревога. Думать о нем или не думать? Она остановилась у стола, забыв, что ей надо делать. Вот так новость! Неизвестный Володька… С наглыми глазами… Ничего не понимает… А она думает, как ей быть. Думать или не думать о нем? Неужели произвел впечатление? Плохо!

Среди молодежи есть много людей, которые твердо считают, что размышлять о своих чувствах — значит заниматься самоковырянием. Ирочка была не из них. Она росла без родителей. И, видимо, поэтому больше других детей размышляла наедине с собой. Она с детства привыкла раздумывать над своими чувствами. Тревожный вопрос, думать или не думать, что произошло у окна, не случайно возник в ее душе.

«Ничего не случилось» — так говорил ум. «Случилось» — так говорило чувство. Ирочка умела разбираться в своем внутреннем мире и отличала голос разума от голоса чувства. Ей стало тревожно от нахлынувшего на нее, казалось, ненужного раздумья.

«Не думать, не думать, не думать…» Ирочка настойчиво пресекла голос несмелого чувства и стала легко лгать себе, что не хочет и не будет думать о таком пустяке, как бестолковый разговор с каким–то пескоструйщиком.

Но вдруг ей пришла на ум совершенно несуразная мысль: «А что, если поговорить с ним насчет работы?»

Еще до окончания школы Нина Петровна приучила Ирочку к мысли, что о высшем образовании ей нечего и думать. Почему? Тетка не затрудняла себя длинными объяснениями. Нечего, и все тут! Надо готовиться к овладению какой–нибудь полезной профессией. После окончания школы Ирочка пыталась овладеть двумя профессиями, но как–то не овладела. Из шляпной мастерской, куда ее устроила тетка, пришлось уйти потому, что оттуда ее просто–напросто выгнали. А выгнали потому, что Ирочка все делала по–своему и позволяла себе критиковать шляпную продукцию. На шинном заводе, куда ее пристроил Иван Егорович, Ирочка так безнадежно растерялась, что уже на третий день мастер велел ей идти домой. После десяти лет тихой школьной жизни, видимо, трудно было ей в могучем котле тяжелой индустрии.