Франсуа-Ксавье Нерар - Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941)

• Название: Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941)
• Автор: Франсуа-Ксавье Нерар
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-8243-1547-9

В книге предпринята попытка понять, какое место в советском сталинском обществе занимал феномен доносов и разоблачений — как в кризисные моменты, так и в моменты относительного спокойствия. Какова роль семейных и родственных отношений в подобной практике? Доносы и разоблачения (и добровольные, и по принуждению) считались поддержкой режима, сотрудничеством с ним. Были ли такие поступки корыстными? В какой мере доносительство было необходимо государству и отдельным гражданам? Идет ли здесь речь о доносе в полном смысле этого слова?

В намерения автора не входит реабилитация доносчиков и доносительства в СССР. В книге делается попытка очертить границы этого явления и описать его максимально объективно. Книга представляет интерес как для исследователей-историков, так и для широкого круга читателей, интересующихся историей России.

---

Доносы являются в массе своей делом отдельных граждан. Во всем корпусе писем можно найти один единственный случай, когда донос написан оформленной группой. Речь идет о студенте юридического факультета Московского университета, о котором ячейка компартии сообщает в Центральное бюро жалоб. В письме ставится под сомнение политическая надежность студента, но оно содержит и более удивительные обвинения, такие как «лакейничает»{713} перед преподавателями! Коллективные письменные доносы также очень редки (два случая): на солдата пишут пять его товарищей{714} и двое студентов — на своего однокурсника{715}.[236]

Сигнал: вскрыть непорядочность ответственных работников режима

Но большинство писем не соответствует ни одной из двух предыдущих схем. Сигналы, как правило, подстраиваются под код власти: это письма, в которых отдельные частные лица доносят на других отдельных частных лиц. И тем не менее жертвами этих сигналов являются не обычные советские люди. Авторы обращений прилагают много сил, чтобы выделить их из общей массы. Основная часть разоблачаемых принадлежит к власти, в широком смысле этого слова. Коммунисты, управленцы, администраторы, чиновники, партийные работники… Удары направлены на многочисленные шестеренки сталинской машины.

Первая группа писем очень похожа на доносы, которые мы только что рассматривали. Речь идет о доносах на коммунистов. Авторы объясняют свое возмущение и свое решение написать тем, что речь идет о членах партии. Вероятно, здесь мы имеем дело с отголоском многочисленных кампаний двадцатых годов, когда речь шла о совершенствовании облика коммуниста, в том числе в личном и нравственном плане{716}. Обманутая женщина, которую муж очень некрасиво бросил, когда она была беременна, обращается в партком, чтобы получить от бывшего супруга «возмещение ущерба». Она настаивает: «…такое отношение со стороны гр-на К. к женщине и вдобавок еще являющимся членом ВКП(б) и занимающим ответственное место члена коллегии военного трибунала, я считаю ненормальным». И требует наказания:

«Решение партийной организации, которая не может не осудить поступок т. К., будет для меня и моего будущего ребенка нравственным удовлетворением на всю жизнь, а т. К. научит в будущем не вести себя недостойно в отношении советской женщины а жить по правилам социалистического общежития по конституции СССР»{717}

В доносах на коммунистов более, чем в любых других, «сигналят» о недостаточной политической благонадежности. И в этом случае можно говорить о давней традиции, так как целью разнообразных чисток было сохранение единства партии и борьба против оппозиции. Тем не менее до первых громких процессов начала тридцатых годов подобные обвинения единичны (несколько примеров можно найти в 1928 году, после победы сталинского клана). С этого момента они звучат все чаще и все более регулярно (в 1936–1938 годы терминология, имеющая отношение к оппозиции[237], встречается в более 85% писем).

Основная часть писем направлена не просто против коммунистов, а именно против ответственных работников. В отличие от уже упоминавшихся писем, где без особых различий разоблачаются действия «местных властей», большинство авторов имеют претензии персонально к одному или нескольким руководящим работникам. Цель обвинений — вызвать недоверие к тому, о ком пишут. Задача пишущего — посеять сомнение в политической и социальной благонадежности и дееспособности этих людей.

Обвинения в таких письмах сгущаются и множатся. Одно из наиболее частых: человек запятнан (сомнительное социальное происхождение, политическая неблагонадежность, связи с врагом и т. п.), что, как мы видели, использовалось и для дискредитации простых людей. К этому добавляются специфические сюжеты, которые в изобилии присутствуют в предоставленном властью каталоге[238]: злоупотребление властью и некомпетентность, часто приравненная к вредительству.

Такие сталинские формулы как «бюрократизм», «нечуткое отношение к нуждам населения» или «зажим критики», переведенные на язык народа, дают весьма мрачный портрет общества, в котором насилие господствует в повседневных взаимоотношениях. Авторы разоблачений настаивают не столько на преступлениях, сколько на безграничной власти административных, армейских или заводских царьков. Так, некий военный сообщает о заместителе своего командира, что он страшно груб с солдатами и обращается с подчиненными, «как с животными»{718}. Каждый или почти каждый сигнал содержит упреки в отсутствии вежливости, в неуместном поведении…

Диапазон злоупотреблений, которые позволяет себе власть, достаточно широк. Два сотрудника треста, обеспечивающего теплоснабжение Горького, пишут[239] на его директора. Когда они пришли требовать расчета, руководитель «стал ругаться нецензурным словом и выгнал из своего кабинета». Письмо очень короткое (570 знаков) и не содержит других жалоб. Но его авторы требуют, чтобы их сигналу было уделено «серьезное внимание». Иногда обвинения значительно серьезнее. Заведующая «дет-очагом» при заводе № 8 им. 26 бакинских комиссаров в Горьком обращается к секретарю городского комитета партии из-за поведения руководителя парткома завода:

«Я живу одна (без мужа) с двумя детьми школьниками, но тов. Поляков несмотря на присутствие моих детей, учащихся в школе систематически приходит на мою квартиру в пьяном состоянии и начинает злоупотреблять своим служебным положением, т. е. принуждает к сожительству и к пьянке. Но этого я не могла делать, т. е. не могла удовлетворять прихоть этого грозного начальника»{719}

Эта неловкая жалоба на насилие[240] является исключительным случаем: в корпусе писем есть еще один случай жалобы жертвы[241] и три случая, когда обвинение в насилии сделано третьими лицами{720}. Есть также несколько случаев сексуальных домогательств{721}.[242] Сигналы, таким образом, описывают все возможные варианты поведения руководителей или представителей власти при исполнении служебных обязанностей.

Одно из центральных обвинений, касающихся поведения (почти каждое пятое письмо корпуса) — это обвинение в пьянстве. С этим злом, как мы помним, как с одним из главных врагов Бухарин призывал бороться еще в 1928 году. В пропагандистских текстах власть часто подчеркивает необходимость борьбы с пьянством. Реакция населения весьма отчетливая: это обвинение одно из самых распространенных. Доносы на работников аппарата чаще всего сопровождаются подобными упреками. Конечно, такие нападки встречаются в разоблачениях простых коммунистов, даже в доносах, о которых говорилось раньше. И тем не менее обвинения в злоупотреблении спиртным становятся почти систематическими, когда речь идет о руководящих работниках: 72% писем, в которых говорится об алкоголизме, касаются именно этой категории! В четверти писем, написанных против нее, речь идет о неумеренном употреблении.

Кроме того, слова из лексического поля алкоголизма[243] удивительно стабильно встречаются в этот период. Когда бы ни было написано письмо, кому бы оно ни было адресовано и кем, эти слова регулярно повторяются. Они в равной мере касаются и руководителя отдела в «Правде», и председателя колхоза. Тем не менее, в отличие от других видов поведения, о которых мы говорили выше, пьянство обычно бывает лишь элементом целого ряда обвинений и никогда не составляет единственного основания для письма. Чаще всего, если упрек имеет стандартный характер, и автор ограничивается тем, что упоминает этот недостаток в общем создаваемом им облике, некоторые корреспонденты с удовольствием смакуют вредные последствия пьянства:

«Все это завершилось организованным пьянством в ночь с 28 на 29 Апреля с/г. Секретаря райкома притащили бесчувства на квартиру, что не обошлось без посторонных глаз о чем знает беспартийная масса. После этого пьянства секретарь райкома не мог два дня заниматся. Лежал в квартире. Пьянка была вместе с уполномоченным Г.П.У членом райкома тов. С, который после этого разбил телефон оборвал провода в квартире»{722}.

Чаще всего авторы разоблачений не ограничиваются тем, что сообщают о недостойном поведении, какими бы серьезными ни были отклонения. Суть предъявляемых обвинений касается того, что во французском праве называют неправомерным использованием общественного имущества, а именно злонамеренного использования имущества или кредитов предприятия заведомо вопреки интересам этого предприятия или в собственных целях. В обществе дефицита, каким был сталинский СССР, этот вопрос необычайно чувствителен.

Как подчеркивает Шейла Фитцпатрик{723}, это обвинение, которое часто повторяется в крестьянских письмах.

Крестьяне, критикуя, как правило, действия председателя колхоза, часто добавляют к нему и других местных руководителей (уровня сельсовета).