Г Метельский - По кромке двух океанов

• Название: По кромке двух океанов
• Автор: Г Метельский
• Издательство: Мысль
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1978

Путешествие по Северу и Востоку России 1978 г.

Автору, писателю и путешественнику, довелось проехать вдоль северного и восточного побережья нашей страны. Обо всем увиденном - о природе, о новых городах, о людях, осваивающих эти суровые края, - он рассказывает в своей книге.

---

Завод был разрушен до основания отступающими фашистами, 152-метровая труба, упав, раздавила здание; во всем поселке остались целыми только восемь домов канадцев, взявших у финнов на концессию весь комбинат, да еще шесть небольших домов, начиненных минами. Новое строительство началось в 1944 году с двух бараков да с заводской трубы, без которой нельзя было плавить металл. Такой высокой трубы в ту пору в нашей стране еще не было, и решили обратиться за помощью к американцам. Американцы согласились, но поставили условие, что будут работать только летом. Это нам не подошло — сколько этого лета на семидесятом градусе! — и американские специалисты уехали. Трубу строили советские специалисты, летом и зимой, в морозы, в полярную ночь, и управились за год с небольшим. Потом построили вторую трубу, за ней — третью.

— С трубы слезешь, сутки потом ноги болят, — жалуется Бабаев.

Как это ни странно, мощность металлургического завода в значительной мере определяется размером вытяжных труб.

— На комбинате, естественно, многое изменилось с тех пор? — спрашиваю у Бабаева.

— Само собой… Может быть, хотите посмотреть?… — он не договаривает, но мы сразу оба встаем, понимая друг друга.

Из солнечного дня мы попадаем в полумрак плавильного цеха, где лениво льется струя металла, пахнет серой, бесшумно плывут в пустоте ковши с огненной начинкой, и горновой в войлочной шляпе, с лицом, усеянным капельками пота, показывает, как в глубине печи солнечно сияют электроды, накаленные до нескольких тысяч градусов.

— Такой температуры на других заводах еще не достигли, — доносится до меня голос начальника цеха.

В этот раз мне не довелось побывать в гигантском, одном из крупнейших в Европе, карьере, где добывают руду, содержащую никель, медь, кобальт и другие металлы, но с прошлого своего приезда я помню грохот могучего каскадного взрыва, поднимающего в воздух двести кубометров горной массы, помню уникальные по величине механизмы, ковши экскаваторов, поезда из думпкаров, а на обогатительной фабрике шеренги дробилок, мельницы, начиненные стальными шарами, — всю эту современнейшую, мощнейшую технику, которой щедро оснащен комбинат.

Да, ничего этого не было после войны. Не было комбината, города горняков — Заполярного, районного центра Никеля с его чистыми улицами, красивыми общественными зданиями и удобными жилыми домами.

— А то оставайтесь у нас в Никеле! — предлагает на прощание Сергей Самсонович. — Я вот здесь скоро три десятилетия живу и, поверьте, не помню дня, когда бы мне хотелось уехать отсюда.

— Даже в Мурманск?

— Ну в Мурманск — это еще куда ни шло. Мурманск — из городов город.

И он вдруг вспоминает, как сразу после окончания войны ехал сюда работать через Мурманск. По молодости лет, что ли, но этот заполярный город представлялся ему чем-то вроде Сан-Франциско, экзотическим и туманным. Подошел и остановился поезд, все стали торопливо выходить из вагона, а Сергей Самсонович сидел как ни в чем не бывало. Он смотрел в окно и не видел ни вокзала, ни домов, ни улиц — их не было, — одни рельсы. «Почему не выходишь? — сердито спросил у него проводник. — Приехали». «Это не Мурманск», — убежденно сказал Бабаев. Проводник весело рассмеялся. Сергей Самсонович наконец понял что к чему, схватил свой чемоданишко и вышел на опустевшее междупутье, через которое были проложены узкие тропинки к хилому бараку, заменявшему вокзал… Потом трое суток добирался пароходом до Линахамари и еще сутки на попутных грузовиках до Никеля. Других путей тогда еще не было.

…Я добираюсь от Никеля до Мурманска в комфортабельном вагоне московского скорого поезда, и это занимает четыре часа с минутами.

Поезд уходит ночью, но спать не хочется, вернее, жалко терять дорогое время, и я гляжу на освещенные ночным солнцем вершины сопок, гигантские валуны, поросшие пестрыми лишайниками, на причудливо изогнутые, словно застывшие в танце березы и катящиеся по камням белые от пены ручьи и речки.

Стук колес, мерное покачивание, тишина уснувшего вагона — все это располагает к раздумью, и я думаю об удивительной судьбе края, от которого начинается мой долгий путь по кромке двух океанов. Ведь ничего здесь не было до Октября: ни городов, ни заводов, ни рудников, ни портов, — одна древняя деревянная Кола да несколько маленьких саамских поселков на берегу океана.

Путешествовавшие здесь в середине и конце прошлого века писатели Сергей Васильевич Максимов и Василий Иванович Немирович-Данченко оставили яркие и талантливые описания этой «холодной Сахары», «земли мхов и лишаев», внутри которой нет иных сообщений, кроме рек и пешеходных дорог, а пришлое население состоит из тех «несчастных, которых посылал сюда царский гнев и наветы крамольных бояр».

Сочинения этих литераторов и этнографов — «Год на севере» Максимова, «Страна холода», «Полярное лето», «Мурман екая страда», «У океана» Немировича-Данченко — явились своего рода вторым открытием края и привлекли к нему внимание русской общественности. В стране заговорили о целесообразности заселить и по-настоящему освоить богатый Мурман. Реакция на эти предложения не замедлила последовать. Воспитатель Александра III генерал-адъютант Н. В. Зиновьев, к которому обратились за содействием в колонизации Мурмана, ответил следующее: «Так как на Севере постоянные льды и хлебопашество невозможно, то, по моему мнению и моих приятелей, необходимо народ с Севера удалить, а вы хлопочете наоборот и объясняете о каком-то Гольфштреме, которого на Севере нет и быть не может. Такие идеи могут приводить только помешанные».

Но тот, кому был адресован этот глупый (иначе не назовешь) ответ, отнюдь не был сумасшедшим. Записку под заглавием «О средствах вырвать Север России из его бедственного положения» написал и передал наследнику горячий поборник Северного морского пути, купец, миллионер, начавший свою карьеру бедным домашним учителем, Михаил Константинович Сидоров. Появлению этой записки предшествовало посещение выставки коллекций Сидорова будущим царем Александром III. Хозяин увлеченно рассказывал о необходимости быстрейшего освоения Русского Севера. Наследник престола предложил ему изложить свои мысли письменно. Сидоров это исполнил и вскоре получил уже известный читателю ответ генерала Зиновьева.

В моем дальнейшем пути по Крайнему Северу мне еще не раз придется столкнуться с именем этого странного, так непохожего на других богачей человека.

Не кто иной, как М. К. Сидоров, открыл для мореходства устье реки Печоры.

Снаряженная на его средства в 1877 году парусная шхуна «Утренняя заря», груженная «образцами сибирских продуктов», проделала героический путь от устья Енисея до Петербурга. На это ушло меньше трех месяцев. Через несколько дней после того, как судно пришвартовалось к причалу Васильевского острова столицы, Сидоров получил следующую телеграмму от Норденшельда: «Да рассеет «Утренняя заря» мрак, который до сих пор препятствовал верному суждению о судоходстве в Сибирь».

Сидоров предлагал немалые средства для организации экспедиций по исследованию Сибири, но Русское Географическое общество почему-то отказалось их принять. Тогда Сидоров сделал в заграничных журналах объявление о том, что он назначает премию в две тысячи фунтов стерлингов первому кораблю, который достигнет Оби или Енисея.

«Считая открытие прохода морем из устьев Оби и Енисея жизненным вопросом для Сибири и имеющим важное государственное значение для всего нашего отечества, — писал М. К. Сидоров, — я обратил на него все свое внимание… С 1841 года он сделался для меня задачею всей моей жизни, и для решения его я пожертвовал всем своим состоянием, нажитым от золотопромышленности, в 1 700 000 рублей, и даже впал в долги. К сожалению, я не встречал ни в ком сочувствия к своей мысли: на меня смотрели как на фантазера, который жертвует всем своей несбыточной мечте. Трудна была борьба с общим мнением, но в этой борьбе меня воодушевляла мысль, что если я достигну цели, то мои труды и пожертвования оценит потомство».

Сидоров оказался прав: потомство оценило его патриотический почин, но сделало это уже в советское время. Осуществились многие его замыслы, и в том числе его мечта об освоении богатств Кольского полуострова.

Рудники и карьеры, откуда выдают на-гора руды цветных и черных металлов, апатит, слюду; новые города и новые отрасли промышленности, электростанции, рыбодобывающий и торговый флот, научно-исследовательские институты и филиал Академии наук СССР, шоссейные, воздушные и железные дороги — все это появилось на Кольском полуострове уже после Октябрьской революции. Все, кроме, пожалуй, железной дороги, связавшей Мурманск с Петрозаводском.

…16 октября 1914 года, вскоре после начала первой мировой войны, при управлении по строительству железных дорог состоялось особое совещание, принявшее решение начать безотлагательно сооружение стального пути к незамерзающему морю на Мурмане. К этому времени строящаяся Олонецкая железная дорога дошла до Петрозаводска, и ее решили продолжить к северу. Завербованные в центральных и северных губерниях мужики числом сто шесть тысяч вместе с пятьюдесятью тысячами военнопленных построили тысячеверстный путь за неполных семнадцать месяцев. Первая лопата земли была взята в начале июня 1915 года, а 3 ноября 1916 года дорогу сдали в эксплуатацию.