Чарльз Вильямсон - Девушка из универмага

• Название: Девушка из универмага
• Автор: Чарльз Вильямсон
• Издательство: Книга
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 1927

Открыв дверь одной из кают парохода бурной ночью, Питер Рольс подумал, что увидел нимф – так прекрасны были девушки в вечерних туалетах в комнате среди бушующих волн Атлантического океана. Одна из них звонким смехом среди бури привлекла его внимание, и никогда не любивший Питер понял, что покорен девушкой в серебристом платье.

Винифред Чайльд нанялась в агентство живых моделей, демонстрирующих платья для богатых пассажиров, чтобы бесплатно пересечь океан и найти работу в Америке. Рольс предложил ей помощь, но предупрежденная его сестрой, считавшей знакомство с девушками подобного круга позорным, о вероломности Питера и неразборчивости в достижении целей, Винифред бежит от него и ищет спасения, устроившись продавщицей в универмаге. Как искал её Питер и не мог забыть, а нашел… в магазине, принадлежавшем его отцу. Но как заставить девушку поверить в искренность его любви?

---

— Это потому, что я, по вашим словам, иду против жизни. Это дает мне веселую точку зрения.

— Вот об этом-то я и хотел поговорить. Пожалуйста, не меняйте темы разговора, если только вы не думаете, что я от безделья воспользовался первым случаем, что застал вас одну, для…

— Этого нет, — сказала Вин. — Я думаю, что вы очень добры, проявляя столь живой интерес. Но, в самом деле, не­чего рассказывать. Самая обыкновенная история.

— Мне не кажется обычным видеть девушку девятнадцати лет…

— Двадцати!

— …которая оставляет свою родину, чтобы отправиться одной в новую страну.

— Вовсе не одной. Мадам Надин взбесилась бы, если бы услышала, что ее называют моей покровительницей, но все-таки это гак. Не потому что эмигранты нуждаются в покро­вителях…

— Вы эмигрантка?

— Да, а как же иначе? Посмотрите, моя вуаль, кажется, промокла насквозь!

— Я завтра дам вам шляпу, защищающую от ветра.

— Разве ваш отец торгует ими так же, как и джилидовским бальзамом?

— Нет, но у моей сестры есть такая шляпа, и она ей не нужна. Я захвачу ее для вас.

— О, я не могу принять ее!

— Если вы не возьмете, я выброшу ее за борт.

— А шоколад тоже был ее?

— Да.

— А книги?

— Некоторые из них мои. Но не те, которые мисс Де­вере находит интересными. Вот еще что: она говорила, что вы не на постоянном месте у Надин. Что это значит, если вы ничего не имеете против моего вопроса?

— Не то, что вы думаете. Это не значит, что меня должны рассчитать. Я нанялась только на время поездки, чтобы за­местить девушку, которая в последний момент отказалась. И я влезла в ее башмаки, семимильные башмаки, которые бесплатно перенесут меня через океан в Нью-Йорк, в кото­ром я надеюсь устроиться.

— Я тоже надеюсь на это, — сказал Питер серьезно.— У вас там есть друзья, кроме меня?

— Благодарю вас за то, что вы считаете себя таковым, господин джилидовский бальзам. Впрочем, я слышала, что в Америке всякий готов быть другом одиноких иностран­цев!

— Я боюсь, что ваши сведения об Америке немного слишком оптимистичны. Но не можете ли вы одну минуту быть серьезной? Мне кажется, что я хорошо познакомился с вами, и с другими, конечно. Но они — другое дело. И потому они на постоянной службе у Надин. Это подходит к ним. Я не беспокоюсь о них, и не беспокоился бы из-за вас, если бы вы мне сказали, что у вас есть друзья и вы знаете, что пред­примете, когда приедете.

— Я не могу этого сказать, — отвечала Вин, изменив тон и, словно устыдившись, что начала разговор в столь «легкомысленном» стиле. — Но у меня есть надежда; у меня есть два рекомендательных письма и адрес приличных меблированных комнат; кроме того, у меня осталось немного денег, так что я действительно верю, что все обойдется хорошо, благодарю вас. Мои родные думают, что я поехала, чтобы проявить свой дикий нрав и я постараюсь доказать, насколько это будет возможно, уже не им, но самой себе, что я могу жить собственной жизнью в Новом Свете и не погибнуть.

— Почему вы не хотите уже им этого доказать?

— Да потому, что никто из них не интересуется этим. И фактически обо мне уже позабыли.

— Я боюсь, что у вас большое горе, — сказал Питер.

— Для того, что заставило меня искать счастья в Аме­рике, это слишком сильное выражение, хотя это началось с горя, которое случилось уже давно.

— У вас умер кто-нибудь, кого вы любили? — Питер встал на простой прямой путь наводящих вопросов.

— Да, моя мать. Это случилось, когда мне было четырнадцать лет, и я не могла быть особенно полезна ни моему отцу, ни моему малолетнему брату. И вот отец нашел особу, которая была столь любезна, что стала экономкой и воспитательницей моего брата. Он — священник. Я, вероятно, не похожа на дочь священника, и он тоже думал, что я не стану на него похожа, в особенности с тех пор, как появилась эта экономка. Мы стали ссориться с ней, и это возмущало отца. Он не хотел расставаться с нею, так как она блестяще упра­влялась с делами, с ним, с ребенком, с приходом. Поэтому было проще расстаться со мною. Я отправилась в школу на полный пансион.

— Хорошо ли вам там было?

— Я любила ее. Через год я уже не приезжала домой даже на праздники. Ко мне часто приходили в гости по­други: девушки были ласковы со мной. Но мне некуда было девать большую часть своего времени: теперь я злюсь на себя за это. Я ничему не училась, кроме того, чему хотела учиться. А это всегда бывает то, что менее всего полезно.

— Я тоже делал так, когда учился, — сказал Питер.

— Для вас это не имеет значения. У вас есть джилидовский бальзам.

— Он принадлежит моему отцу.

— Я думаю, что то, что его, то и ваше.

— Он так говорит. Все-таки у нас есть свои неприят­ности. Моя заключается в том, что я не живу, согласно со своими принципами и даже не знаю точно, каковы они, так как все у меня еще находится в брожении. Но я бы хотел узнать подробнее о ваших неприятностях.

— Я не допускаю для себя слово «неприятность». Это создает стену. А я только что вырвалась из-за этой стены. Я смогла бы это сделать раньше и лучше, если бы училась более трудным вещам. Когда мне пришлось предпринять что-нибудь для себя, оказалось, что я не умею ничего, что счи­тается пригодным в деловом мире. Я упражняла только свой голос.

— Так. Мне кажется, что у вас должен быть голос.

— Я тоже так думала, но это была еще одна моя ошибка.

— Готов держать пари, что это не ошибка.

— Вы потеряли бы свои деньги, м-р Рольс, а я затратила большую часть своих, прежде, чем открыла это. Понимаете, моя мать оставила мне немного денег, но я могла их полу­чить лишь по достижении двадцати одного года, но тут про­изошли разные события. Мой отец держал меня в школе до последних полутора лет, не зная, что делать со мною. За­тем умер мой маленький брат. Я должна была бы больше интересоваться им, но я почти не знала его. Его появление на свет убило мою мать; и он любил эту женщину. Я не могу понять, как это он мог. Когда он умер, люди стали сплетни­чать насчет ее и, может быть, насчет отца. Мне кажется, что, говоря, что ей надо уехать, она внушала ему мысль о женитьбе на ней, но он решился только на то, чтобы вы­звать меня. Я прожила с ними шесть месяцев. Это было ужасно для всех троих. Я должна признаться, что заслужи­ваю порицания. У меня произошла сцена с отцом, и я ска­зала ему, что собираюсь отправиться в Лондон, брать уроки музыки, чтобы потом самой содержать себя: я не могу больше жить дома. Это ускорило события. Раньше, чем кто-нибудь узнал, не исключая госпожи экономки, о том, что случилось, отец попросил ее стать его женой — или она пред­ложила ему это. Я обожала свою мать. Вот вам и вся исто­рия.

— Я считаю это только предисловием. А что было в Лондоне?

— Отец выдал мне мои деньги раньше времени для опла­ты уроков. Он не одобрял их в принципе, но у него дома не было со мною мира, а ему больше всего нужен был мир. Я должна была дать обещание, что не поступлю в оперетку. Это и теперь заставляет меня смеяться! Но я думала тогда, что мне надо только спросить, чтобы получить. Я брала уроки у знаменитого тенора. Он должен был понимать, что мой голос ничего не стоит, но он поддерживал во мне надежду. Мне кажется, они все таковы: этого требует дело. Когда две трети моих денег были израсходованы, я не реши­лась продолжать дальше, и просила его найти мне работу. Он часто говорил, что он это сделает, когда придет время. Очевидно, оно еще не пришло. Он извинился, говоря, что мне надо еще продолжать брать у него уроки. Его репутация по­страдает, если он преждевременно будет выпускать своих учеников. Тогда я решила найти себе заработок сама. Один из оперных антрепренеров, к которому я обратилась, ис­пробовав мой голос, сказал, что он недостаточно силен и годится только для гостиной. Тогда в первый раз я почув­ствовала себя разбитой.

— Бедное дитя! — прошептал Питер, но чуткое ухо де­вушки уловило эти слова, несмотря на вой ветра, все время прерывавшего их разговор.

— Чайльд[2] моя фамилия, и невежливо называть меня так, — прервала она его соболезнования, снова принимая «легкомысленный» тон. — По фамилиям называют воинству­ющих суфражисток[3] и прислуг, отправляемых в тюрьму за кражу бриллиантов у своих добрых хозяек. Я не воин­ствующая суфражистка и пока еще не прислуга, хотя, может быть, и стану ею со временем, если Нью-Йорк окажется столь же неблагосклонным ко мне, как и Лондон.

— Я надеюсь, что он будет благосклонным к вам в на­стоящем смысле этого слова!

— Моя подруга, давшая мне два рекомендательных письма, говорила, что так именно будет: американцы-де любят английских девушек, если у них хватает мужества, чтобы переплыть океан. Она говорит, что в этой стране для нас гораздо больше шансов, как и гораздо больше места, чем на нашей родине.

— Это верно, но…

— Пожалуйста, не обескураживайте меня!..

— Ни за что на свете! Только…