Бобби Пайрон - Стая

• Название: Стая
• Автор: Бобби Пайрон
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-966-14-6288-4, 978-5-9910-2686-4, 978-966-14-6220-4, 978-966-14-6224-2, 978-966-14-6223-5, 978-966-14-6222-8, 978-966-14-6221-1

Мишке было пять лет, когда мама исчезла, а отчим выгнал его из дома. Так маленький мальчик оказался на улицах большого города. Не имея ни теплой одежды, ни возможности добыть себе пропитание, он мог погибнуть, но стая бездомных собак спасла его. Они стали для него новой семьей и дали то, чего ему так не хватало, – любовь и заботу. Живя в лесу, в норе под деревом, со своей стаей, ребенок был счастлив, но зимой приходилось возвращаться в город, который таил в себе гораздо больше опасностей, чем самый дремучий лес…

---

Я побежал вниз по ступеням. Ух, сейчас все расскажу Паше и Тане. Про псов, про щенков! Если они меня хорошенько попросят, я отведу их к щенкам. Мы все могли бы поселиться в этом магазинчике, а не греться возле труб. Мы могли бы подкармливать щенков. Могли бы стать одной семьей с собаками.

Перед статуей всадника я остановился, поднялся на цыпочки и коснулся ноздрей коня.

– Добрый вечер. – Я поклонился всаднику.

– Так-так-так…

Я охнул. Неужели бронзовый всадник заговорил со мной?

Из‑за статуи вышел Рудик. В одной руке у него была бутылка. Другую он протянул мне.

– Наш мышонок вернулся.

– У меня был такой хороший день. – Я улыбнулся. – Я встретил пса и…

Рудик щелкнул пальцами.

– Деньги давай.

Я похолодел от страха. Деньги.

Я сунул руку в карман штанов и нащупал две монетки.

– Это все? – прищурился Рудик.

Я кивнул.

– Тебя не было целый день и полвечера, и это все, что ты принес?

Сердце колотилось у меня в груди. Я опять кивнул.

– Да, Рудик. На остальные деньги я купил еды.

Рудик влепил мне пощечину.

– Сколько раз тебе говорить?! Мы не тратим деньги на то, чтобы покупать еду! Мы воруем еду!

– Но мама говорила…

Рудик ударил меня еще раз, повалив на пол.

– А мне плевать, что там твоя мамаша говорила. – Он рывком поставил меня на ноги и встряхнул. – Твоей матери здесь нет, Мишка. Ты должен слушаться меня. И делать то, что я говорю, ясно?

Рудик тряс меня так сильно, что мне казалось, будто у меня вот-вот вывалятся зубы.

– Потому что если ты не будешь меня слушаться…

Какая-то полная женщина в куртке и коричневой шали бросилась к нам и замолотила Рудика по плечам и голове сумкой.

– Оставь ребенка в покое! – вопила она, лупя Рудика. – Хулиган какой выискался!

Рудик схватился за голову.

– Отвали от меня, старая дура! – орал он.

Я бросился бежать, юркнув в толпу и маневрируя среди всех этих ног, рук, курток. Добравшись до своей лавки, я прижался к вентиляционной решетке.

Глава 15 Облава

Теперь я вставал раньше, чем все остальные. Время я определял по первому свистку поезда. Я выбирался из-под лавки, когда на вокзал прибывал первый поезд. Все еще спали, свернувшись на газетах. Газеты были у них вместо простыней, картонки – вместо матрасов, а ноги и животы товарищей – вместо подушек.

Каждое утро Везунчик дожидался меня в том самом месте, где мы познакомились. Иногда он приходил один, иногда с Кляксой или Ушастиком – псом с порванным ухом. Мамуся не приходила ко мне, как и вожак стаи, пес дымчатого цвета, хотя я и видел его. Вожака я назвал Дымком. Дымок наблюдал за нами, смотрел, как мы греемся на солнце или у люков, смотрел, как я спрашиваю у прохожих, которые так торопились войти в высокие здания из стекла и металла: «Простите, у вас не найдется монетки?»

Дымок наблюдал за нами, его шерсть отливала то черным, то серебристым. Он смотрел, как я покупаю сосиски и хлеб или кости в мясной лавке. Часть монет я оставлял для Рудика. А потом, вечером, мы бежали в переулок, забирались в проем в стене, спускались в темный теплый подвал и пировали. Мы валялись на полу, играли в пятнашки, спали.

Иногда, когда я просыпался, дымчатый пес был рядом. Он наблюдал за мной. Я прощался с Мамусей, со щенками, с Бабулей, старой собакой, приглядывавшей за малышами.

– Завтра я принесу вам еще еды, – обещал я.

И каждый день Везунчик и остальные неслись со мной по улицам, через площадь, прямо к Ленинградскому вокзалу. И вдалеке от нас бежал Дымок.

Каждый вечер я отдавал Рудику монеты. Каждый вечер он говорил, что этого мало. Неважно, сколько мне удавалось скопить, ему этого было мало.

– Копейки! – ворчал он. – Все, что ты приносишь мне, это жалкие копейки! – Рудик швырял мелочь на пол.

– Того, что я даю собакам, всегда хватает, – однажды пожаловался я Паше. – Они никогда не кричат на меня, не бьют меня, не обзывают. – Я потер ухо. Щека все еще горела после пощечины, которую влепил мне Рудик.

Паша пожал плечами.

– Так уж сложилось, Миш. Такая у нас жизнь.

Да, так все и было. До облавы.

«Уиии! Уиии!»

Проснувшись, я вскинулся и ударился головой о низ лавки.

Свист. Голоса. Суета. Какое-то мельтешение вокруг.

У меня сердце ушло в пятки. Я проспал первый поезд.

Я уже почти вылез из-под лавки, когда услышал крик. А потом кто-то произнес:

– Так, бомжи, крысы вокзальные, подъем!

Крики, грохот. Танин вопль: «Рудя, Рудя!»

Я забился под лавку, стараясь не высовываться.

Рядом с моей лавкой остановились высокие черные сапоги, начищенные до такого блеска, что я видел в них свое отражение.

Стук каблуков по мраморному полу – будто выстрелы.

– Хватай того малого!

Я зажмурился изо всех сил. Я гладил пуговицу.

«Уиии! Уиии!»

– Выметайте сор, – командовал владелец начищенных черных сапог. Он стоял всего в десяти сантиметрах от меня.

Кто-то, то ли Витя, то ли Паша, заорал:

– Оставьте нас в покое! Мы никому не мешаем!

Хрясь!

Чья-то голова ударилась о пол.

Я увидел, как Витина шапка пролетела по платформе и свалилась на шпалы.

Я гладил пуговицу.

И тут она выскользнула у меня из пальцев и провалилась в вентиляцию.

– Нет! – вскрикнул я, сунув пальцы за решетку.

– А тут у нас кто?

Кто-то схватил меня за ногу и потянул.

– Не-ет! – завопил я, цепляясь за решетку вентиляции и отбиваясь изо всех сил.

Охнув, владелец черных сапог ругнулся. Меня потянули сильнее. Один кроссовок слетел с моей ноги.

Меня перехватили за лодыжку и дернули. Я взвизгнул от боли – решетка врезалась мне в пальцы.

– Мама! Мама! – кричал я.

Жестокий смех.

Так смеялся он, когда сказал: «Мелкий какой, точно таракан».

– А мне тут живчик попался!

Как оказалось, высокие сапоги принадлежали мужчине в форме милиционера. Но он не мог быть милиционером. Мама всегда говорила, что милиция поможет мне, если я потеряюсь. А я разве не потерялся?

Я уже открыл рот, собираясь сказать об этом милиционеру, когда он плюнул мне в лицо.

– Ну и мерзкий же гаденыш!

Он забросил меня на плечо, точно мешок с картошкой.

– Приют по тебе плачет.

– Нет! – завопил я. – Опустите меня! Опустите!

Я заколотил по его спине кулаками, но он только рассмеялся.

Витя сидел на полу, зажимая кровавую рану на голове. Юля отбивалась от милиционера. Я увидел, как его дубинка с силой ударила Юлю по плечу.

Милиционер в начищенных сапогах повернулся, и мир вокруг меня закружился.

Он пошел вверх по лестнице. И тут что-то налетело на него. Вопящий, царапающийся, кусающийся дьяволенок.

Милиционер сбросил меня с плеча, и я ударился головой о ступеньку. Все вокруг стало серым, потом черным, потом опять серым. Я почувствовал, что падаю, падаю, падаю куда-то!

– Беги, Мишка, беги! – донеслось до меня.

Паша! Это Паша дрался на лестнице с милиционером! Милиционер уже повалил его на ступени и бил ногами, ногами в черных блестящих сапогах.

– Беги, Мишка, беги!

Я вскочил и побежал. Я оскальзывался, падал и поднимался вновь, но я бежал по лестнице, бежал наверх, бежал в мир за стенами вокзала, в мир, где только-только взошло солнце. Я бежал со всех ног, бежал в одном кроссовке. Я бежал до тех пор, пока свист, крики и вопли не утихли.

Я бежал и бежал по улицам, через перекресток, через площадь. Я был маленьким мальчиком, мальчиком пяти лет от роду, мальчиком в одном кроссовке, мальчиком с разбитым лицом и окровавленными пальцами. Я бежал сквозь толпу, мчался среди всех этих людей. Я плакал. И никто – ни один из всех этих прохожих – не посмотрел на меня.

Наконец я добрался до знакомого мне переулка. Они сейчас только просыпаются. Псы. Малыши сосут молоко. Клякса и Везунчик потягиваются, виляют хвостами. Ушастик напоследок еще раз прижмется к Бабуле, а затем встанет и отряхнется. Может, там будет и Дымок.

Я обошел здание и раздвинул траву. Они будут рады видеть меня. Я останусь тут, со стаей. Тут я буду в безопасности, и эти высокие черные сапоги, эти жестокие руки не настигнут меня.

– Везунчик, – позвал я, – это я.

Я спустился в проем.

Но никто не коснулся носом моей ладони, никто не принюхался к моим карманам в поисках пищи. В подвале никого не было. Я услышал всхлип. «Щенки», – подумал я. Но потом я понял – это плачу я сам, а не щенки.

В подвале было темно и тихо, и только гулко стучало сердце в моей груди.

Стая ушла.

Глава 16 Тьма

Не знаю, сколько я пролежал там, во тьме. На вокзале всегда царил день, в подвале – ночь.

Я забрался в гнездышко из тряпок, где раньше лежала Мамуся и ее щенки, и закрыл глаза. Я помню холод. Помню боль.