Михаил Маришин - Звоночек 3

• Название: Звоночек 3
• Автор: Михаил Маришин
• Жанр: Альтернативная история

Маришин Михаил Егорович. Звоночек. Книга третья.

Третья часть истории о попаданце-инженере.

---

— Товарищ Киров, — дослушав меня очень внимательно до самого конца, обратился Сталин к "напарнику", — предлагаю вам поставить в ЦК вопрос о том, чтобы напечатать речь товарища Любимова в центральных газетах. Всё равно шила в мешке не утаишь, разнесут слухами да ещё и приврут с три короба. А на следующий день опубликуем ответ Центрального Комитета на эту речь, чтобы ввести процесс в управляемое и конструктивное русло. Хронику, считаю, также можно разрешить демонстрировать в кинотеатрах. Очень она… воодушевляющая.

— Поставим, товарищ Сталин, — отозвался Сергей Миронович.

— Вас же, товарищ Любимов, попрошу пока воздержаться от публичных выступлений с разъяснениями стратегии концентрации. До тех пор, пока не будет сформирована официальная позиция ЦК. Надеюсь, вы её поддержите. Полностью, — последнее слово вождь произнёс с нажимом, видимо, вспомнив случай с законом о выходе республик и давая понять, что движение в нужном направлении будет, но исключительно на его условиях.

— По мне, так вообще быть от всего этого подальше. Не с семьёй в Крыму, так хоть в своём отделе с тем танком. Критические обстоятельства вынудили влезть в политику, но лучше уж пусть каждый своим делом занимается.

— На этом сегодня закончим, — подвёл итог Сталин. — Соберёмся, когда будет фактическая основа по операции "Кукушка". Все можете быть свободны, товарищи.

Выходя из кабинета будущего Верховного Главнокомандующего, уставший после долгого, уже клонившегося к вечеру дня, я всё время возвращался мыслями к иронии судьбы. Когда я вбрасывал англичанину непроверенную информацию, я ещё ни сном, ни духом не ведал об операции "Кукушка". Я думал тогда почти исключительно о себе, хотел смутить, заинтересовать заклятых зарубежных друзей своей полезностью, чтобы избежать с их стороны радикальных решений. Точно так же, ещё вчера, я понятия не имел ни о какой стратегии концентрации пролетариата в СССР. Я лишь только хотел чётко сказать, за что и против кого мы будем воевать. А все мои последующие логические выкладки родились всего лишь как благообразное оправдание уже совершённых с другой целью действий. Подобно тому, как это делает нахулиганивший ребёнок. Это уже потом, в процессе размышления, "отмазки" переросли в осознанную политическую позицию. И отстаивал я её вовсе не потому, что был правоверным коммунистом и мечтал, чтобы учение Маркса победило в глобальном масштабе. Совсем нет. Попав в этот мир, я имел ясную и чёткую цель — победить в войне. Ради её достижения я уже вложил столько труда, что мне по-человечески стало жаль его результатов. Стало не всё равно, что будет потом. И дело тут вовсе не в перестройке и развале СССР в эталонном мире. К ударам по моему народу я относился философски. У него очень хороший иммунитет. Всё, что нас не убивает, только делает крепче. Но здесь замаячила реальная надежда свалить людоедские западные демократии и создать иной мир, который должен быть чище. Ради этого стоит рисковать, наплевав на подпорки послезнания о каких-то событиях, решительно шагнуть в новую реальность, в которой я уже перестану быть "попаданцем" с "заначками", встану в один ряд со всеми людьми перед лицом неизвестного будущего.

Эпизод 9

Сталинградскую речь не напечатали в центральной прессе ни на следующий, ни на третий день после разговора в Кремле, когда я уже улетел в Крым и отругивался там от наседавшего на меня с претензиями Кожанова. На первой страницы "Правды" речь появилась только через неделю, когда по стране действительно уже поползли слухи и тянуть дальше было уже нельзя. Сталинградская почта буквально была затоплена потоком отправляемых писем, которые расходились по стране, вызывая уже на месте назначения вторичную волну. Ещё дольше пришлось ждать ответа ЦК. Статья за подписью Сталина вышла под самый конец моего отпуска. Наверняка Иосифу Виссарионовичу со своим напарником пришлось беседовать с каждым по отдельности и использовать всё своё влияние, чтобы добиться поддержки теории, "примиряющей" концепцию Маркса о победе коммунизма во всемирном масштабе с концепцией Сталина построения социализма в отдельно взятой стране. Действительно, зачем размазывать социализм тонким слоем по всему миру, если весь мир можно втянуть в себя? Но в вышедшей статье глава советского правительства очень популярно объяснил, что спешка хороша только при ловле блох. Мы живём в советской стране, в которой действует конституция, переход к стратегии концентрации обязательно должен быть принят съездом народных депутатов СССР. И только после этого стратегия может работать в полную силу. Следовательно, дело откладывалось до четвёртой пятилетки, а третья объявлялась "подготовительной". В этот период Верховный Совет должен был проработать и принять проекты законов, на базе которых, пока они окончательно не утверждены съездом, правительство СССР будет вести экспериментальную работу по привлечению трудящихся из, прежде всего, наиболее страдающих от самых изуверских форм империализма стран.

Куда быстрее отозвался на идеологические изменения в советской доктрине Троцкий. Уже на следующий день после статьи Сталина он желчно раскритиковал его, обвинив в таком коварном и изуверском извращении идей Маркса, в котором от первоисточника вообще ничего не осталось, кроме терминологии. В то же время, вместо аргументов по существу, суть его ответа сводилась к насмешкам с вопросами, как следует теперь то, что строится в СССР, называть, коммунистический империализм или империалистический коммунизм.

Бывший нарком ВМФ всё это время, между публикацией речи и ответа на неё, настойчиво предлагал мне не сидеть на даче в Форосе, а вызвать из Севастополя "Буревестник" и порыбачить с него в море. Мало ли чего.

— Думаешь, есть угроза и вдали от берегов будет безопаснее? — спросил я его прямо.

— Послушай, ты так лихо абсолютно всем по мозолям потоптался, что я ничего не исключаю, — отрезал Кожанов. — Мы с тобой намертво одной верёвочкой связаны, а лишиться головы из-за твоих выходок, теорий там всяких, я не хочу. Молод ещё, чтобы умирать. Если что, хоть жизнь свою спасём, о детях хоть подумай. Капитан "Буревестника" мне лично предан, команда тоже проверена. Детдомовцы, на берегу их ничего не держит. В случае чего, можем и за кордон. Мы же здесь как под арестом! Чекисты у ворот пост установили и по периметру ходят. Куда не отправься, всегда топтуны следом! Купаться идёшь, так хоть один обязательно тоже раздевается. Они думают, я вплавь в Турцию махну?

— Перестань паниковать, это наша охрана. Как раз, чтобы ничего с твоей драгоценной жизнью не случилось. Кстати, командует ими мой бывший телохранитель, на него можно положиться. Лаврентий Павлович теперь на нашей стороне, опасаться его нечего.

— С каких это пор? Ты что, забыл, как он тебе жизни не давал?

— Берия товарища Сталина уважает. Очень. Можно представить, что у него в голове творилось, когда его любимый вождь связался с тёмной лошадкой, от которой не знаешь, чего ждать. Зато теперь всё ровно, круче мне всё равно не начудесить, самое страшное уже произошло. И это, заметь, никак не вредит ни Сталину, ни делу социализма. Зато Лаврентию Павловичу подняться очень даже помогает. Можно выдохнуть и работать спокойно. А идея твоя с "Буревестником" дурацкая. Не видишь, в море эсминец постоянно маячит. Уверен, это от Кузнецова страховка. Ты бы, вместо того, чтобы трястись, поехал в Москву и, как кандидат в члены ЦК, меня поддержал. У тебя ведь совещательный голос имеется? Вообще, завидное у тебя сейчас положение, Иван Кузьмич, в эпицентре событий и ни за что не отвечаешь. Сумеешь использовать — далеко пойдёшь.

— Плохо ты в людях разбираешься, Семён, — покачал головой Кожанов. — Ты ж для всех, как чемодан без ручки, тащить тяжело, выбросить жалко. Вернее ладить с тобой трудно, а избавиться невозможно. Только радикальными мерами. На Сталина надеешься? Будь Сталин порешительнее, не как в пословице, семь раз отмерь… Но может и кто-нибудь другой, более резкий, сам всё решить.

— Это ты по себе судишь? — спросил я прямо. — С Ежовым история — твоих рук дело?

— А хоть бы и так.

— Вот что я тебе скажу, Иван Кузьмич, чтоб у тебя мыслей дурных больше не возникало. Я себе долю выбрал и отступать или сдаваться не собираюсь. И тебе теперь без меня никуда. Ни здесь, ни за бугром, — сказал я, глядя прямо в глаза моряку. — Так что, будь добр, собирайся в Москву. Если, конечно, хочешь, чтобы наша дружба и дальше продолжалась.

— Вижу, дружба-то какая-то у нас неправильная получается, неискренняя, — упрекнул меня бывший нарком.

— Наоборот, Иван Кузьмич, я перед тобой честен до самой крайности. А вот твои душевные слабости и терзания мне сейчас совсем не нравятся. Соберись и будь мужиком, как в то время, когда с Ежовым разбирался. Тогда и перестанет тебе казаться, будто у нас дружба неправильная.