Алан Паулс - Прошлое

• Название: Прошлое
• Автор: Алан Паулс
• Издательство: Азбука
• Жанр: Любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9985-0609-3

Впервые на русском — пожалуй, самый знаменитый латиноамериканский роман последних лет, лауреат нескольких престижных премий и номинант международной «IMPAC Dublin Literary Award», переведенный на многие языки мира. «Прошлое» называли «головокружительной сексуальной одиссеей», сравнивали с «Игрой в классики» Кортасара и «Деньгами» Мартина Эмиса, с признанными шедеврами Пруста и Набокова. В 2007 году роман был экранизирован Эктором Бабенко (лауреатом «Оскара» за «Поцелуй женщины-паука»), причем главную роль исполнил Гаэль Гарсиа Берналь, звезда фильмов Альмодовара. Главные герои книги, Римини и София, решают разойтись после двенадцати лет совместной жизни. Римини, переводчик (которому однажды доведется сопровождать знаменитого французского философа Жака Дерриду во время его визита в аргентинскую столицу), делает осознанный выбор — сошествие в ад жизни рефлексирующего холостяка. София же, чья любовь к нему лишь крепнет, вступает в «Общество женщин, которые любят слишком сильно» имени Адели Г. — злополучной дочери Виктора Гюго, которую обессмертил своим знаменитым фильмом «История Адели Г.» Франсуа Трюффо…

---

Они вышли — сначала девушка, у которой в руках по-прежнему была губная помада, а затем Римини; он сделал два шага и вдруг ощутил себя так, словно только что вынырнул из глубокого ледяного бассейна; обновленный, он вдруг понял, что хочет признаться в любви сразу всей полусотне участников вечеринки, танцевавших в полумраке гостиной и расползшихся по дому. Вера, высокая и одинокая, как сирота, уже была готова бросить бесплодные поиски и уйти, как вдруг ее взгляд наткнулся на Римини, выходящего из туалета вслед за какой-то рыжей девчонкой, которая наскоро в полумраке подкрашивала губы. Все произошло быстро — слишком быстро. Римини сразу не узнал Веру — или, быть может, начал узнавать ее понемногу, частями, в такт вспышкам стробоскопа, дробившего ее исчезновение на отдельные кадры. Сначала он увидел впившиеся в него глаза и подумал, что это могла быть и она; затем, когда он попытался вновь встретить этот взгляд, девушки на том же месте уже не было. Римини увидел показавшийся ему знакомым силуэт где-то в районе двери, но к тому времени, когда до него дошло, что он узнает прическу, бандану и манеру движения — Вера особенно энергично, по-спортивному прокладывала себе путь через толпу танцующих, — какой-то вихляющий бедрами идиот на мгновение встал между ним и нею, и все кончилось ничем — Римини снова потерял ее. Нет, видел он все отлично — даже лучше, чем всегда; вот только осознавал увиденное примерно с секундной задержкой, как бывает в кино, когда из-за дефекта пленки звук отстает от изображения; в общем, всякий раз, когда он думал, что нашел Веру, ему не хватало какого-то мгновения для того, чтобы удостовериться в этом, — она все время куда-то исчезала. Он увидел, как мелькнула вроде бы знакомая белая сумка где-то рядом с дверью; дверь, вроде бы тоже знакомая, была приоткрыта, но затем какая-то, опять же явно знакомая, рука закрыла ее на ключ — на два оборота. Только теперь Римини понял, что все это он видел минут десять-пятнадцать назад, и даже вспомнил, что это была за дверь; поняв, что здорово тормозит, он решительно направился к гардеробной, надеясь перехватить Веру, и уткнулся лицом в груду плащей и курток — здесь и застал его Серхио, сообщивший Римини, что, мол, кажется, видел, как она уходила.

На следующий день Римини успел оборвать телефон, прежде чем Вера наконец ответила. «Давай покороче, я тороплюсь», — сказала она, нарочито позвякивая ключами у трубки. Злилась она от всей души, не скупясь; чтобы этот костер пылал не угасая, ей время от времени требовалось подпитывать его горючим, — видимо, поэтому она и ответила на очередной телефонный звонок. Римини спросил ее, почему она вчера ушла с вечеринки и почему ушла именно так. «Почему? Почему так?» — переспросила она. Свою ненависть, словно истонченную болезненной ревностью, Вера направляла прежде всего на то, чтобы оттенить чужое бессердечие, чтобы высветить причины своих страданий в словах, обращенных к ней собеседником. «Да-да, — поддался Римини, — почему, и почему именно так». В ту же секунду у него возникло чувство, словно по телефонному кабелю к нему выдвинулась с самыми решительными намерениями вся армия противника. Для начала ему пришлось выслушать содержание целого полицейского досье на всех рыжих баб вообще и на некоторых особо похотливых в частности; затем ему прочитали целую лекцию — настолько откровенную, что Римини даже покраснел, слушая ее, — о плачевном состоянии косметической промышленности в стране, так и не сумевшей наладить выпуск губной помады, которая не стиралась бы во время орального полового акта и была бы устойчива к воздействию спермы; третьей составляющей этого прокурорского выступления был отчет о раскрытии заговора, организованного устойчивой преступной группой в составе Римини и Серхио, целью которого было выставить ее, Веру, на посмешище. «Перестань, я ведь с нею даже не знаком!» — возразил было Римини — и понял, что напрасно. «Ах, ты с ней даже не знаком! Так это еще хуже! — закричала Вера. — Это уже вообще предел всему!» С этими словами она бросила трубку. Римини начал звонить ей опять — раз, другой, третий… Всякий раз он выжидал на гудок-другой дольше, словно увеличивающаяся продолжительность звонков могла стать ключом к этому любовному шифру. Он был уверен в том, что Вера никуда не ушла и сидит рядом с телефоном, быть может, даже считая звонки; скорее всего, она при этом испытывала огромное удовольствие — не только от осознания того, что он переживает и чувствует себя виноватым, но и от того, что у нее есть выбор: предоставить ему и дальше названивать ей или же согласиться на то, чтобы увидеться, и высказать все, что она думает, ему лично. Сам же Римини, в очередной раз набирая номер, вдруг осознал, что готов вновь и вновь давать ей возможность почувствовать себя победительницей, потому что действительно уже крепко запутался в сотканной ею паутине любви.

Вера так и не сняла трубку. Римини удалось дозвониться до нее ближе к вечеру, когда он вернулся домой после первой в своей жизни покупки кокаина. В одной руке он держал заветный бумажный пакетик, а в другой — телефонную трубку. Он дрожал, у него потели ладони. Римини раньше даже не предполагал, каким, оказывается, восхитительным может быть такое элементарное и, казалось бы, неприятное чувство, как страх. Зажав трубку между плечом и скулой — как Вера, когда он впервые увидел ее в сувенирном магазине, — он стал набирать номер, аккуратно разворачивая другой рукой упаковку с белым порошком. Вера ответила быстро — едва ли не после первого же гудка. Судя по голосу, она не то успокоилась, не то и вовсе впала в депрессию. Римини представил ее полулежащей на незастеленной кровати, в комнате с плотно задернутыми шторами, с беззвучно работающим телевизором, окруженной тарелками с остатками еды и грязными переполненными пепельницами. Говорили они долго. Вера перевела свои внутренние эмоции на несколько более цивилизованный язык и добавила к теме личных обвинений в адрес Римини рассуждение о своей фатальной невезучести и о том, что «от судьбы не уйдешь»; в общем, за эти полдня ничего не изменилось — она просто немного остыла и успокоилась. Римини, удостоившийся по ходу разговора почетного звания «туалетного сексуального маньяка», открыл в себе такие таланты к промискуитету, о которых раньше и не подозревал. Кроме того, он, блаженно улыбаясь, как верующий, увидевший несомненное чудо, осознал, что любовь, оказывается, вовсе не обязательно должна быть разделенной, всеобъемлющей, безусловной и продолжительной; это чувство могло быть совсем иным — безответным, пронизанным недоверием и отравленным ревностью. В ответ на упреки Веры он лишь смеялся и все отрицал. Она соглашалась с его доводами с одной лишь целью — перейти к следующему пункту обвинений; Римини, как и любой человек, ставший объектом острой ревности, стремительно овладевал искусством слышать то, что не произнесено вслух, настраиваться на едва уловимую частоту, на которой ревнующий передает зашифрованную информацию о своих истинных, не замутненных пеленой ревности чувствах, — и на этой волне Римини по-прежнему ловил некоторое волнение и подозрения. «Подожди», — был вынужден сказать он ей в какой-то момент — и замолчал так неожиданно, словно его скрутило приступом боли. Но это была не боль — он испытывал иное, не знакомое ему до этого дня чувство: ощущение было такое, что с него содрали кожу и теперь контакт между ним и окружающим миром — в первую очередь голосом Веры — осуществлялся не опосредованно, а напрямую, с какой-то особой ясностью и обостренностью. На несколько секунд он закрыл глаза и посидел так — молча и неподвижно. Затем, прикрыв трубку ладонью, наклонился над юным и загорелым лицом Софии и резко втянул заранее выложенную дорожку кокаина. «Эй, ты там, надеюсь, один?» — требовательно поинтересовалась Вера, когда он снова подал голос в трубке. На этот раз Римини не составило труда успокоить свою собеседницу. Воодушевленный наркотиком, эффект которого от осознания того, что куплен он был самостоятельно, видимо, усилился, Римини говорил много, легко и красиво, словно стараясь заполнить своими словами любую пустоту в сознании Веры, не давая неуверенности и подозрениям занять это место. Он не слишком вслушивался в то, что говорил, но, блуждая в кокаиновом тумане, подсознательно выбирал нужное направление; судя по всему, такие разные химические элементы, как влюбленность, цинизм и самоконтроль, под воздействием кокаина соединились в его сознании в какой-то новый, обладающий неведомыми свойствами сплав. Не воля, не разум, а что-то иное подсказывало Римини, где и на чем сделать акцент, где надавить на собеседницу, а в чем уступить ей, о чем рассказать, а о чем умолчать… Судя по тому, что Вера все меньше говорила и все больше слушала, Римини мог предположить, что его слова не пропали даром. Тем не менее она время от времени вновь пыталась оказать сопротивление. Римини ощущал себя этаким спасателем, который тащит к берегу купальщика, не рассчитавшего свои силы; купальщик оскорбляет спасателя, а то и отталкивает его или даже пытается утопить — причиной такой реакции у многих становится уязвленное самолюбие. Римини, не желая доводить дело до драки в незнакомых ему водах океана ревности, постепенно уводил Веру из открытого моря в мелководную прибрежную бухту, на всякий случай поближе к земной тверди, где он чувствовал себя более уверенно. Такая тактика, выбранная им интуитивно, оказалась весьма эффективной — говорить Римини пришлось очень долго, но зато, когда после долгой паузы Вера вновь попыталась что-то возразить ему, ее голос звучал уже не враждебно и напористо, а беззащитно и даже как-то жалобно — так, бывает, ведут себя люди, которые считают себя виновными в какой-то неприятности, затронувшей окружающих; они не то чтобы готовы признаться во всем и взять на себя ответственность, но по крайней мере не делают вид, что ничего не произошло, и, оттягивая неприятные минуты признания, стараются до поры до времени не показываться никому на глаза. В общем, дело дошло до того, что Вера сначала спросила, а затем и попросила, нет, потребовала — на редкость трогательно и наивно, — чтобы Римини, как только заинтересуется другой женщиной, как только у него появится другая женщина, немедленно сообщил ей об этом, прямо и открыто, потому что, по ее словам, куда больше, чем сам факт измены, ее ранило состояние неведения. В ответ Римини клятвенно заверил ее, что расскажет обо всем, как только это случится, добавив, естественно, что очень сомневается в том, что это возможно при наличии в его жизни такого сокровища, как Вера; при этом сам он осознал, что его жизнь с появлением этой девушки действительно начала радикально меняться.