Виктор Бердинских - История одного лагеря (Вятлаг)

• Название: История одного лагеря (Вятлаг)
• Автор: Виктор Бердинских
• Издательство: Аграф
• Жанр: История
• Год: 2001
• ISBN: 978-5-7784-0042-9

До сих пор в России не было ни одной научной книги по истории любого из 50-ти с лишним лагерных комплексов ГУЛАГа. Между тем именно лагерные комплексы были основой, становым хребтом гулаговской империи. Только исследуя историю отдельно взятого лагеря, можно до конца понять и объяснить механизм лагерной системы. В данной книге впервые на основе богатого архивного материала, воспоминаний очевидцев рассказывается об истории формирования и функционирования одного из 10-ти лесных лагерей Вятлага ГУЛАГа с 1930-х до 1960-х годов. Перед читателем раскрывается уникальная картина жизни и быта людей в исключительно тяжелых условиях неволи на русском Севере. Книга будет интересна всем, кого занимает историческая судьба России в XX веке и прежде всего одна из самых горестных и закрытых тем - история ГУЛАГа.

---

Известная киноактриса Т.Окуневская в мемуарах "Татьянин день" так вспоминает свою лагерную "артистическую работу" в 1950 году:

"Культбригада готовит программу, и это ее рай: мужчин привозят в женскую зону на репетицию, и у кого-то появляется хоть какая-то личная жизнь. А когда программа готова, их возят по всем лагпунктам – и это их ад. Они ночуют на вахтах, в столовых, на полу, где попало, таская на себе весь скарб – костюмы, инструменты… От культбригады впечатление тягостное: замученные, несчастные люди, держится более или менее молодежь. Даже под страхом смерти интеллигенция в лагере не может не сплетничать, не завидовать, не устраиваться получше за счет других. Контакты с начальством – это заискивание, подхалимство – все то же, что обязаны проделывать "придурки" за благополучие в зоне…"

Конечно же, элемент творчества при рабском "зековском" состоянии артиста очень слаб. Татьяна Окуневская, сильная личность и внимательный аналитик, вспоминает, что за всю свою лагерную "артистическую деятельность" творческий порыв лишь однажды выплеснулся у нее – на концерте в дальнем лагпункте:

"Здесь город, огромный, разбросанный город каторжников, трудящихся с утра до ночи, раздетых, голодных, холодных, и ничего, кроме надежды на свободу, у них нет. Рабы. Как же здесь уцелеть психически?! Как не превратиться в животное?! В лагере добро и зло сконцентрированы, сплющены…

Лагерь самый-самый дальний, огромный, пурга метет уже три дня, мы еле добрались… Зрители тихо, спокойно входят в зал, выбриты, приодеты. При моем появлении встали и начали аплодировать, и так же мгновенно упала тишина, за окнами воет вьюга.

Запела, и вдруг две тысячи сердец забились вместе с моим… дышат вместе со мной… у нас одна душа… Это и есть вдохновение. Впервые. Может никогда не повториться. Не прийти. Земного такого счастья не бывает. "Землянка". У мужчин текут по щекам слезы, тишина жгучая, пурга ревет… Передо мной фронтовики, смотревшие в глаза смерти. Сильные, молодые, цвет нации. Если открыть ворота, то строем выйдет полк от рядовых до командиров, до полковников. Они потребовали, чтобы быть вместе без уголовников, без блатных, и за это валят по две нормы леса…"

Здесь точно подмечено, что находившиеся в лагере фронтовики уже не являлись "бессловесным тяглом": их сложнее морально раздавить, превратить в рабов. Личностное начало – инициатива, чувство собственного достоинства – в этих людях, прошедших через огонь и кровь Великой Войны, обострено до предела. И все же – есть в этом рассказе популярной актрисы явственный элемент лагерной легенды, мифа. Ведь лагерь в сущности – это большое ухо: здесь живут слухами и любят сочинять романтически приподнятые мелодрамы, которые увлекательно рассказывают вечерами ("тискают `романы") специалисты этого дела.

Кстати, важное место в жизни заключенных занимало и "печатное слово" – книги и периодика (особенно – во времена "оттепели"). По данным политотдела Вятлага, в 1951 году на 32-х подразделениях лагеря имелись 42 библиотеки для "сидельцев". Общий книжный фонд составлял около 40.000 экземпляров (правда, почти половина из них – политическая и техническая литература). Каждый второй заключенный значился библиотечным читателем. Кроме того, тогда выписывалось для лагерников 1.637 комплектов газет и 326 журнальных экземпляров. Согласимся, это немало, даже на 20.000 человек "контингента"…

Вторая половина 50-х годов – это краткий "расцвет" художественной самодеятельности в лагерях. Так, на упоминавшемся уже 22-м ОЛПе Вятлага в это время в ней участвовало около 30 человек. Музыкальным руководителем был заключенный Пищальников, окончивший Бакинскую консерваторию по классу фортепьяно ("сидел" он по 58-й статье – будучи в плену у немцев, поставил для них концерт). В лагерной самодеятельности Пильщиков играл на аккордеоне. Солист-вокалист – заключенный Немарцев (осужден по Указу "четыре шестых" – от 4 июня 1947 года) – в "зоне" работал портным. Были неплохие исполнители на струнных инструментах, певцы, чтецы, хор, модная в то время клоунада. В репертуаре, утверждаемом КВЧ, обязательное и значительное место отводилось "материалам на местные темы" – отражающим "жизнь ОЛПа"…

Тогда же, при временном смягчении лагерного режима, в некоторые "зоны" разрешали даже выписывать наложенным платежом любые музыкальные инструменты. Этим воспользовались, например, заключенные Комендантского (центрального) ОЛПа Вятлага. Здесь имелось в "зоне" немало баянов, аккордеонов, гитар. Широкую известность в Вятлаге приобрел местный оркестр духовых инструментов. Заключенные, бывшие на "воле" музыкантами-профессионалами, сумели поставить и самодеятельность лагпункта на вполне приличный, невиданный (и неслыханный) в здешних местах уровень. Музыка в этот период заполняла "свободное время" у сотен лагерников. Однако уже в 1959 году вятлаговскому начальству "показалось", что со "всей этой зековской самодеятельностью" оно "перегнуло палку" и почти все музыкальные инструменты у заключенных Комендантского ОЛПа изъяли, оставив 3-4 баяна на всю "зону" (3.500 человек).

***

Делом "здравоохранения" в лагере ведала также особая служба, возглавлял которую санотдел (САНО) Управления ИТЛ. В 50-е годы, согласно штатному расписанию, в этом отделе, кроме его начальника, значились врач-инспектор, снабженец и два санитарных врача (санэпидемстанция – СЭС). В самом поселке Лесном функционировала поликлиника с больницей – для лечения начсостава (офицеров и солдат), вольнонаемных работников, членов семей сотрудников лагеря. Заключенным медицинская помощь оказывалась в санчастях, которые имелись в каждом ОЛПе. Там же лагерники получали освобождение от работы по болезни или направление на ОП ("отдых производственный") на несколько дней. Тяжело больные "сидельцы" лечились на 16-м ОЛПе – в центральной больнице (ЦБ) для заключенных, куда недужных, включая "саморубов-членовредителей", доставляли специальным вагоном ("вагонзаком") или санитарной дрезиной "скорой помощи". Располагалась ЦБ первоначально в 50 километрах к северу от Лесного, а затем – в нескольких километрах южнее от него, в поселении Полевой-2. На больничном ОЛПе имелись хирургическое отделение с операционными, двухэтажный туберкулезный корпус, кожвенерологический стационар, психиатрическое, инфекционное и терапевтическое отделения, а кроме этого – пересыльный пункт ("пересылка"), "хозбарак" и ШИЗО. Врачами (в большинстве своем) в 50-е годы уже работали вольнонаемные специалисты либо освободившиеся из лагеря, но не имевшие права выезда за пределы Вятлага, а также немцы-спецпоселенцы, приписанные в 1946 году к спецкомендатуре Кировского областного УМВД. В конце 40-х и начале 50-х годов находились среди вятлаговских медиков и те, кто был причастен к шумным процессам по делам "кремлевских врачей".

Пациент-заключенный 50-х годов так вспоминает о своих лагерных целителях:

"О медиках 16-го больничного кто-нибудь напишет много доброго. Как специалисты-врачи, как люди-человеки они заслуживают сердечной похвалы людской. Сразу же после 1953-го года разрешили "комиссовку" – списание (освобождение) по болезни больных заключенных. Скольким же они (больничные врачи) продлили жизнь на "воле" или хотя бы позволили умереть не в "советских Бухенвальдах"! Отношение врачей к лагерникам было человеческое, если последние действительно болели и не вели себя с медиками по-скотски. Не повернется язык говорить худого, если этого не было. Часто, очень часто врачи стремились дать отдохнуть работягам-доходягам перед отправкой их на лесоповал: если видели, что выписываемый из больницы опять "дойдет до ручки", ему назначали повторное лечение в стационаре или санчасти при лагпункте. Попадались, конечно, и среди врачей подлецы, однако таких все же были единицы, это не массовое явление. Чаще всего – это врачи-женщины, обиженные мужиками, природой или судьбой. Но это – единицы. Основная масса лагерных врачей – подвижники Божьей милостью, человеколюбы…"

Немало было в вятлаговской "больничке" пациентов с рублеными ранами – "саморубов" (заключенный сам наносил себе удар топором по руке, чтобы не работать и попасть на "стационар", – передохнуть там от каторжного труда на лесоповале для многих представлялось единственным спасением).

Случались и вещи самые невероятные. Вот лишь несколько фактов из "обычных" будней ЦБ (конец 50-х годов): один заключенный "разжевал и съел" электролампочку, другой – проглотил целую партию домино, третий – ложку и вилку. Особенно распространенным было "употребление" так называемых "якорей": клубок проволоки с выступающими острыми концами и привязанной суровой ниткой заглатывался вместе с хлебной мякотью, в желудке этот мякиш рассасывался и обнажившаяся острая проволока при подергивании за прикрепленную к "якорю" нитку вызывала кровавую рвоту. Таких "якористов" срочно отправляли на хирургическую операцию и "проделывали" ее без всякого снисхождения и милосердия…