Вячеслав Фомин - Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

• Название: Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу
• Автор: Вячеслав Фомин
• Издательство: Панорама
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-93165-132-2

Монография посвящена одной из самых актуальных тем российской и зарубежной науки - проблеме этноса варяжской руси, стоявшей у истоков российской государственности. Подробный анализ источниковой базы показывает, что своими корнями варяжская русь связана со славянским южнобалтийским Поморьем, определявшим в IX-XI вв. жизнь всей Северной Европы. Выявлены иные истоки норманизма, действительное содержание полемики М.В. Ломоносова и Г.Ф. Миллера по варяго-русскому вопросу, принципиальное отличие в понимании сути антинорманизма между исследователями дореволюционного времени и исследователями XX в. Источниковедческая часть работы содержит подробный историографический обзор по вопросу складывания древнейшей нашей летописи Повести временных лет и Сказания о призвании варягов.

---

Многие позитивные наработки в области летописеведения, сделанные его предшественниками, к сожалению, не были учтены А.А. Шахмато­вым. По схеме, предложенной им в начале XX в., отправной точкой ПВЛ (а значит, и всего русского летописания) являлся Древнейший свод 1039 г., составленный при Софийском соборе. Затем он был включен в свод 1073 г., созданный в Киевском Печерском монастыре, а тот, в свою очередь, был положен в стенах этой же обители в основу Начального сво­да 1095 г., уже имевшего хронологическую сетку и также включавшего в себя Новгородский свод 1050 г., выполненный при Софийском владыч­ном дворе, с продолжением до 1079 года. На основе Начального свода 1095 г. была создана в Печерском монастыре в 1110-1113 гг. несохранившаяся первая редакция ПВЛ, автором которой якобы является Нестор. Ее вторую редакцию Шахматов связывал с игуменом Выдубицкого мо­настыря Сильвестром, работавшим около 1116 г. по поручению Вла­димира Мономаха. Третью редакцию летописи, выполненную в том же Печерском монастыре на основе материала Сильвестра летописцем, близким сыну Мономаха Мстиславу (в 1904 г. Шах­матов в авторе ПВЛ видел Сильвестра. Начиная с 1908 г., таковым счи­тал Нестора. Рассматривая Сильвестра как редактора летописи, ученый полагал, а эта точка зрения принята его последователями, что он главным образом переработал заключительную часть ПВЛ, не отвечавшую интересам Мономаха, и добавил ряд статей, наоборот, благоприятствующих ему). Вторая редакция, по мнению исследователя, читается в Лаврен­тьевской летописи, а третья в Ипатьевской. В итоге получалось, что ПВЛ - это результат пятикратной переработки (с 1073 по 1118 г.) и перио­дического пополнения одного и того же материала, осуществляемого в Киевском Печерском монастыре. Начальный свод 1095 г. Шахматов ви­дел в текстах НПЛ младшего извода, на основании которого он рекон­струировал его состав.

Даная схема развития русского летописания была принята советской наукой (и современной тоже), но в серьезной редакции. Во-первых, было обосновано доказано, что Древнейшего свода 1039 г. не существовало (из крупнейших профессионалов-летописеведов его признавали, навер­ное, только М.Д. Приселков и А.Н. Насонов; ссылка на Древнейший свод также встречается в работах либо неспециалистов в области летопи­сания, либо только начинающих входить в круг его сложнейших проб­лем). Затем ее основательно отредактировал Д.С. Лихачев. Ученый от­рицал существование Новгородского свода 1050 г., в связи с чем свел рус­ское летописание лишь только к киевской традиции, начав ее историю со свода 1073 г. (далее он во всем следует Шахматову), что невероятно обедняло и сужало не только его истоки, но и его влияние на обществен­но-политическую жизнь Руси вообще и ее отдельных областей, в част­ности. А, главное, значительное «омолаживание» времени сложения летописи поставило под серьезное сомнение доверие к ней как истори­ческому источнику, «ибо она в таком случае слишком далеко отстоит от излагаемых событий, что непременно должно породить не только иска­жения в их передаче, но и преднамеренный вымысел».

Сомнения в ПВЛ как историческом источнике присутствуют в науке давно, и ими в той или иной мере были заражены многие известные ис­следователи. Родоначальник «скептической школы» М.Т. Каченовский, видя в летописях памятники, созданные в XIII или даже XIV в., утверж­дал, что отсюда степень их достоверности невелика, и «что до конца XI ст. все повествования летописей основаны на преданиях, уже иска­женных в устах четырех или более поколений, на поэтических (часто са­мых нелепых) вымыслах...». Ученик Каченовского С.М. Строев также был уверен, что многие известия летописи до середины XI в. выдуманы летописцем. Д.И. Иловайский весьма отрицательно отнесся к боль­шинству известий ПВЛ второй половины ІХ-Х вв., считая, что летопись, начавшись легендами и баснями, «становится полнее, достовернее, об­стоятельнее» лишь по мере приближения к началу XII в., и упрекал оп­понентов в том, что они «ограничиваются голословными фразами о прав­дивости Нестора вообще». Точно также думал Н.И. Костомаров: ему вымышленным казалось многое из записей ІХ-Х веков. Перед револю­цией В.А. Пархоменко предостерегал, что нельзя «верить нашему так на­зываемому «Нестору» на слово во всем», надо «относиться к показаниям его осторожно-критически». М.Д. Приселков, в свою очередь, убеждал, что историческая память в XI в. сохраняла лишь имена князей конца IX-X вв., «обросшие целым рядом легенд, в которых летописцу иногда не удавалось счастливо разобраться». А.А. Шахматов также говорил о пол­ной недостоверности летописных событий до 945 года.

Подобные настроения были перенесены в советскую историографию. В 1939 г. М.Д. Приселков осудил историков, которые доверяют датам и сообщениям ПВЛ при изучении X века. Через два года он сказал более жестко: в пределах IX - начала XI вв. ПВЛ является для нас «теперь источником искусственным и малонадежным», построенным, главным образом, на устной традиции, и что лишь только с 1061 г. идут точные даты. До этого же времени, заключал ученый, все немногочисленные точные даты летописи извлечены из памятников культовой письменнос­ти. Тогда же В.А. Пархоменко подчеркнул, что время ІХ-Х вв. для лето­писца второй половины XI - начала XII в. «очень раннее», на которое он смотрел сквозь призму легенд, песен, сказаний, туманных и отрывочных данных, и что ряд исторических деятелей той эпохи - эпические личнос­ти. В 1962 г. Я.С. Лурье поддержал точку зрения Приселкова, предупреж­дая, что надо осторожно относиться к ПВЛ, составленной в начале ХХ века. В 1973 г. он был более категоричен в своем мнении, говоря, что для истории ІХ-Х вв. ПВЛ «является недостаточно надежным источ­ником». Столь явный «скепсис» Лурье в отношении ПВЛ и совершен­ное отсутствие в научных кругах реакции на него проистекали во многом из построений Д.С. Лихачева, начинавшего летописание лишь с 1073 г.

М.Х. Алешковский, также следуя за Лихачевым, пошел дальше его. Начало киевской, а, следовательно, и русской письменной истории, он связал с летописью, написанной, по его предположению, в конце 60-х -начале 70-х гг. XI в. в основном на устных преданиях. Этой летописью и Хронографом по великому изложению, помимо других источников, воспользовался Нестор, который в несколько приемов, начиная с 90-х гг. XI в., к 1115 г. завершил работу над ПВЛ, где уже имелась хронологическая сетка (Алешковский был убежден, что до 1091 г. летопись в Печерском монастыре не велась вовсе). Летопись Нестора в чистом виде не сохранилась и дошла до нас с некоторыми изменениями в НПЛ младшего извода. В 1119 г. в Киеве по заказу Владимира Мономаха и его сына Мстислава летописец Василий, побывавший в 1116 г. в Новгороде и в Ладоге, с помощью Хроники Георгия Амартола отредактировал летопись, поставил не только даты с 852 по 920 г., но и уточнил хроно­логию до 945 г., в результате чего возник ее Ипатьевский вариант. Около 1123 г. переяславский епископ Сильвестр по заказу все тех же лиц пе­реписал для Переяславля текст Василия, и эта копия читается в составе Лаврентьевской летописи.

Отрицание историзма ПВЛ проистекает прежде всего из тех методов, которыми руководствуются исследователи при изучении летописания. В 1922 г. С.В. Бахрушин подметил, что А.А. Шахматов, интересуясь ле­тописью прежде всего как литературным памятником, «стремится вос­становить его в чистом виде, не задумываясь над тем, какие выводы может сделать в будущем историк по его порой гениальной реконструк­ции». В 1930 г. Н.К. Никольский прямо указал на ущербность абсолютизации Шахматовым текстологического метода: историю сводов XI в. он рассматривает только как преемственную литературную работу свод­чиков, редакторов, писцов, а избранный им метод изучения ПВЛ повел его по предвзятому направлению таких наблюдений, «которые исклю­чали необходимость признавать как преднамеренность пропусков и умолчание, так и влияние идеологической тенденциозности на состав летописей». Шахматов вначале считал неудачной саму мысль о тенден­циозном «вычеркивании», в связи с чем, отмечает А.Г. Кузьмин, в его представлении «летописание как единое вековое дерево было оторвано от породившей его общественной среды, замкнуто само в себе». Лишь только в 1916 г. ученый пришел к мысли, высказанной еще в XVIII в. В.Н. Татищевым, о тенденциозности летописания, о том, что, как он сам уже образно и емко выразился, «рукой летописца управляли поли­тические страсти и мирские интересы». А это означало, констатировал В.Т. Пашуто, что все написанное им «прежде о летописях совершенно ненадежно, ибо он-то в своих исследованиях исходил из предположения, что летописцы и правдивы и непристрастны; во всяком случае, их действий, как тенденциозных, Шахматов не учитывал». Когда же он стал принимать во внимание этот фактор, то, естественно, осознал всю условность предлагаемых им ранее реконструкций и признал, например, что первая редакция ПВЛ, которую исследователь связывал с Нестором, не может быть восстановлена. Вместе с тем это было признанием огра­ниченных возможностей текстологического метода в изучении русского летописания, сторонником и-популяризатором которого Шахматов яв­лялся всю свою творческую жизнь.