Вячеслав Фомин - Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

• Название: Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу
• Автор: Вячеслав Фомин
• Издательство: Панорама
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-93165-132-2

Монография посвящена одной из самых актуальных тем российской и зарубежной науки - проблеме этноса варяжской руси, стоявшей у истоков российской государственности. Подробный анализ источниковой базы показывает, что своими корнями варяжская русь связана со славянским южнобалтийским Поморьем, определявшим в IX-XI вв. жизнь всей Северной Европы. Выявлены иные истоки норманизма, действительное содержание полемики М.В. Ломоносова и Г.Ф. Миллера по варяго-русскому вопросу, принципиальное отличие в понимании сути антинорманизма между исследователями дореволюционного времени и исследователями XX в. Источниковедческая часть работы содержит подробный историографический обзор по вопросу складывания древнейшей нашей летописи Повести временных лет и Сказания о призвании варягов.

---

Дополнительные сведения о варягах ІХ-ХІ вв. содержатся в софийско-новгородских сводах ХѴ-ХѴІ вв., представленных Софийской пер­вой и второй, Новгородской четвертой и пятой. Древнейшие списки Софийской первой летописи относятся к XV в., а общий текст софийско-новгородских сводов доходит до 1418 г., т.е. их основа древнее младшего извода НПЛ, но моложе старшего. Эту летописную традицию А.А. Шах­матов первоначально связывал со сводом 1448 года. Позднее, отказав­шись от мысли о существовании подобного свода, он выделял софийско-новгородский свод 30-х гг. XV в., соединивший «Софийский временник» 1432 г. и «Полихрон Фотия» 1423 г., и частично. Ростовский владычный свод (возражая Шахматову, М.Д. Приселков относил тот же «Полихрон» к 1418 г.). Свод 30-х гг. XV в. дошел в Софийской первой и Новгород­ской четвертой летописях. Софийская вторая летопись отразила свод 1518 г., опиравшийся на некий летописный свод 80-х гг. XV в., состав­ленный в неофициальных церковных кругах. Новгородскую пятую лето­пись, доведенную до 1446 г., Шахматов охарактеризовал как соединение Новгородской четвертой с НПЛ, а в качестве ее третьего источника назы­вал все тот же софийско-новгородский свод 30-х гг. XV века.

В софийско-новгородских сводах помещен ряд оригинальных извес­тий, в основном касающихся эпохи Ярослава Мудрого, которые либо от­сутствуют, либо даны в сокращении в ПВЛ и НИЛ. По мнению А.Г. Кузь­мина, в этих памятниках в части с 1016 по 1060-е гг. выделяются нов­городские записи, которые при соответствующих параллельных чтениях ПВЛ и НПЛ являются определенно первичными по сравнению с ними.

Анализируя взаимоотношения новгородско-софийских сводов и ПВЛ, он пришел к выводу, что первый новгородский источник, доведенный до середины XI в., был очень скоро (в 50-60-е гг.) привлечен в Киеве, когда там создавалась основная редакция Начальной летописи. Исследователь не сомневается, что источник этот был использован лишь частично и не­брежно, т.к. киевского летописца «интересовала не столько новгородская история, сколько вопрос о происхождении династии русских князей, и ее он постарался связать с Новгородом». Вместе с тем Кузьмин подчерки­вает, что привлеченный памятник полнее сохранился не в ПВЛ, «а в софийско-новгородских сводах, которые ведут нас к новгородской летопи­си, составленной в последней трети XII века и использовавшей старорос­товское летописание». Завершая свои наблюдения над новгородским летописанием, историк отмечает неоднозначность новгородского летопи­сания, естественно вытекавшую из долговременного существования раз­лично ориентированных политических институтов: княжеской власти, представлявшей внешнюю для Новгорода силу, архиепископской кафед­ры (тоже не вполне новгородской) и собственно городской, связанной с институтом посадничества. При этом добавив, что различались по на­правленности и местные монастыри, в которых велась литературная работа и где, в условиях более благоприятных, чем для всей Руси, «могли держаться разные традиции в течение длительного времени».

Глава 2 Сказание о призвании варягов в дореволюционной историографии

В отношении Сказания о призвании варягов были высказаны разные точки зрения, большей частью сводящиеся к двум вопросам: достовер­но ли оно или нет, и в какой степени его текст испорчен позднейшими переписчиками. Но, вместе с тем, во многом оказалась обделенной в науке тема истории его изучения, что не только обедняет историографию по варяжской проблеме в целом, но и весьма негативно сказывается на ее разрешении. Видимо, первым, кто затронул эту тему, был Н.П. Загоскин. В 1899 г. он, проанализировав взгляд Д.И. Иловайского на Ска­зание, пришел к выводу, что отрицание исследователем этого памятника как источника стоит в прямой связи с его позицией, утверждавшей ис­конную самобытность руси на юге, в Приднепровье и в Азовско-Черно-морском Поморье. Г.М. Барац в 1913 г., рассмотрев схему складывания варяжской легенды, предложенную А.А. Шахматовым в 1904 г., конста­тировал, что его «ученые доводы», опираясь на которые «он считал воз­можным восстановить первичный текст и объяснить истинный смысл трактуемого Сказания, в сущности составляют лишь ряд крайне сомни­тельных гипотез». Те поправки, что внес Шахматов в 1908 г. в эту схему своими «Разысканиями о древнейших русских летописных сводах», Барац почему-то не учел.

Е.А. Рыдзевская в 1930-х гг., взяв во внимание работы Шахматова с 1904 по 1916 г., конкретно показала, как, согласно его представлениям, шло постепенное складывание легенды. Выделяя мысль исследователя, что на ее создание повлияли новгородские порядки (традиция пригла­шать и изгонять князей), Рыдзевская подчеркнула, что так думал еще Иловайский. В целом, Рыдзевская приняла все доводы Шахматова и со­гласилась, что в памятнике соединяются предания исторического харак­тера и тенденциозное сочинительство летописца. Мнение К.Ф. Тиандера, что в летописи зафиксированы варианты переселенческих скандинавских сказаний, она решительно отвергла. В 1960-х гг. И.П. Шаскольский, отметив, что русские ученые ХѴІІІ-ХІХ вв. «были твердо убеждены в достоверности» Сказания о призвании варягов, говорил, что Шахматов доказал поздний и искусственный характер происхождения Сказания о призвании варягов, что подорвало «одну из основ норманской теории». В советское время, утверждал он далее, М.Д. Приселков, Д.С. Лихачев, Л.В. Черепнин, Б.А. Рыбаков, А.Н. Насонов, М.Н. Тихомиров (не рас­крывая при этом их аргументации), «основываясь на марксистско-ленинской методологии», дали «еще более обоснованное и углубленное доказательство искусственности и недостоверности летописного ска­зания...». Опираясь на эту вводную, Шаскольский критикует взгляды А. Стендер-Петерсена на Сказание как скандинавский памятник, крити­кует его за доверие к нему и тем текстам летописи, которые, как полагал историк, явились «исходным пунктом для создания норманской теории». В 1978 г. он вкратце изложил теорию Шахматова о нескольких волнах пе­реселения на Русь скандинавов.

В начале 1990-х гг. И.Я. Фроянов примерно в тех же словах, что и Шаскольский, сказав о Шахматове и его предшественниках, впервые в науке проанализировал состояние разработки варяжской легенды в со­ветской историографии. Как крайность он квалифицировал позицию В.А. Пархоменко, призывавшего не придавать ей серьезного научного значения. В целом, в позиции исследователей по отношению к ней он увидел стремление «не замечать конкретных реалий в летописном рас­сказе о призвании варягов или же свести их к минимуму». В выводе Д.С. Лихачева, что легенда была создана киевскими летописцами с оп­ределенной политической целью, Фроянов увидел «хронологическое пе­реключение», в результате чего ее историческое зерно «искалось не в со­бытиях, каким она посвящена, а в политических коллизиях времен вну­ков Ярослава...». Указав, что археологи А.Н. Кирпичников, И.В. Дубов, Г.С. Лебедев к Сказанию о призвании варягов относятся с полным доверием, ученый отметил их «преувеличенное представление о Ладоге «как первоначальной столице Верхней Руси». Обзор он завершил выводом, что в науке наличествуют три подхода к оценке известий варяжской ле­генды. Первый, что в основе своей они исторически достоверны. Второй, что они абсолютно легендарны, т.к. были сочинены «в пылу идеологи­ческих и политических страстей, волновавших древнерусское общество конца XI - начала XII в.». Третий, что в предании о Рюрике слышны «отголоски действительных происшеегвий, но отнюдь не тех, что пове­даны летописцем, и что эти предания были использованы в идейно-по­литической борьбе рубежа ХІ-ХІІ веков. По мнению Фроянова, послед­няя точка зрения более конструктивна.

В 1999 г. В.В. Фомин, специально посвятив свою работу анализу ва­ряжской легенды, уделил значительное внимание истории ее изучения предшественниками А.А. Шахматова (тем самым преодолевалось обман­чивое впечатление, что до него в этой области ничего не было сделано), им самим и учеными XX в., в том числе и зарубежными, что дало воз­можность рассмотреть этот процесс в его взаимосвязи и непрерывности, во всех его положительных и отрицательных проявлениях. Как считает исследователь, «не имеет под собой никаких оснований как умеренный, так и самый крайний скептицизм в отношении Сказания о призвании варягов, который проистекает не из самой природы этого действительно сложного памятника, а лишь из той позиции, которую занимают ученые прежде всего в вопросе принадлежности варягов к тому или иному на­роду». Результаты его изысканий не позволяют согласиться с некоторыми мнениями, приведенными выше (прежде всего с тем из них, что в дошахматовский период не сомневались в достоверности Сказания). В 2001 г. Е.В. Пчелов дал довольно обстоятельное освещение историографии изу­чения варяжской легенды и ее ключевой фигуры Рюрика как в дорево­люционное, так и послереволюционное время, включая эмигрантскую литературу.