Георгий Захаров - Я - истребитель

• Название: Я - истребитель
• Автор: Георгий Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Подобно опустошительной буре прошли через наше село части мятежного чехословацкого корпуса. Они забирали лошадей, продукты. Крестьяне пытались сопротивляться - начались расстрелы.

Бугульминское направление оказалось одним из важнейших в первый период гражданской войны, и в течение нескольких месяцев село наше несколько раз переходило из рук в руки. Ход событий привел к закономерному результату; некогда аполитичные землепашцы все больше и больше меняли образ своих мыслей. Ломались незыблемые каноны крестьянской жизни. Старое Семенкино стало симпатизировать большевикам.

Но с этими тревожными изменениями село пустело. Люди стали исчезать куда-то. Так, однажды ночью в неизвестном направлении ушел мой старший брат Андрей. Кто куда уходил - в селе не знали. Семьи молчали. Иногда бывшие неразлучные друзья уходили в разные стороны.

Наступил самый тяжелый на моей памяти двадцатый год. Некогда крепкое село уже было разорено до основания. Держались еще лишь наиболее зажиточные семьи. Начался голод, и в лютую зиму в течение нескольких дней от голода умерли отец и мать. Потом умерла бабушка. Взрослых в доме не осталось. Несколько дней мы жили тем, что я срезал полоски с лошадиной шкуры, которой была обита дверь, а старшая сестра Василиса из этих обрезков делала нам отвар. Шкуры хватило ненадолго, и вот Василиса устроилась нянькой в одну зажиточную семью. Младшего брата на время взяли к себе дальние родственники. Меня и сестру Сашеньку они прокормить уже не могли. Тогда намотал я на себя и сестренку все, что могло служить одеждой, забил двери дома досками, и ранним морозным утром мы дошли прочь от родного дома, в котором нас ожидала неминуемая голодная смерть.

Еще много лет после той поры мне все казалось, что зиму двадцатого я увидел во сне или придумал, начитавшись книг. Память детства - самая цепкая память: с годами она не опускает ничего. Я помню, как однажды за куском хлеба мы исходили верст пятнадцать впустую. На окраине большого села - это было село Маклауш - оставалось всего три-четыpe избы, на которые мы еще могли как-то рассчитывать. Дело шло к сумеркам, и те избы были последней нашей надеждой. Обычно-то нам удавалось упросить кого-нибудь пустить, нас переночевать-с утра мы отправлялись дальше.

И вот подошли к одной из этих изб. Сестренка моя уже не могла плакать в голос. Окоченевшие губы ее не разжимались - слезы текли безмолвно. Мне было двенадцать лет, я плакать не умел и обычно молча стоял рядом, надеясь только на то, что сам наш вид вызовет в людях участие. Иногда, правда, угрюмо просил подать хлеба. Но тогда так, в молчании, мы могли простоять под окнами избы сколько угодно - народу в селе не было, никто бы не обратил на нас внимания. И - всю жизнь помню! - чтобы сестренка заплакала громче, я больно ткнул ее под ребро кулаком...

Вряд ли мы прожили б ту зиму, если бы однажды не повстречали двух таких же оборванцев - брата и сестру. Они были нам ровесниками. Мы вместе ходили весь день, собирая подаяния, а на ночь они привели нас к себе в дом. Это был покосившийся и запущенный вдовий дом. Навстречу нам поднялась изможденная женщина. Мы с Сашенькой стояли на пороге, готовые по первому ее знаку уйти или остаться.

Женщина заплакала, и мы остались.

В этом доме мы прожили до весны. Потом я батрачил, был в приюте, снова батрачил. Так прошло много месяцев - мы выжили, но в родное село вернулись не сразу.

...Однажды в Старое Семенкино на лихом боевом коне въехал красный кавалерийский командир. Он был молод, в лице его была сдержанная жесткость, и прищуренные глаза внимательно и цепко всматривались в избы. Так же внимательно следили за конником сощуренные глаза ко всему привыкших сельчан. Командир был хорошо обмундирован, весь перетянут новыми скрипучими ремнями. У левого бедра покоился эфес сабли, справа в кобуре ощущалась тяжесть нагана. Мало кто узнавал красного кавалериста: сверстников почти не осталось, старики видели плохо. А конник подъехал к дому, в котором уже давно никто не жил, остановился там, где некогда были ворота, и долго сидел молча в седле, и конь послушно ждал седока. Наконец он соскочил на землю, привязал коня и одним рывком оторвал доски, которыми была забита дверь. Это был брат Андрей.

Андрей собрал нас всех под родной крышей, и мы снова зажили одной семьей, и как раньше мужики с уважением говорили об отце, так теперь они говорили об Андрее. Огрубевший, ожесточившийся от отчаянных боев, прошедший с 1-й Конной армией тысячи километров, Андрей работал как черт. Он устроил работать в лесничестве и меня, потом комсомолом я был направлен в техникум.

Прошло три года. Мы уже прочно стояли на ногах. Андрей взял тогда с собой младшего брата и уехал в Невинномысск на Кубань, где воевал в гражданскую. Хотя переписывались редко, но я знал, что оба брата служат - младший поступил в военное училище.

В 1944 году на фронте я получил извещение о том, что оба моих брата пали смертью храбрых во время Керченской операции. Выяснить обстоятельства их гибели мне не удалось. Известно только, что был сильный бой и они погибли в одном бою...

Так в конце лета тридцать шестого года в автофургоне среди притихших товарищей я припоминал свое прошлое и внезапно почему-то пожалел о том, что за шестнадцать лет так и не выбрался навестить вдову и ее детей, у которых с сестрой Сашенькой прожил тяжелую зиму двадцатого года...

Но вот машина остановилась, и мы слышим:

- Можно выходить.

Мы в Киеве, во дворе какого-то большого здания. Днем бы наверняка узнал и этот район, и дом, но ночью довольно трудно сообразить, где ты находишься. Прошли в помещение полутемным коридором. Снова дверь. Из-под двери выбивается полоска света. Когда первый из нашей группы открыл дверь и, ошеломленный, остановился, я невольно вытянул шею. Вот это да! Мы - в банкетном зале. Накрыты столы, молча снуют официантки... Мы жмемся к стене. Нас человек десять - двенадцать - все летчики 109-й эскадрильи. Входят еще несколько пилотов, среди которых я узнаю Мирошниченко - вместе с ним были в школе командиров звеньев. Похоже, что и эти ребята находятся в полном неведении о происходящем.

Снова открывается дверь - и мы мгновенно вытягиваемся, замирая по стойке "смирно". Перед нами командующий Киевским военным округом И. Э. Якир, секретарь ЦК КП(б) Украины П. П. Постышев и несколько человек высшего политсостава округа. Командующий, улыбаясь, приветствует нас и приглашает всех к столу.

У командующего хорошее настроение. Он шутит, расспрашивает о самочувствии, наконец, предлагает тост. Мы, признаться, оторопели и смотрим на водку нерешительно. Командующий, посмеиваясь, сообщает:

- По моим сведениям, у вас завтра нелетный день.

Постепенно скованность пропадает. Начинается беседа. Разговор интересный, но не ради же застолья нас сюда привели, думаю я, и все мы ждем ответа на главный вопрос. Однако к концу ужина командующий только объявил, что нас группу летчиков - вызывают в Москву.

- Вероятно, речь пойдет о новых назначениях, - как бы между делом заметил он. - Впрочем, без вашего желания вас вряд ли переместят. А время подумать будет.

С этими словами И. Э. Якир заканчивает беседу. Нам желают успехов в дальнейшей службе, а мы кое о чем, кажется, уже догадываемся...

Москва. Машина неслышно несет нас с Рычаговым по асфальтированным улицам. Павел задумался: он москвич, родной город не отвлекает его от размышлений. А я все время смотрю в окно. Мне все интересно! Я впервые чувствую такой упругий ритм городской жизни. Этот ритм вызывает беспокойное желание двигаться, лететь куда-то вместе с толпой самому.

Только что мы побывали на беседе в ЦК партии. А сейчас возвращаемся к казарме, в которую поселили всю нашу летную группу.

- Вы - командир и будете командиром группы... - эти слова были сказаны Павлу.

- Вы - парторг и будете парторгом, как бы ни называлась ваша группа...это было сказано мне, но тут же предложили сдать партбилет: - Не волнуйтесь, здесь он будет в полной сохранности.

Рычагов - беспартийный. Он оставляет орден Ленина, которым как один из первых строевых командиров недавно был награжден за успехи в боевой и политической подготовке.

В казарме нас уже ждут. Нам необходимо выбрать гражданские костюмы. Выбирать есть из чего, но подчеркнутая элегантность новой одежды, неумение ходить в штатском, схожесть наших непритязательных командирских вкусов все равно выдают в нас людей военных.

- Привыкнете, - усмехается распорядитель нашего нового гардероба, - еще во вкус войдете. Потом снова придется привыкать к форме.

Привыкать к форме? Что-то не верится - она уже давно так привычна.

На следующий день утром мы отбываем на юг. Над Москвой чистое небо. Солнечно и светло в Севастополе. Солнечно в Одессе и Киеве.

Ясно над Парижем, Белградом, Афинами. Безоблачно над Мадридом.

Над всей Испанией безоблачное небо...