Джон Шемякин - Дикий барин (сборник)

• Название: Дикий барин (сборник)
• Автор: Джон Шемякин
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-094418-7

«Если бы мне дали книгу с таким автором на обложке, я бы сразу понял, что это мистификация. К чему Джон? Каким образом у этого Джона может быть фамилия Шемякин?! Нелепица какая-то. Если бы мне сказали, что в жилах автора причудливо смешалась бурная кровь камчадалов и шотландцев, уральских староверов, немцев и маньчжур, я бы утвердился во мнении, что это очевидный фейк.

Если бы я узнал, что автор, историк по образованию, учился также в духовной семинарии, зачем-то год ходил на танкере в Тихом океане, уверяя команду, что он первоклассный кок, работал приемщиком стеклотары, заместителем главы администрации города Самары, а в результате стал производителем систем очистки нефтепродуктов, торговцем виски и отцом многочисленного семейства, я бы сразу заявил, что столь зигзагообразной судьбы не бывает. А если даже и бывает, то за пределами больничных стен смотрится диковато.

Да и пусть. Короткие истории безумия обо мне самом и моем обширном семействе от этого хуже не станут. Даже напротив. Читайте их с чувством заслуженного превосходства – вас это чувство никогда не подводило, не подведет и теперь».

Джон Шемякин

Джон Шемякин – знаменитый российский блогер, на страницу которого в Фейсбуке подписано более 50 000 человек, тонкий и остроумный интеллектуал, автор восхитительных автобиографических баек, неизменно вызывающих фурор в Рунете и интенсивно расходящихся на афоризмы.

---

С морем этим, за которым Сан-Франциско.

Внутренний мир

Чем прекрасны мои родственники-камчадалы?

Тем, что они красивы. И умны. И еще очень любят все необычное и новое.

Плюс богатейший внутренний мир, сдобренный всякими отварами и подручными настоями.

Привезешь им акацию в семенах – будь уверен, все родственники-камчадалы очень обрадуются новинке, посмотрят на тебя красивыми глазами и приспособят акацию к настаиванию на спирту.

Народная кулинария

Мой камчадальский родственник Михаил считает итальянские рестораны идиотизмом. И не скрывает этого.

Зато любит собирать яйца птиц, вися вниз головой над пропастью. На скале, под которой волны бьются в стылую крошку.

Один раз взял и меня с собой.

Шрам под левым глазом у меня от какого-то пернатого демона. Демон хотел выклевать мне глаз, но промахнулся и заорал так, что даже я огорчился, что демон промахнулся.

Потом на меня срали целыми облаками всякие морские птицы.

Потом я сорвал ногти и расшиб колено.

Потом Михаил угощал меня макаронами и сообщил, что итальянские рестораны – это идиотизм.

Подкатывая к себе веточкой закопченное на углях пятнистое яйцо, я с Михаилом соглашался.

Ветер сносил туман с вершины клочьями. Моросил дождь.

Дикие

Камчадальские родственники мои – очень гордые люди.

Мы шли как-то с моими двоюродными братьями по грудам гниющих водорослей. Потому как собирали эти водоросли. И наткнулись на группу людей-камчадалов, но из другого поселка.

Два чужих камчадала тащили за ноги третьего. Районный врач, директор школы и председатель поселкового совета. Тащили районного врача. А председателя при этом еще и тошнило.

Увидев нас, трое чужаков отвернулись и закурили. Пробовал закурить даже районный врач. А ему это было трудно – он без штанов путешествовал, на куске брезента.

Все трое от нас отвернулись.

Я поздоровался. Не ответили.

Мы с братьями отошли.

– Наверное, им неудобно, да, стыдно, наверное, да? – спросил я участливо.

Братья с жалостью посмотрели на мою городскую порченность:

– Они к нам и на танцы не ходят, считают, что мы бережные. Дикие, значит. А у них техникум.

Вина

Я все-таки в семинарии учился, мне легче. А вот неподготовленному совестливому человеку сейчас, конечно, тяжело. Везде ему видится какая-то «его вина».

Стоны про вину характерны для большинства моих знакомых. У каждого из моих знакомых есть вина, и в этой вине они каются. Смотрю на все это дело с любопытством сытого зяблика.

Я получил кое-какое классическое образование. И прекрасно знаю, что вот у русских людей «вина» – это мама моя, мама! Это все! Это корень! Русские покаяние и раскаяние не различают в своем эмоциональном вихре постоянном, настолько все навыворот.

А у европейцев вина есть производная от «хюбрис» – умышленного злодеяния твоего, и производная от «кульпа» – непредумышленного твоего злодеяния. Каются публично в непредумышленном. А в предумышленном – не каются. То есть разбираются в составе вины, в ее качестве, сорте, взвешивают на руке, раскладывают, заворачивают, разворачивают…

А для камчадалов любая твоя вина – это прямая вина соседей. Или бога. Или бога соседей. А страдать из-за вины надо потому, что за правильное страдание перед Пасхой в церкви давали вкусный сахар.

Для русских вина – это занятие, для европейцев – упражнение, для камчадалов – ветер уносит прочь дым от костра.

Открытость сердца

Получил СМС: «Оу, сынуля…»

Ошиблись, бывает.

Второе СМС: «Оу, сынуля, ты такой красииивый!»

Нет, думаю, не ошиблись – мне СМС, мне!

Третье СМС: «Сынуля, эта девушка не для тебя!»

Ошиблись, бывает.

Именно так камчадалы общаются со своим единственным Богом – Христом. И именно так камчадалы верят в остальных богов удачи и сахара, когда Бог Христос спит и ничего не видит.

Я называю это «открытость сердца и улыбка душ». Семи душ из сорока двух душ камчадала.

Остальное

Раньше было время злое,
Время злое, остальное.
Нынче время будет злее,
Время злее, остальнее.

Это старообрядческий напев. Старообрядцы не говорят «стих». Потому что «стих» у старообрядцев – это колдовское заклинание. Колдуны у старообрядцев не заклинания говорят, а «стихи читают».

Для понимания данного песнопения достаточно знать, что «остальное» у старообрядцев означает «оставшееся до конца света». Есть остальное время, есть остальные люди, даже вещи есть остальные: «дом строит остальной» – это значит «гроб себе строгает».

И живут они в остальном мире.

Переплетения

Многих интересует вопрос: откуда у меня такая тяга к раскапываниям, ковыряниям, извлечениям и перетрясыванию всякого и всяческого? Одновременно, не сговариваясь, многие спрашивают: отчего я так много пишу про Петербург? Отвечаю на оба вопроса одним предложением: один из моих предков (тоже по фамилии Шемякин) кропотливо трудился управляющим Кронштадтской таможней. И я через него прихожусь еще сродственником Иоанну Кронштадтскому. Его воспитанница была женой одного из моих же Шемякиных. Отсюда у меня страсть к проповедям, задорный характер и критическое отношение к графу Льву Николаевичу Толстому. Так я отвечаю на третий вопрос, часто звучащий в письмах с угрозами в мой адрес.

Этот текст написан в целях разнузданного самопиара и оплачен мной.

Поступки

Внезапно осознал, глядя по сторонам, что меня совсем никто не предостерегает от множества необдуманных и диких поступков, которые я ежеминутно совершаю, пользуясь всеми возможностями, которые мне предоставляет почтенный возраст и неограниченный кредит женской доверчивости.

Раньше меня предостерегала моя тевтонская бабушка, например. Под ее безжалостным голубым взглядом я овладел всеми азами своей изворотливости и умению прикидываться мертвым, упав с гаража на кирпичи. Курение, портвейн, спекуляция, бегство от директоров школ, стрельба из поджигов, все, что составляло смысл моего существования, подвергалось ее критическому анализу и разбору.

Особенно бабушка любила нравоучительные повествования, которые неизменно заканчивались трагически. Собственно говоря, большинство бабушкиных моралите начиналось с курения одним мальчиком папирос в постели, а заканчивалось закономерным началом Второй мировой войны.

Мама, быстро поняв, что бегать за мной по стройкам можно только с целью знакомства с загорелыми стропальщиками и монтажниками опорных сооружений, нашла свое место в моем воспитании при помощи тех же грустных баллад о вреде питья и танцев, заканчивающихся, по обыкновению, моим долгожданным рождением.

Дядя Валера, вносивший посильную лепту в процесс моего быстрого созревания, знакомил меня с биографией своих друзей, которые начинали вот точно так же, как и я, с ковыряния пальцами в носу, а теперь валяются под заборами в окружении преданных бродячих псов.

Дядя Лева, в промежутках между своими долгими командировками, учил меня, что то, как я прожигаю детские годы, – просто позор и беспонтовая бакланка. Что в мои годы он уже вернулся из первой своей детской командировки и так себя удачно проявил в одной горьковской сберкассе, что вскоре был отправлен в более серьезную командировку, откуда приехал уже взрослым красивым человеком с фанерным чемоданом. «Сдавай!» – обычно заканчивал он свое кухонное выступление, внимательно следя за моими порхающими над клеенкой детскими пальцами.

И не то чтобы я следовал всем советам и внимал всем предостережениям. Нет! Но было, черт возьми, приятно.

А теперь все не то… Я стал каким-то социально заброшенным. Никто не интересуется, откуда у меня вон то и другое, никто не предупреждает, что еще вот чуть-чуть – и будет поздно, что то да се…

Горько. Не перед кем бренчать заслуженными в походах орденами. Некому рассказать, тыча костылем в окно, про полынный запах пройденных дорог.

Мумия и Мейерхольд

Мой прапрадед в молодости был известным на всю округу затейником.

В свободное от досуга время он отдыхал. Не хотел работать ни в какую. Никак. А ему уже четырнадцатый год шел.

Шли восьмидесятые годы XIX века, эпоха пара и химии, так что в борозду вставать Ефим Поликарпович Свистунов не спешил. Вместо этого искал пути к творческой самореализации. Мастерил каких-то зловещих кукол из тряпья и устраивал представления для деревенских.

Пристроили его в Пензе на водочный завод. Отвезли на производство, понятное дело, связанным. Вытрясли из мешка и приказали трудиться.

Начал он трудиться на производстве водки с поэтическим названием «Углевая». Что-то там на березовом угле, очистка, вкуснота неимоверная, польза фантастическая. Но кукол своих не оставлял – мастерил их и на промышленном предприятии.

До хозяина дошла слава о дурачке таком редкостном. Хозяин и сам пришел посмотреть, и сыночка своего привел. Сыночку кукольное шоу очень понравилось. Выдали прапрадеду три рубля на расширение репертуара. И каждую неделю Ефим Поликарпович мой устраивал спектакли. Пока не убежал с предприятия в отпуск, из которого вышел многодетным отцом только в 1912 году, завербовавшись на торговый флот для поездки в жаркие страны.