Михаил Гирели - Eozoon (Заря жизни)

• Название: Eozoon (Заря жизни)
• Автор: Михаил Гирели
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2016

Международная экспедиция ученых пытается раскрыть в джунглях Суматры тайны эволюции человека — и попутно раскрывает тайну исчезновения дочери голландского миллиардера. В этом весьма необычном произведении, впервые выпущенном в 1929 г., автор сочетает авантюрный сюжет с философскими и эротическими мотивами, а также модными темами вырождения, создания гибридов людей и обезьян, биологического преобразования человека и т. д.

---

— Еще великий Окен, — воскликнул Мозель, — доказал нам, что исходной точкой жизни высших животных надо считать пузырек материи — соединение азота, водорода, кислорода и углерода, — который, под влиянием, очевидно, в нем самом находящихся причин, подвержен какой-то деформации, внедрению наружной оболочки внутрь для образования будущих внутренних органов нашего тела, затем дроблению на части-клетки, которые, в силу закона взаимного притяжения, образуют, в конце концов, целую колонию неразрывно связанных между собой клеток, — комплекс низших одноклеточных, именуемый высшим животным организмом.

Чудесами и Богом мы, люди, условились называть то, что нам еще не ведомо и до объяснения чего мы еще не дошли.

Каковы процессы, заставляющие пузырек Окена проделывать всю свою сложную эволюцию, мы не знаем, и многие видят в них начала метафизические. Но нас в настоящее время не это должно интересовать, и о пузырьке Окена я не для того напоминал вам, чтобы вызвать спор о Боге и причине.

Я хотел своим указанием на океновский пузырек отметить начало цикла развития живой материи, к которому эта материя уже никогда вернуться не может.

Ибо мы научились уже в наших лабораториях заставлять делиться искусственные клетки, но не научились еще хотя бы самое простое животное — амебу — возвращать к стадии океновского пузырька.

Вот этим я и хочу подчеркнуть свою основную мысль, к которой и подхожу.

Раз цикл развития начался — точка! Он неминуемо должен следовать лишь вперед, но обращаться назад не может!

Уважаемые товарищи! Закон о необратимости развития остался никем непоколебленным, а потому он и должен остаться для нас законом!

Но… в каком порядке происходит движение живой материи и ее прогресс? Движется ли она по прямой, или движение ее лежит в плоскости круга?

Вот в ответе на этот вопрос и заключается вся премудрость. Ибо, если движение идет по прямой — живую материю ждет все новое и новое совершенствование; если же движение идет по кругу, то неминуемы фазы развития и упадка, и закон необратимости развития становится под знак вопроса.

Действительно, может быть, круг, по которому движется развитие жизни, настолько велик, что мы не в состоянии уловить регресса живой материи, так как любой отрезок этого круга, который мы в состоянии охватить нашим исследованием, в виду огромности самого круга, — представляется нам всегда прямой?

Может быть, лабораторно я не могу обратить амебу в пузырек Окена, но бесконечное время обращает?!

Итак, вот вам обе школы налицо: моя и профессора Мамонтова. Прямая и круг.

Впрочем, я должен оговориться: у меня моей собственной школы нет.

Я просто сумел в логических формулировках соединить воедино эволюционистов и трансформистов, трансформистов и селекционистов, селекционистов и дарвинистов и… и наконец, ныне я попытаюсь соединить и дарвинистов с мамонтовистами! И это уже будет — «мозелетизмом».

Однако, шутки в сторону. Я признаю существование идеи.

Деятельность нашего мозга есть не что иное, как деятельность, свойственная исключительно нервной клетке и ткани — вполне понятное явление дифференциации функций живой материи.

Однако, группируясь в особый орган — особого напряжения и эманации — в мозг, эти клетки создают как бы антенну, схватывающую эманации идеи, заложенной в космосе.

Вот откуда идет моя школа «собирания всех теорий воедино». Я вижу во всякой мысли результат восприятия только того, что реально существует. Комбинацией различных мыслей — мы приближаемся к единой идее, обладающей ими всеми, т. е. к истине.

Не думайте, что я удаляюсь от первоначальной своей мысли и забываю ту цель, к которой должна прийти моя речь.

Нет. Этими несколько отвлеченными сообщениями я только хочу более логически подчеркнуть то заключение, к которому мне надлежит прийти. Соединить прямую с крутом.

Я первый хочу подать вам пример того, к чему только что призывал. Я не могу, конечно, признать полностью теорию профессора Мамонтова, но я громогласно, перед всеми вами отказываюсь также и от ранее руководившей мною точки зрения. Я отныне сплетаю свою теорию с теорией Мамонтова и торжественно венчаю прямую с кругом.

Как, какими путями, почему и каким образом я дошел до осознания вышеизложенного, будет мной опубликовано по возвращении в Европу. Теперь же я лишь вкратце набросаю вам ту новую точку зрения, что овладела в настоящее время всем моим существом.

Движение живой материи идет не по прямой.

Но оно идет и не по кругу.

Мы движемся — по эллипсу!

Причем эллипс настолько удлинен, что боковые стороны его почти равны прямой, а полюса — очень быстрые переходы от плюса к минусу, т. е. суть не что иное, как те катаклизматические периоды, которым подвержена земля и все живущее на ней.

Это неожиданное заключение Мозеля настолько поразило всех ученых, совершенно не ожидавших его, что некоторое время царило полное молчание и все притаили дыхание.

Мозель, вытирая платком лоб, успел даже сесть за это время.

И вдруг все ученые разом, мгновенно следуя за вскочившим со своего места Мамонтовым, разразились таким громовым «ура», от которого запели тонкие бокалы с налитым в них искрящимся шампанским.

Крик, шум, восторженные аплодисменты долго не могли утихнуть, и ученые, как разбушевавшиеся дети, продолжая стоять, громко приветствовали профессора Мозеля еще в течение продолжительного времени.

И вдруг кто-то сзади дотронулся до плеча Мамонтова.

Мамонтов, словно электрический разряд прошел по всему его телу, вздрогнул и обернулся.

Перед ним стоял один из прислуживавших за столом ливрейных лакеев, который, почтительно нагнувшись, подал ему на подносе запечатанный конверт. На нем было написано:

«Господину Президенту Международной Экспедиции ученых».

Мамонтов взял конверт и некоторое время в нерешимости держал его в руках.

Потом, видимо, решившись, он протянул пакет профессору Мозелю и, среди сразу наступившего молчания заинтересовавшихся пакетом ученых, сказал:

— Этот пакет адресован не мне. Фамилии на нем не указано, но указано звание того лица, кому он предназначается. Президентом экспедиции являетесь вы, коллега, письмо должно быть вскрыто вами.

Мозель взял конверт.

Быстро прочитав письмо, Мозель резким движением руки протянул письмо к вздрогнувшему и как бы ожидавшему это Мамонтову и так, чтобы все могли услыхать его, громко и четко сказал:

— А письмо-то, оказывается, все-таки вам, дорогой коллега! Оно от старика ван ден Вайдена, в порыве своего восторга забывшего, очевидно, что президентство передано вами мне совершенно преждевременно. А восторгаться — есть действительно чему! То, что не удалось вам, удалось наконец этому неутомимому охотнику.

И отчеканивая в дальнейшем каждое слово, падавшее в сознание Мамонтова как удары добела раскаленного молота, профессор Мозель произнес:

— Невероятное все же случилось! Наконец найден настоящий, никем еще не виданный до сих пор экземпляр человекообразного существа — представитель вашей второй филогенетической ветви Homo divinus’a, который убит и привезен ван ден Вайденом в свою виллу. Старому и опытному охотнику приходится верить на слово, он не может ошибиться. От всей души поздравляю вас, мой гениальнейший друг, с успехом и прошу вас, по просьбе ван ден Вайдена, немедленно отправиться к нему в его виллу, чтобы собственными глазами убедиться в своей победе и принести нам подтверждение сообщаемого ван ден Вайденом факта.

Мамонтов молчал.

Кто-то прибил его ступни огромными, ржавыми гвоздями к ставшему внезапно холодным как лед полу. Сердце его до боли сжалось.

Через пять минут он уже мчался в автомобиле, любезно предоставленном ему фон Айсингом, по направлению к вилле Яна ван ден Вайдена.

Когда Мамонтов покинул ученых, чтобы поспешить на зов ван ден Вайдена, спокойствие и уравновешенность оставили его.

Стоя на крыльце губернаторской виллы, он не мог не удержаться от приказания шоферу поскорее закончить возню у фонарей автомобиля.

Шофер с удивлением взглянул на него, так как не прошло и сорока секунд, как фонари были им уже заправлены, машина заведена, и он сам сидел за своим местом, готовый по первому приказанию двинуть рычаг и дать машине полный ход, тогда как торопивший его Мамонтов все еще стоял в каком-то столбняке на ступенях крыльца.

Наконец настала очередь шофера поторопить своего седока, и он с чисто английской вежливостью, приподымая на голове свою кепку, корректно произнес:

— Если вы торопитесь, сэр, я ручаюсь доставить вас на место в две с половиной минуты, но… для этого вам следует занять место в машине, сэр!

Мамонтов совершенно бессознательно, руководимый исключительно одним только инстинктом, залез в кузов автомобиля и, съежившись, забился в угол, утопая в мягких рессорных подушках.