Георгий Голохвастов - Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

• Название: Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма
• Автор: Георгий Голохвастов
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Поэзия
• Год: 2008
• ISBN: 978–5–9796–0122–9

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов (1882–1963) — автор многочисленных стихотворений (прежде всего — в жанре полусонета) и грандиозной поэмы «Гибель Атлантиды» (1938). Чрезвычайно богатое, насыщенное яркими оккультными красками мистическое ощущение допотопной эпохи, визионерски пережитое поэтом, кажется, подводит к пределу творчества в изображении древней жизни атлантов. Современники Голохвастова сравнивали его произведение с лучшими европейскими образцами эпического жанра: «Божественной комедией» Данте, «Освобожденным Иерусалимом» Тассо, «Потерянным Раем» Мильтона. Философско-эзотерический эпос Георгия Голохвастова «Гибель Атлантиды» является выдающимся поэтическим произведением в освещении истинности платоновского предания и Атлантической Традиции, идущей к нам из тьмы тысячелетий.

---

Глава двадцатая

Рассвет. Желанна за ночью печали
Заря благая счастливого дня.
Молитвы утру в душе зазвучали,
Как тьму, тревоги ночные гоня.

Взмахнув крылами на жерди насеста,
Приветом солнце встречает петух,
И вестью жизни обрадован слух.
Прекрасно утро, как дева-невеста.
Ее в алмазы убрала роса;
В ее наряде зари полоса,
Как лент янтарных живой опоясок,
Обвивший светлой одежды виссон;
Как храм — ей небо, земля ей — как трон.
Играет море отливом всех красок;
На горных склонах румянится бор.
Восходит солнце, и ярче простор
Полей под первой улыбкой горячей.
Цветами с каждой минутой богаче
Лугов росистых зеленый ковер;
Смелей змеится струя золотая
По алой зыби, когда, пролетая,
Тревожит ветер дремоту озер.

Едва зардели лесные вершины,
Чуть первым вздохом вздохнул океан,
Как, слыша ранний распев петушиный,
Сегодня к жизни проснулся Ацтлан
Сегодня день необычный, не схожий
С другими днями; сегодня гостей
На праздник царских любимых детей
Зовут радушно сады у подножий
Дворца и храма на древней Горе;
Всю ночь тревожно спалось молодежи,
А сборы в путь начались на заре.

И к полдню девы и юноши роем
Собрались в царский заманчивый сад.
А он, обычно объятый покоем,
И жизни, буйно ворвавшейся, рад,
И счастлив шумом. Толпою нарядной
Разбужен сон величавых аллей;
От лиц веселых лугам веселей;
А в чащах резвость царит безоглядно;
Беспечный говор повсюду проник,
Везде затишье встревожено смехом,
И, словно споря с недремлющим эхом,
Кругом звенит голосов переклик.

Среди гвоздики и дикого мака,
В толпе поющей сплелись в хоровод
Шесть пар в нарядах эмблем Зодиака.
Как ход созвездий, медлителен ход
Обрядной пляски, идущей кругами;
Круги примятой травы под ногами,
Круги венков — как сплетенье орбит;
Как Млечный Путь меж созвездий, бежит
Змея гирлянды, опутав изгибы
Упругих, сильных и трепетных тел.
Светла кольчуга чешуйчатой Рыбы:
В руках Стрельца напряжен самострел;
Здесь — отрок смуглый с хвостом Скорпион
В руках другого — корзины цветов,
Колеблясь, ходят, как чаши Весов;
За ним раструбом цветного тритона

Плечо прикрыл Водолей-водонос;
А вот в уборе соломенных кос,
С пучком колосьев стыдливая Дева;
Овен мелькает в косматом руне;
Здесь Лев с оскалом раскрытого зева,
Там Рак с цветами в зажатой клешне;
Смешному, с рыбьим хвостом, Козерогу
Грозят рога золотые Тельца,
И Двойни, в маске двойного лица,
Влачат в траве мужеженскую тогу.
Живет легенда забытых времен
В картине пляски ритмичной и мерной,
И точно древней гармонией сферной
Под гимны танец-обряд напоен.

А вот у речки, где легкая стая
Стрекоз пригрета в густых тростниках,
Собрались девы, венки заплетая,
Чтоб ход судьбы прочитать в тайниках
Годов грядущих. Так было и прежде,
И впредь так будет в далеких веках!
Сердца томятся в несмелой надежде,
Пока уносит журчащий поток
Сплетенный с думой заветной венок
Из милых солнцу цветов повилики:
«Что даст гаданье на праздник великий?»

Венок, скользящий с волны на волну,
Сулит правдиво свершенье желаний;
Венок, бессильно ушедший ко дну,
Навек уносит и клад упований,
Пророча горе. Но ждет ли беда,
Зовет ли счастье, — ведь сердцу-невежде
Нельзя не верить! Так было и прежде,
Так долго будет, так будет всегда…

А где-то струны немудрой самвики
Поют, призывом любви задрожав:
Четы влюбленных, вдали от забав,
Скользят в аллеях, где яркие блики
В тени играют на желтом песке,
Где в листьях шепот привета и ласки,
Где пыль признаний звучит без опаски,
Где сладко сердцу в неясной тоске.

Царевне тяжко в жемчужном уборе;
Забава сверстниц царевне скучна:
Заклятий счастья в их девичьем хоре
Она не шепчет. Как может она
Делить с другими боязнь ожиданья.
И грусть, и радость при смене примет?
Не нужно ей прорицаний гаданья
На первом утре пятнадцати лет.

Она печально поникла головкой,
И грудь трепещет под жаркой рукой.
Следит царевна с ревнивой тоской,
Как, быстрый, сильный, с отважностью ловкой,
Царевич весь отдается игре,
Как будто вовсе забыв о сестре.

Вот звонкий оклик условной команды,
Вот топот бега. И девы гурьбой
Бегут чрез луг до зеленой гирлянды,
Чтоб скрыться там за охранной чертой.

Царевич, легкий, по свежей полянке
Бежит за ними вдогонку стремглав.
Одну он выбрал. Он ближе к беглянке,
Всё ближе, ближе… Прыжок, и, поймав,
По праву просит обычной награды
С добычи милой счастливый ловец.
Приносят пышный из листьев венец.
Слегка смутясь и под видом досады
Скрывая радость, на миг за венцом
Укрылась дева горящим лицом.

При общем смехе, под шум восклицаний,
Царевич ищет заслуженной дани:
Венок зеленый так радостно-густ,
Свежо лобзанье смеющихся уст.

Царевна видит. И бурно разбужен
В ревнивом сердце невольный порыв:
Грядущий жребий прочесть, приоткрыв
Над ним завесу. Скорее! Ей нужен
Гаданья точный и мудрый ответ
О темной правде таящихся лет!

Венок сплетен. И, склонясь над откосом,
Вверяет слепо сомненья свои
Венку царевна, с коротким вопросом
Его бросая в речные струи.

Он канул в брызгах. Невольно испугом
Стеснилось сердце. Он всплыл, он плывет
В прибрежной зыби ныряющим кругом;
Над ним склонился густой очерет,
Его окутав глубокою тенью.
И долго-долго он плыл по теченью,
Вращаясь тихо. Но вот, на волне
Внезапно дрогнув, он резко отброшен
К средине речки; в ее быстрине,
Кружась, скользит он, и свеж, и роскошен
Под блеском солнца. И, словно во сне,
Царевна видит в блаженном томленьи,
Что, всё сиянье лучей на венке
Собрав чудесно, в его обрамленьи
Священный Лик отразился в реке.

Казалось, счастье сулила примета!
Но был недолог счастливый посул,
И в чудной ласке горячего света
С коротким всплеском венок утонул…

Круги по речке бежали за всплеском.
Померк царевны обманутый взор.
Она в ответе бесстрастном и веском
Судьбы суровой прочла приговор.

Так пусто стало на сердце, как в доме,
Где властно веет печаль похорон;
В ушах протяжный настойчивый звон,
И дух царевны в смертельной истоме.

Она не знает, что праздник умолк,
Что стихли песни и струнные трели,
Что солнца нет, что сады опустели,
Что первым вздохом кудрей ее шелк
Слегка смочила вечерняя влажность;
Она не видит, что светлая важность
В природе дышит, беззвучно сменя
Хмельную радость беспечного дня;
Она не слышит, что ищет по саду
Ее царевич и кличет, ища,
Такой прекрасный в венке из плюща,
Добытом в играх за ловкость в награду…

А брат, увидев ее наконец,
«Сестра, — кричит ей, — пора во дворец!»

Глава двадцать первая

Гремит пред входом во храм колесница.
Царя с семейством приветствую я;
В тени пилона проходит семья
Во двор мощеный. И царь, и царица
В одеждах белых; в хитоне простом
Царевна с веткой зеленой оливы.
Один царевич, как царь горделивый,
В тунике царской, в плаще золотом,
С алмазной цепью — эмблемою власти;
Алмазный обруч блестит на кудрях,
И тонко пахнут бесценные масти.
Всё так, как было при древних царях.

Его по-царски встречают хоралом;
Двумя жрецами почетно храним,
Он входит первым. И раб опахалом
Вечерний воздух колышет над ним.
Идем мы. Звонки гранитные плиты;
Им вторит отклик в изломах аркад.
Пред нами, в свете зажженных лампад,
Стоит высокий и взорам открытый
Служений царских алтарь, и к нему
Ведут ступени трех лестниц пологих;
На плоских чашах курильниц треногих
Алоэ тлеет; и тонет в дыму
Престол трехгранный цветного порфира.
Царевич всходит наверх к алтарю;
Наследник царства, подобно царю,
Впервые сам возлияние мира
Приносит в жертву Зиждителю Мира…
В косом потоке закатных лучей,
Как чаша крови, алеет елей.

В одном порыве горячих молений
Мы все безмолвно склонили колени;
Пред тайной смолк торжествующий хор;
Кадильным дымом наполнился двор:
Свершался древний обряд посвященья.
Любовью чистой исполнен был взор
Царевны юной, и, дань восхищенья,
Дрожали слезы в глубоких очах,
Как две росинки при лунных лучах.

Вновь гимн раздался, и проникновенно
Звучала песнь под бряцанье кадил.
Прекрасный, тихо царевич сходил;
Точеный лик просветлен вдохновенно,
В тазах мечтанье… Таинственно он
Приял величье царей вековое.
К нему навстречу иду я, и двое
Жрецов подходит с обеих сторон.

Лампады блещут, дымится алоэ…
Во двор в просветы меж белых колонн
Воздушно небо глядит голубое,
И только слышны в лазурном покое
Роптанье моря в немолчном прибое
Да сизых горлиц ласкающий стон.

Но гаснут тучек прозрачных волокна;
Потух на море отлив багреца,
И ранний сумрак в садах у дворца
Украдкой глянул в глубокие окна.

Росой покрылись поляны. Меж тем,
Готовясь к ночи венчальной, гарем
Жужжал последней дневною заботой.
Для встречи гостя невидимый кто-то
Спешил исполнить преданий наказ,
И слился здесь с повседневною былью
Волшебной сказки старинный рассказ.
Лениво брызжа душистою пылью,
Фонтаны слух чаровали, а глаз
Прельщался тканей тяжелых окраской,
Ковров пушистых цветистою лаской
И, в пестрой глине затейливых ваз,
Расцветкой яркой цветов благовонных;
Лампад висячих граненый топаз
Играл снопами лучей благосклонных,
И всё казалось причудливым сном:
Узоры шелка на мягких диванах,
Узоры стройных кувшинов с вином,
Узоры тонкой чеканки на жбанах.
А в круглых сводах невидимых ниш
Слегка курился дремотный гашиш,
Чтоб воля млела в желанных обманах.

Волненье, радость, надежды и страх
Средь жен-красавиц, избранниц счастливых:
Притворный холод в глазах горделивых
И трепет скрытой тревоги в сердцах.

Они все вместе собрались в купальне,
В саду тепличном. Ласкающе-тих,
Чуть слышным звоном доходит до них
Влюбленный голос мелодии дальней.

В саду, где пальм гладкоствольных листы
Склонились к иглам серебряных елей,
В пахучих травах вздыхают цветы,
Пасется стадо ручное газелей,
Павлины ходят, раскинув хвосты.

Как чаша, пруд; и ползучих растений
Листва к нему опустилась везде.
До дна уходят, белея в воде,
Широких лестниц крутые ступени;
Застыл недвижно, в спокойствии лени,
Прозрачной влаги сквозной малахит;
Там лотос, образ невинности, спит,
Там лебедь, с гордым величьем движений,
Беззвучно выплыв из дремлющей тени,
Блестящей дрожью воды окружен;
И, как виденья, по глади зеркальной
Легко скользят отражения жен…

Настал для сборов пред ночью венчальной
Последний важный и хлопотный час.
Снуют служанки вокруг водоема;
Готовят девы себя для приема
Супруга в блеске всех женских прикрас.
Уже исчерпан богатый запас
Всех тайн, идущих в изустном рассказе
От рода к роду с древнейшей поры:
Для лиц — составы смягчающих мазей,
Для рук — бальзамов привозных жиры,
Из тонко стертых жемчужин белила,
Сурьма и желтый толченый шафран,
Цветная пудра, оттенки румян
И, чар любовных победная сила,
Соблазна полный духов аромат.

Черед одежде. Борьба охватила
Красавиц-женщин. Их прихоть стократ
Меняет вкусы; со строгим разбором
Отвергнут ими убор за убором;
Всё новых тканей пленяет краса;
Они, спеша, примеряют наряды,
Подвески, цепи, венцы, пояса.
Снуют служанки… Звенят голоса…
Соперниц судят враждебные взгляды;
И то и дело, с дрожаньем руки,
В зеркальность медной блестящей доски
Глядится дева и просит ответа:
«Свежа ль? Прекрасна ль? Удачно ль одета
К лицу ли это убранство волос?..»
Соседки смотрят, кивают со смехом,
По в каждом сердце всё тот же вопрос:
«Кого судьба обласкает успехом?
Кому предсказан избранья почет?
Кто будет первой супругой счастливой
И первой ночи подругой стыдливой?
Чей миг бессмертья сегодня пробьет?..»

А небо в полночь нахмурилось строже.
Затмились звезды; ненастная мгла
Ползла туманом. Царевна легла.
Она безвольно томилась на ложе,
И сном забыться ей было невмочь.
Напрасно думы гнала она прочь,
Но мысль внушала всё то же, всё то же,
И жутко длилась бессонная ночь.

Метался ветер, и с жалобой гневной,
Бушуя, море рвалось из границ.
Во мраке плыли, смеясь над царевной,
Рои прекрасных девических лиц.

Лицо сменялось лицом непонятно;
Глаза чернели бездонною тьмой,
И губы, гордо, беззвучно, но внятно
Для сердца девы, шептали: «Он мой!»

Дышала радость в улыбке надменной,
Насмешка крылась, как вызов прямой.
В ответ, как эхо, одно неизменно:
«Он — мой! — твердила царевна, — он — мой!»

Но тени в танце неслись, торжествуя,
Под звон запястий и свадебных чаш;
И вновь чуть слышно, как звук поцелуя,
Истомный шепот змеился: «Он — наш!..»

Глава двадцать вторая