Роджер Бэкон - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Роджер Бэкон
• Издательство: Издательство францисканцев
• Жанр: Философия
• Год: 2005
• ISBN: 5-89208-056-0

Данное издание впервые представляет русскому читателю сочинения знаменитого английского богослова, философа и естествоиспытателя, монаха-францисканца Роджера Бэкона (ок. 1214 — после 1292). Р. Бэкон известен как один из предвестников методологии науки Нового времени. Критикуя схоластические методы познания, характерные для XIII в., Р. Бэкон подчеркивает значение математики, астрономии, географии, филологии для достижения истинного знания. Большое внимание он уделяет опыту как критерию истины. Настоящее издание включает фрагменты наиболее известного труда Р. Бэкона — «Opus maius» («Большое сочинение»), а также его работу «О тайных деяниях искусства и природы и о ничтожности магии».

В фигурных скобках {…} даны ссылки на литературу, источники, а в прямоугольных скобках […] даны примечания.

---

Во-вторых, следует учесть, что переводчики не имеют в латинском языке слов для [терминов] переводимых научных трудов, поскольку те не создавались изначально на латыни. И вследствие этого они используют бесчисленные слова из чужих языков, которые остаются непонятными для тех, кто этих языков не знает, неправильно произносятся и пишутся не так, как должно. Кроме того, что хуже, переводчики вследствие незнания латыни используют вместо латинских слова из испанского и других родственных языков, коим несть числа. […]

Tertio, oportet quod interpres optime sciat scientiam quam vult transferre, et duas linguas a quibus et in quas transferat. Solus Boethius primus interpres novit plenarie potestatem linguarum. Et solus dominus Robertus dictus Grossum Caput, novit scientias. Alii quidem mendici translatores defecerunt multum tam in scientiis quam in linguis; quod ostendit ipsorum translatio. Nam tanta est perversitas et horribilis difficultas, maxime in libris Aristotelis translates, quod nullus potest eos intelligere. Sed quilibet alii contradicit, et multiplex reperitur falsitas, ut patet ex collatione diversorum interpretum et textuum diversarum linguarum.

В-третьих, надлежит, чтобы переводчик в совершенстве знал науку, труды по которой он переводит, и два языка — с которого и на который он переводит. [Но] только первый переводчик Боэций в полной мере знал возможности языков, и только Роберт, называемый Большая Голова [Гроссетест], знал науки. Прочие же ничтожные переводчики не знали многого как в науках, так и в языках, что показывают их переводы. Ибо в переводах, особенно книг Аристотеля, имеется столько искажений и чудовищных недостатков, что никто не может их понять. И один переводчик противоречит другому, и неоднократно встречаются ложные [толкования], что очевидно из сравнения разных переводов и текстов на разных языках.

Et similiter in textu sacro inveniuntur falsa, et male translata quamplurima. Nam Hieronymus probat translationem LXX interpretum et Theodotionis et Aquilae multas habuisse falsitates, quae fuerunt vulgatae per totam ecclesiam. Et omnes stabant maxime pro translatione LXX, sicut pro vita, et reputabatur Hieronymus falsarius et corruptor scripturarum, donec paulatim claruit veritas Hebraica per solum Hieronymum in Latinum conversa. Ne tamen nimia novitate deterreret Latinos, ideo, ut ipse scribit, aliquando coaptavit se LXX interpretibus et aliquando Theodotioni, aliquando Aquilae, et ideo multa dimisit, et propter hoc remanserunt plura falsa. […]

Равным образом обнаруживаются многочисленные неточности и ошибки перевода и в тексте Святого Писания. Ибо Иероним доказал, что переводы Семидесяти Толковников, Феодотиона и Акилы [109] содержат много ошибок, которые получили распространение во всей Церкви, а все рассматривали перевод Семидесяти Толковников как образцовый, Иеронима же считали фальсификатором и исказителем Писания, пока не воссияла истина еврейского [оригинала], переведенная на латынь лишь одним Иеронимом. Но, чтобы не устрашить латинян чрезмерной новизной, он, по его собственным словам, иногда кое-что перенимал из перевода Семидесяти Толковников, иногда — из Феодотиона, иногда из Акилы, и поэтому многое опустил, а потому и [в его переводе] сохранилось значительное число ошибок. […]

Quarta causa est et ratio huius rei, quod quamplurima adhuc desunt Latinis tam philosophica quam theologica. Nam vidi duos libros Machabaeorum in Graeco, viz. tertium et quartum, et scriptura facit mentionem de libris Samuel et Nathan et Gad et aliorum, quos non habemus. Atque cum tota certificatio historiae sacrae sit a Iosepho in Antiquitatum libris, et omnes sancti expositionum suarum radices accipiant a libris illis, necesse est Latinis ut habeant illum librum incorruptum; sed probatum est quod codices Latini omnino sunt corrupti in omnibus locis, in quibus vis historiae consistit; ita ut textus ille sibi contradicat ubique, quod non est vitium tanti auctoris; igitur ex translatione mala hoc accidit et corruptione eius per Latinos. Nec est remedium nisi de novo transferantur vel ad singulas radices corrigantur. Similiter libri doctorum magnoruni, ut beatorum Dionysii, Basilii, Ioannis Damasceni, et aliorum multorum deficiunt: quorum tamen aliquos dominus Robertus praefatus episcopus vertit in Latinum, et alii quosdam alios ante eum; cuius opus est valde gratum theologis. Et si libri istorum translati essent, non solum augmentaretur sapientia Latinorum, sed haberet ecclesia fortia adiutoria contra Graecorum haereses et schismata, quoniam per sanctorum eorum sententias, quibus non possunt contradicere, convincerentur.

Четвертое основание и причина необходимости знания языков заключается в том, что многие [сочинения], как философские, так и богословские, все еще отсутствуют у латинян. Ибо я видел греческий текст двух книг Маккавейских, а именно третьей и четвертой, и Священное Писание упоминает о книгах Самуила, Нафана, Гада и других, которые мы не имеем. Также, поскольку все подтверждение священной истории дано Иосифом в Иудейских древностях и поскольку все святые находят основу для своих толкований [священной истории] в этих книгах, то латинянам необходимо иметь эти книги в неискаженном виде. Но доказано, что латинские кодексы искажены в тех местах, которые значимы для истории, так что этот текст повсюду сам себе противоречит, что [конечно же] не есть вина столь великого автора, и, следовательно, происходит из-за плохого перевода и искажений, произведенных латинянами. И есть только [два] средства против этого: новый перевод или исправление [текста] в соответствии с отдельными исходными [списками]. Равным образом, [у латинян] отсутствуют некоторые книги великих учителей, таких, как блаженный Дионисий, Василий Великий, Иоанн Дамаскин и многих других. Некоторые из них, впрочем, перевел на латынь вышеуказанный епископ Роберт [Гроссетест], и кое-кто до него перевел и иные [книги], чей труд был очень полезен для богословов. И если бы книги этих [авторов] были переведены, то не только бы возросла мудрость латинян, но и Церковь получила бы большую помощь против греческих схизм и ересей, ибо они были бы побеждены посредством речений их святых, которым они противоречить не могут.

Similiter fere omnia secreta philosophiae adhuc iacent in linguis alienis. Nam solum quaedam communia et vilia ut in pluribus translata sunt; et de huiusmodi etiam multa desuntю Nam libri integri omittuntur in mathematicis et in naturalibus et in logicalibus et aliis, praeter magna secreta scientiarum, et artium, et naturae arcana quae nondum sunt translata; ut est Secunda philosophia Avicennae, quam vocant orientalem, quae traditur secundum puritatem philosophiae in se, nec timet ictus contradicentium lancearum; et Tertia [philosophia] quae fuit contermina vitae suae, in qua experientias secretas congregavit, sicut ipse in prologo Primae philosophiae suae annotavit. Et similiter cum Aristoteles complevit octo partes naturalis philosophiae principales, quae multas sub se continet scientias, de prima parte non habemus omnia, de aliis vero quasi nihil. Et eodem modo de metaphysica, quae sunt novem, cum ipse compleverit eas, nihil habemus quod de metaphysica ulla dignitate vocari potest propter defectus multiplices et praegrandes. De mathematicis vero, cum sint quinque scientiae magnae, non habemus nisi primam, et parum de secunda. Etiam de logica deficit liber melior inter omnes alios, et alius post eum in bonitate secundus male translatus est, nec potest sciri, nec adhuc in usu vulgi est, quia nuper venit ad Latinos et cum defectu translationis et squalore.

Равным образом и почти все тайны философии до сих пор доступны только на иных языках. Ведь переведены только [книги] общего характера, которые во многих случаях малоценны, да и из такового многое отсутствует. Ибо опущены целые книги по математике, физике и логике, помимо [книг], посвященных великим секретам наук и искусств и тайнам природы, которые не переведены до сих пор. К ним относится Вторая философия Авиценны, которую называют восточной, которая трактует о чистой философии самой по себе и которая «не боится ударов копий противников», а также Третья [философия], которая была создана в конце его жизни и в которой он собрал тайны опытов, как он сам отметил в прологе к своей Первой философии. Точно так же, хотя Аристотель и создал восемь основных частей естественной философии, которые содержат в себе много наук, первую часть мы имеем не полностью, а из прочих мы не имеем почти ничего. И то же в отношении метафизики, имеющей девять частей: хотя Аристотель и создал их, из всей метафизики, мы не имеем ничего достойного вследствие многочисленных и значительных ошибок [перевода]. Что же касается математики, то хотя имеются пять великих [книг], мы имеем только первую и отчасти вторую. То же относится и к логике: среди всех прочих книг [у нас] не переведена лучшая, а другая, вторая после нее по полезности, переведена плохо и не может быть постигнута, и все еще не имеет хождения, поскольку стала доступна латинянам только недавно, а также вследствие небрежности и ошибочности перевода.

Nec est mirum si dico istos libros logicae meliores: nam oportet esse quatuor argumenta veridica: duo enim movent intellectum speculativum seu rationem, scilicet dialecticum [et demonstrativum, et primum movet] per debilem habitum et initialem, qui est opinio, ut disponamur ad scientiam, quae est habitus completus et finalis, in quo quiescet mens speculando veritatem. Et hic habitus non adquiritur nisi per demonstrationem. Sed cum voluntas seu intellectus practicus sit nobilior quam speculativus, et virtus cum felicitate excellit in infinitum scientiam nudam, et nobis est magis necessaria sine comparatione, necesse est ut habeamus argumenta ad exercitandum per intellectum practicum, praecipue cum magis simus infirmi in hac parte quam in speculatione. Libenter enim gustamus de ligno scientiae boni et mali; sed difficiles sumus ad lignum vitae, ut virtutem dignitatem amplectamur propter futuram felicitatem. Quapropter oportet quod habeat intellectus practicus sua adiutoria ut excitetur per propria argumenta, sicut speculativus per sua, et ideo necesse fuit ut traderetur de his argumentis quibus moralis philosophia et theologia utuntur abundanter. Nam sicut speculativae scientiae gaudent argumentis speculativis opinionis et scientiae nudae, sic practicae scientiae, ut theologia, et moralis philosophia practica, considerant argumenta, quibus ad praxim, i.e. ad opus bonum excitemur, et flectamur ad amorem felicitatis aeternae. […]

И неудивительно, что я говорю, что это — лучшие книги логики. Ведь имеются четыре [вида] истинных аргументов: два движут теоретический разум, или рассудок, а именно, диалектический и доказательный, которые [движут нас] от несовершенного и начального состояния [110], каковым является мнение, к обретению науки, которая является заключительным и полным состоянием, в котором успокаивается ум в созерцании истины. И это [последнее] состояние обретается только с помощью аргументированного доказательства. Но поскольку воля, или практический разум, благороднее теоретического, и добродетель вместе со счастьем бесконечно превосходят чистое знание, нам несравнимо более необходимо обладать аргументами, которые побуждали бы нас к действию при посредстве практического разума, особенно потому, что мы куда более слабы в этой части, нежели в области теоретического разума. Ибо мы охотно отведываем [плоды] с древа познания добра и зла, но не столь охотно — с древа жизни, с тем, чтобы обрести достоинство добродетели ради грядущего счастья. Поэтому надлежит, чтобы практический разум обладал своими средствами, так, чтобы он побуждался к действию посредством собственных аргументов, так же как теоретический — посредством своих. И поэтому необходимо, чтобы было изложено [учение] об этих аргументах, которыми обильно пользуется моральная философия и богословие. Ибо как теоретические науки охотно занимаются аргументами мнения и чистого знания, так и практические науки, а именно, богословие и моральная философия рассматривают аргументы, которые побуждают нас к практике, т. е. к благому деянию, и направляют к любви к вечному счастью. […]