Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

• Название: Жены и дочери
• Автор: Элизабет Гаскелл
• Жанр: Проза
• Год: 2017
• ISBN: 978-617-12-2574-9, 9786171225732

Даже оставшись незавершенным из-за внезапной смерти Элизабет Гаскелл, ее последний роман признается критиками лучшим из произведений писательницы. Его заключительная часть была дописана журналистом и литератором Ф. Гринвудом по черновикам и письмам Гаскелл, где она делилась планами развития сюжета и дальнейшей судьбы героев. Роман «Жены и дочери» сравнивают с произведениями Шарлотты Бронте, с которой писательницу связывали добрые дружеские отношения. Главная героиня, шестнадцатилетняя дочь провинциального врача Молли Гибсон, чистая, доверчивая и пылкая, на глазах читателя превращается из угловатого подростка в прекрасную юную леди, взрослеет, переживая все муки неразделенной любви. «Жены и дочери» – вершина литературного творчества знаменитой британской писательницы.

---

«Жу-жу-жу! Когда ты только запомнишь, что шепот нервирует меня сильнее, чем громкий разговор? Из-за того, что ты с Нэнси болтаешь тут невесть сколько времени, я глаз не могла сомкнуть». Ты же помнишь, Молли, это одна из причуд сестрицы, потому что она храпит во сне.

Тут я подошла к ней, наклонилась и говорю ей этак негромко: «Сестрица, я разговариваю с ее милостью». – «Какой еще ее милостью? Феба, ты, наверное, окончательно рехнулась, если несешь такую ерунду… да еще в своей скуфейке!» К этому времени она уже села на кровати и, оглядевшись по сторонам, увидела леди Гарриет в шелках и бархате, сидящую на нашем коврике и улыбающуюся, без шляпки, с волосами, сверкающими в отблесках пламени в камине. Бог ты мой! В мгновение ока сестрица вскочила, присела в реверансе и быстренько принесла извинения за то, что проспала. Я же тем временем отправилась надеть свой лучший капор, поскольку сестрица может говорить что хочет, но я еще не окончательно выжила из ума, чтобы разговаривать с дочерью графа в старой черной атласной скуфейке. Черный атлас, подумать только! Да если бы я знала, что она придет, то надела бы свою новенькую, коричневого атласа, что без дела лежит у меня в верхнем ящике комода. Когда я вернулась, сестрица уже распорядилась подать ее милости чаю – подать нам всем, я имею в виду. В общем, в разговор вступила я, а сестрица выскользнула вон, чтобы надеть свое лучшее воскресное атласное платье. Но не думаю, что мы болтали с ее милостью так же легко и беззаботно, как тогда, когда я отпарывала кружева в своей старой скуфейке. А потом наш чай буквально сразил ее, и она поинтересовалась, где мы его берем, потому что до сих пор не пробовала ничего подобного. А я ответила ей, что мы покупаем его по три шиллинга четыре пенса за фунт у Джонсона. Сестрица полагает, что я должна была сказать ей, что чай для гостей мы покупаем по пять шиллингов за фунт. Леди Гарриет пообещала прислать нам немного своего, который ей привозят из России, Пруссии или еще откуда-то, чтобы мы сравнили и решили, какой нам нравится больше. И если мы сочтем, что ее чай лучше, она сможет купить его для нас по три шиллинга за фунт. Тебе же она просила передать свои наилучшие пожелания, а также чтобы ты не забывала ее. Сестрица решила, что ты начнешь задирать нос, получив такое послание, и заявила, что не станет передавать его тебе. «Но, – возразила я, – послание есть послание, и только Молли будет виновата, если безосновательно возгордится. Давай покажем ей пример смирения, сестрица, хотя мы с тобой запросто болтали с высокородной леди». Сестрица фыркнула, заявила, что у нее мигрень, и отправилась спать. А теперь ты можешь рассказать мне свои новости, дорогая.

Молли поведала ей о своих приключениях, которые, сколь бы интересными они ни показались любящей посплетничать и преисполненной сочувствия мисс Фебе в любой другой день, померкли и выглядели бледными в свете визита дочери графа.

Глава 15. Новая мама

Во вторник около полудня Молли вернулась домой, который показался ей чужим и, как выражаются жители Уорикшира, «незнакомым». Новые краски, новые обои, новые цвета; угрюмые слуги, обряженные в свои лучшие платья и возражающие против всех перемен – начиная с женитьбы своего хозяина и заканчивая новым линолеумом в холле, на котором они «спотыкались и холодили себе пятки», а уж пах он так и «вовсе омерзительно». Молли приходилось выслушивать все эти жалобы, и в результате подготовка к приему, который обещал стать роскошным, оказалась для нее вовсе не радостной.

Наконец за окнами раздался стук колес экипажа, и Молли вышла на порог, чтобы встретить молодоженов. Первым вышел отец. Взяв ее за руку, он задержал ее в своей ладони, одновременно помогая новобрачной сойти на землю. Затем он горячо расцеловал дочь и передал своей супруге; но вуаль у нее на лице была застегнута столь надежно (и с таким вкусом, что, несомненно, шло ей), что прошло некоторое время, прежде чем миссис Гибсон удалось высвободить губы, дабы приветствовать свою новую дочь. Затем настала очередь багажа, за которым непременно требовалось присмотреть, чем и занялись оба путешественника, пока Молли стояла рядом, дрожа от волнения и возбуждения и будучи не в силах помочь. При этом она заметила недовольные взгляды Бетти, которые та бросала, наблюдая за тем, как тяжеленные сундуки один за другим загромождают проход.

– Молли, дорогая моя, покажи… своей маме ее комнату!

Мистер Гибсон слегка запнулся, поскольку вопрос о том, как отныне должна называть свою новую родственницу Молли, по всей вероятности, еще не приходил ему в голову. Краска бросилась Молли в лицо. Неужели она действительно должна называть ее «мамой»? До сих пор это слово накрепко ассоциировалось у нее с совсем другим человеком – своей родной матерью, ныне покойной. В душе у нее поднялась волна возмущения, но вслух она ничего не сказала. Девушка стала первой подниматься по лестнице, а миссис Гибсон последовала за ней, время от времени оборачиваясь, чтобы дать новые указания относительно того, какой саквояж или сундук ей надобен в первую очередь. Она едва успела обменяться с девушкой парой слов, как они оказались во вновь обставленной спальне, где по приказу Молли в камине был разожжен небольшой огонь.

– Ну вот, любовь моя, теперь мы с тобой можем без помехи обнять друг друга. – И миссис Гибсон протянула руки к Молли. – Ох, дорогая, ты себе не представляешь, как я устала! – произнесла она после того, как они разомкнули объятия. – Усталость всегда пагубно сказывается на моем расположении духа. Но твой дорогой папа был сама доброта. О боже! Какая старомодная кровать! А это что за… Впрочем, это не имеет никакого значения. Постепенно мы обновим и отреставрируем весь дом, не правда ли, дорогая? Сегодня же вечером ты побудешь моей маленькой горничной и поможешь мне разложить вещи, потому что после дневного путешествия я буквально валюсь с ног.

– Я велела приготовить для вас легкий обед и чай, – сказала Молли. – Распорядиться, чтобы вам его подали?

– Я не уверена, что у меня достанет сил сегодня сойти вниз. Было бы очень кстати, если бы сюда принесли маленький столик и мы смогли бы уютно устроиться у огня. Но как же быть в таком случае с твоим дорогим папочкой? Не думаю, что он согласится отобедать в одиночестве, без меня. Нельзя думать только о себе, знаешь ли. Итак, я сойду вниз через четверть часа.

Но мистер Гибсон обнаружил, что его ожидает записка с просьбой срочно навестить старого пациента, который серьезно заболел, и, перекусив на ходу, пока седлали его лошадь, он вернулся к своему старому обычаю – заниматься профессиональными делами прежде всего прочего.

Едва только миссис Гибсон обнаружила, что он не будет скучать без нее – мистер Гибсон пообедал внушительной порцией хлеба с холодным мясом, так что ее страхи относительно его аппетита в ее отсутствие не оправдались, – она пожелала, чтобы ей подали угощение наверх, в ее комнату. Бедной Молли, не осмелившейся оповестить слуг об этой прихоти, пришлось самой сначала затащить наверх столик, который, каким бы маленьким он ни был, оказался слишком тяжел для нее, а вслед за ним отнести и набор блюд, которые она долго и старательно расставляла сама, как это делали в Хэмли, щедро разбавив их цветами и фруктами, присланными нынешним утром из знатных домов, в которых ценили и уважали мистера Гибсона. Всего час или два тому накрытый собственными руками стол казался Молли настоящим произведением искусства! И каким унылым выглядел теперь, когда, освободившись в конце концов от бесконечной болтовни миссис Гибсон, она в одиночестве решила угоститься холодным чаем и ножкой цыпленка! Никто не оценил ее стараний и не воздал должное ее умению и вкусу! Она думала, что хотя бы отец будет ей благодарен, но он даже не видел его. Она хотела выказать приемной матери свою заботу в качестве жеста доброй воли, но та сейчас трезвонила в колокольчик, чтобы из ее комнаты убрали поднос, призывая к себе в спальню мисс Гибсон.

Молли поспешно покончила с едой и вновь поднялась наверх.

– Мне так одиноко, дорогая, в этом чужом и незнакомом доме. Побудь же со мной и помоги мне распаковать мои вещи. Думаю, что твой дорогой папочка мог бы и отложить визит к мистеру Крейвену Смиту хотя бы на один вечер.

– Но мистер Крейвен Смит не может отложить свою смерть, – без обиняков заявила Молли.

– Ах ты, негодница этакая! – со слабым смешком сказала миссис Гибсон. – Но если этот мистер Смит умирает, как ты говоришь, то какой резон твоему папе мчаться к нему в такой спешке? Разве он ожидает наследства или еще чего-нибудь в этом роде?

Молли прикусила язык, чтобы не сказать чего-нибудь и вовсе уж непотребного, и ограничилась тем, что ответила:

– Я не могу знать наверняка, что он умирает. Так сказал его слуга, а папа иногда может облегчить последние минуты. Во всяком случае семья чувствует себя спокойнее, когда он рядом.