В. Бирюк - Пристрелочник

• Название: Пристрелочник
• Автор: В. Бирюк
• Жанр: Научная Фантастика

«И кочегары мы, и плотники…» Коли есть место, что зовётся — Стрелка, то и людей, которые при том месте живут — зовут стрелочниками или пристрелочниками. И меня так называли. Что глядишь красавица? Ждёшь, что расскажу — как я в одну ночь город выстроил? Ага, и мост хрустальный до самово городу Парижу. Трахнул, тибедохнул… «пушки с пристани палят — кораблям пристать велят»… Господи, сколько ж сказок про меня, про мой город по Руси ходят! И что по воле Богородицы в одну ночь вышел из земли пустой град, велик и вельми изукрашен, и что прилетел в облаке да в сем месте домами да церквами пролился… Ерунда сиё, девочка. Мы его сами, вот этими руками… И ещё многими, и по-искуснее, получше этих — из земли вытаскивали, вылепляли, воздвигали да возвышали. Людьми место красится. Моими людьми. Как? А по всякому. И молитвой доброй, и словом худым, и умом, и дуростью, и горем с печалью и смехом с радостью… Бестолковости всякой — много было. Это нынче мы города как пирожки печём. А в те поры… всё в первый раз. Ты свой первой раз помнишь? Вот, зарозовела. А теперь прикинь — сотня мужиков враз… Ну-ну, не обижайся. Мне тогда… тоже лихо было. Смеху — аж до икоты. И что забавно: и испуги мои, по большей части, пустыми были, и надежды — всё более ложными. Планы, расчёты… попусту. А вот же ж — стоит град Всеволожск, велик да изукрашен!

---

— Эй! Голозадые! Лови верёвку!

Сперва — насчёт обращения.

Я — люблю солнышко. А с учетом некоторых моих особенностей, типа подкожной металлизации — просто нуждаюсь. В загаре. Я тут главный, народ, особенно из молодых, перенимает сразу. Баб у нас тут… Из всех четырёх, что есть, ни одну уже ничем не удивишь. Но постоянно держу в поле зрения кучку своих доспехов. Пока облачился — ребята плот подтянули. Мужичок у кормила — знакомый. Из «ильёв муромцев», пили вместе.

— Ты… эта… воевода голозадого воинства, принимай подарочек. От князя Гургия.

От кого?! Из Грузии, что ли?!

Дядя, видя моё недоумение, объясняет:

— Живчик наш, как в Муром пришёл, стал хабар разбирать… А ложить-то некуда. Давай прежнее-то своё майно перетряхивать. Глядел-смотрел, с женой, со слугами спорился. После ножкой топнул да велел старьё ненадобное тебе свезть.

Туфта. Сказано для гонора. Был у нас с Муромским князем обратной дорогой разговор. Такой… дипломатический.

Не надо считать окружающих дураками. Я это уже говорил? — Так я буду повторять это постоянно! Потому что правда. Соображают аборигены — отнюдь не хуже любого попандопулы. Просто — чуть иначе.

Едва Живчик понял, что на Стрелке и вправду будет поселение, как попытался подмять под себя. Не то, чтобы сильный наезд был, но… «за спрос не бьют» — русская народная мудрость. Он — «попросился», я — отказался. И — разошлись задушевно.

Муром — ближайший ко мне княжеский город. Всеволжск для Мурома — форпост. И булгары, и волжские шиши, когда идут с Волги грабить муромские земли, проходят мимо Стрелки. Язычники, тати, беглые холопы, когда бегут от власти Мурома, тоже этим путём уходят.

Если для Суздальского или Рязанского князей власть над Стрелкой… ну, типа: «а много ль мыта там плачено?». То для Муромского — другая забота, по-важнее: пройдут вороги тайком или нет.

Разговор у нас с Живчиком получился… неровный. С обеих сторон.

Честно скажу: по моим прикидкам получается, что Муром я должен подгребать под себя. Не сразу — не прожую. Но иметь чужой «центр власти» в 130 верстах… да ещё — выше по реке… У него там… несварение желудка приключилось, или ещё какое-что в голову стукнуло — он дружину в лодии загнал и через сутки уже у меня.

Понятно — всё решаемо. Но держать сотню бронных в постоянной готовности…

А по-первости — и вообще. Живчик в Муроме чихнёт — меня со Стрелки снесёт. Захочет Живчик мне гадостей сделать — сможет. А ему положено захотеть: кто ж упустит возможность подгрести под себя столь выгодно расположенную крепостицу?

Только тот, кто этой выгоды — не видит, серьёзным делом — не считает.

* * *

Главная «выгода» для Муромских князей — на юго-западе. Цель первых здешних князей была в Киеве. Туда пошёл, на смерть свою, первый Муромский князь святой благоверный мученик-страстотерпец Глеб. Оттуда убегал, на самый край Русской земли от Мономаха, Гориславич, здесь он убил в бою мономашича, силком держал у себя его вдову.

Убегал, не для того, чтобы владеть, управлять Муромом, а для того, чтобы собрать силы. Отсидеться. Переждать. И — вернуться. Вернуться туда, где есть в изобилии главное для русского князя: власть, честь, богатство. Вернутся отсюда, где — окраина, нищета, захолустье.

«В Москву! В Москву!» кричали местные князья, предвосхищая чеховских «сестёр», имея ввиду — «В Киев! В Киев!». Потом были согласны и на Чернигов. Потом сошлись и на Рязани. Теперь, года два уже, Рязань — отдельно, Муром — отдельно.

Нынешний Юрий Муромский (Живчик) первый реально Муромский князь. Уже два года. Он именно здесь, в Муроме, хочет «володеть и княжить». А не «отсидеть да пересесть». На «стол» повыше. Некоторые в это не верят: «не по-русски, не по-княжески».

Обособление уделов — здесь и сейчас — новизна. Не — «как с дедов-прадедов заведено», не «по лествице». Это — помимо нарушения явной экономической целесообразности: административного единства долины большой реки — Оки. И главный враг для Живчика — его старший ближайший родственник, дядя, Глеб Рязанский (Калауз).

Замечу для знатоков: раздробленность на Руси нарастает не только по обычному порядку — младшие, «оседлав» окраины, перестают слушаться старшего в центре, как выступал Ярослав Мудрый в Новгороде против своего отца, князя Киевского Владимира Крестителя, но и специфическим образом: когда младший, захватив центр, столицу, не пускает в «домик» старшего. Как отобрал Киев «племянник» Изя Блескучий у «дяди» Юрия Долгорукого. Такую схему сейчас реализует Живчик в Муромо-Рязанском княжестве. Также поведут себя Ростиславичи — «племянники» — по отношению к самому Андрею в Киеве.

* * *

По закону Живчик должен у Калауза «в подручниках», ходить, в рот старшему глядеть. А он — сильно не хочет. И Боголюбский его в этой «крамоле» поддерживает. Отчего возникают… коллизии.

Поэтому от рассуждений в духе: «сделай мне хорошо», мы с Живчиком быстро перешли к стилю: «сделай ему плохо».

— Слышь, Ванька. А на кой тебе рязанские купцы? Гони их в шею! Скажешь моим — всё притащут. Задёшево. Будешь мою руку держать — будешь сытеньким ходить.

— Экий ты, Юрий Владимирович… решительный. Тебе-то — можно. Ты — князь светлый, рюрикович урождённый. Уделу своему владетель и повелитель. А я-то — ссыльно-каторжный, вор высланный. Мне-то законы ставить, порядки устанавливать, хоть под чью руку идти… Раз мимо плахи с топорами проскочил — другой раз не хочу и поглядывать. Добрый князь наш Андрей Юрьевич «Указ» мне дал, и я против него… Перед волей Боголюбского, перед законом, им даденным — все равны. Мда… Но некоторые — равнее.

— Ну-ка, ну-ка… повтори-ка. Как это ты сказал…?

Пришлось повторить формулу Оруэлла.

* * *

В Средневековье идея равенства перед светскими законами — отсутствует. Женщина не равна мужчине, даже вира за убийство женщины — половинная, ребёнок — взрослому, смерд — боярину. Куча отдельных, вот только для этой общины, вот только для этой местности — судов. Лишь христианство — не столько в реальной практике, сколько в проповеди — «вот хорошо бы было» — говорит о едином «божьем суде». Об общем, одинаковом для всех, «Законе божьем».

А конкретный русский «Устав церковный», например, чётко отказывает части христиан в равенстве перед законом: «А что деется в домовьных людех, и в церъковных, и в самех манастырех, а не уступаются княжий волостели в то: да ведають их митрополичьи волостели, а безатщина их митрополиту поидеть».

Общий, княжеский суд в отношении людей, хоть бы и мирских, но пребывающих во владениях церковных — не допускается («а не уступаются княжий волостели в то»). Даже и имущество судимых (наследство — безатщина) отходит к митрополиту.

«Русская Правда» для митрополичьих людей на «Святой Руси» — не закон. Сходная идея звучит и в 21 веке: во французском учебнике мусульманского права Шемс-Эддина Хафиза и Жиля Девера подчеркивается — «право не имеет власти над верой».

Поэтому идея Оруэлла о том, что и при равенстве всех перед законом, что для «Святой Руси» даже не свободомыслие, а просто глупость, может возникнуть «ещё большее равенство», выглядит здесь как вторая производная, как нечто за краем бескрайнего.

* * *

— Ну ты и завернул… А попроще?

— А попроще… Когда я к тебе под Янином подошёл… Ну, когда ты после совета княжеского отливал и остановиться никак… Ты ж меня в свой отряд взял, мысль мою насчёт бой-телеги не обсмеял, не помешал. А — мог. Вот мы с тобой, княже, сделали приступ вместе, купно. И у обоих — и честь, и хабар. И дальше так будет. Ты мне поможешь. И я тебя не обижу. Что ж я дурак, чтобы против своей пользы делать?

Наглость несусветная. Вот это: «ты — мне, я — тебе…», «мы с тобой, княже, вместе…». Вздор самонадеянный. Где князь Муромский, а где Ванька плешивый, недо-боярский ублюдок?! Даже — не боярин, не «честного отца добрый отпрыск», воевода пустого места, прыщ на кочке… Но — на отдельной. И, опять же: приступ-то был, Янин-то взят. И нынче ему, князю Муромскому, чего-то с-под-меня надо. Ему, не мне.

Что мне от него нужно — «всего! и по-больше!» — я помалкиваю.

У него хватило ума не заводиться, не «качать права» в форме «княжеской чести».

Конечно, благоволение Боголюбского — дорогого стоит. Живчик от Бешеного Катая весьма зависим. Но — мог. Слюни метать, слова громкие говорить, землю копытить… Не стал.

Главное, пожалуй, его «легкий характер». Вот же, выпало человеку: отца недавно схоронил, дядя — сволочь, в княжестве — то раздоры боярские, то язычники, то сыновья болеют, а он постоянно находит повод для веселья! Оптимизм — источник радости. Состояние дофаминовой системы — внутреннее свойство человека. А уж как оно соотносится с реальной жизнью…

Историю делают люди. Со своими личными качествами. Вот Живчик — живой, весёлый человек. Не скажу — «добрый», просто… позитивный. После княжеского совета в Янине не обгавкал меня, когда я к нему подошёл. Случайность? Ну, типа — «да». Опорожняя свой мочевой пузырь после долгого «советского» сидения, пребывал он в добром расположении духа. «На душе полегчало». А дальше пошёл «храповик» — одно за другое цеплялось.