Михаил Голубицкий - Фартицер

• Название: Фартицер
• Автор: Михаил Голубицкий
• Жанр: Русское современное
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-905636-12-7

Волею судьбы рассказчик, мужчина за пятьдесят, оказывается в Америке в полном одиночестве, без семьи. Да и заниматься на первых порах он вынужден, чем и предположить не мог - уходом за престарелыми «русскими» эмигрантами восьмидесятых-девяностых годов. Он работает, изучает язык, позже поступает на профессиональные курсы, по окончании которых предполагает найти работу, соответствующую его образованию, полученному в Союзе.

Его подопечные не похожи друг на друга, объединяет их одно – все они, кто больше, кто меньше, являются обузой для своих близких. Стариков не отдают в дома престарелых только потому, что, как это ни парадоксально, их близкие получают от этого определенную выгоду. Исключение представляет разве что полностью обездвиженный, парализованный Сема, жена которого самоотверженно ухаживает за ним. Но ее тоже не интересует, радует ли его такая жизнь.

Обстоятельства складываются так, что рассказчик оказывается втянут в цепь драматических событий, ускоривших уход из жизни одного из его подопечных, Фимы, бывшего хулигана, мясника из Киева, к которому тот привязывается. Контраст между Фимой и новым подопечным Аркадием только усугубляет его душевное состояние, а тут еще и разразившийся кризис 2008 года надолго отодвигает возможность сменить работу. Хочется верить, что рассказчик сумеет выстоять.

---

Не проходит и двух минут, как он снова начинает разглагольствовать. На сей раз – о преимуществе веревочных швабр перед обычными половыми тряпками. Оказывается, в молодости он служил на флоте, где ему на всю жизнь привили любовь к этому чудо-инструменту. И теперь он научит меня мыть полы «по-флотски». Прозрачный намек. Влажная уборка входит в число моих обязанностей, и я отправляюсь в ванную, где и обнаруживаю это выдающееся изобретение. Покончив со спальней, перехожу в «ливинг», где Лазарь сидит на диване. Едва увидев меня, он возобновляет свою сагу о швабре. Демобилизовавшись с флота, он стал испытывать острую ностальгию по веревочным швабрам, но нигде не мог купить их (я думаю, по соображениям секретности: все-таки военная техника). Так он пытался сделать самостоятельно. Но не позволяло низкое качество советских веревок. По ходу дела он дает мне практические указания по мытью полов. В Америке он к своей радости обнаружил их в каждом хозяйственном магазине и сразу принялся внедрять в своем быту. Глупые жена и дочь никак не хотели признавать преимуществ передовых технологий, и он много раз ломал обычные, сухопутные швабры и выбрасывал из дому половые тряпки. Но сумел-таки настоять на своем. Уже много лет в его доме моют полы только «по-флотски». Постепенно он входит в раж, голос его крепнет, жестикуляция становится все выразительнее. Положение спасает то, что я выхожу в ванную ополоснуть швабру. Потеряв меня из виду, он замолкает.

Из этого я делаю несколько выводов. Во-первых: ему, как бывшему советскому руководителю, нужно кем-то командовать; во-вторых: ему, как старому одинокому человеку, просто необходимо выговориться; в-третьих: чтобы его разглагольствования прекратились и не довели его до приступа слабости, нужно просто выйти из его поля зрения; и еще один вывод, не имеющий практического значения: его жена в свое время научилась хорошо прятать швабру и половую тряпку, потому что мыть тесную квартирку с помощью инструмента, предназначенного для корабельных палуб – верх глупости, особенно, если целью мытья является чистота, а не успокоение пациента.

Пока я домываю полы на кухне и в коридоре, он что-то ищет в рекламных газетах. Найдя нужное объявление, он звонит по телефону и записывается на прием к врачу. Из разговора становится понятно, что его там хорошо знают и охотно примут. Я возвращаюсь в комнату, и он с радостью сообщает, что наконец-то нашел своего прежнего врача, который сумеет вылечить его. Я тоже выражаю свою радость по этому поводу.

В мои обязанности входит напоминать пациенту о необходимости принимать лекарства, что я и делаю. Он начинает рыться в большой коробке, стоящей на столике. Коробка полна пузырьками с таблетками. Он подолгу читает надписи, выбирает нужные или просто понравившиеся и глотает, запивая водой из бутылочки. Я не имею права давать ему лекарства. По правилам этим занимаются члены семьи. Кто-то из них должен раз в неделю разложить их в специальную коробку с ячейками, отдельно для каждого приема, а я могу только напомнить о приеме лекарств и в случае отказа сообщить родным или своему координатору. Уверен, его дочь знает все эти правила. Так почему в этом вопросе такой беспорядок?

А на часах уже половина одиннадцатого, пора бы Лазарю и позавтракать. В ответ на это предложение он произносит длинный спич, посвященный гостеприимству. Он говорит, что мне крепко повезло, что я попал работать именно к нему, ведь он большой хлебосол и я могу есть все, что стоит в холодильнике, и его дом – мой дом, и далее в том же духе. Я поспешно удаляюсь на кухню. Помогает.

Ставлю чайник и пытаюсь разобраться с тем, что есть в холодильнике. Негусто, хотя, впрочем, вполне достаточно для одного пожилого человека. Вареные яйца, творог, сметана, булочки, котлета с овощным гарниром в пластиковой коробке под крышкой, помидоры, немного фруктов.

В банке бульон и куриная нога. Очевидно, дочка приносит готовую еду из дому.

Пара минут – и завтрак на столе: чашка чая, булочка, разогретая в микроволновке, с маслом, творог со сметаной, яйцо. Зову Лазаря. Он появляется на кухне с кислой миной и нехотя начинает ковырять в тарелке. Встает из-за стола, почти ничего не тронув. Убираю все в холодильник. Показать дочери. На всякий случай.

Лазарь задремал, сидя на диване. Он сидит, уронив голову на грудь, и изо рта тянется ниточка слюны. Печальное зрелище. Неужели и меня ждет подобное?

Звонит телефон, Лазарь вскидывает голову и тянется к трубке на столе. Это его жена, она просит меня, он начинает допытываться, зачем я ей. Наконец, с недовольством передает мне трубку и напряженно вслушивается в разговор. Жена интересуется, как дела. Рассказываю. Поел плохо, записался к врачу. Спрашиваю о лекарствах. Она обещает прийти перед моим уходом и поговорить подробнее. Лазарь устраивает мне допрос:

– Что она говорила?

– Да ничего, – отвечаю я, – спрашивала, как дела.

– Если ты будешь с ними иметь дело по секрету от меня,

– взрывается он, – я позвоню в офис и скажу, чтоб дали другого человека. Ты работаешь у меня и должен слушаться только меня одного!

Выхожу на кухню. Спорить с ним я не собираюсь.

Следующие два с лишним часа прошли у нас в борьбе с нестерпимой августовской жарой и расходами на электричество. Через открытые с утра окна квартира наполнилась раскаленным воздухом, и дышать стало невозможно. Лазарь в одних трусах сидит на диване и ловит воздух открытым ртом. Предлагаю включить кондиционер. Он соглашается. Закрываю окна и включаю. Как только в комнате становится немного свежее, он требует выключить его:

– Хватит, он жрет много электричества. Включи вентилятор.

Включаю. Следующие четверть часа вентилятор гоняет по комнате постепенно раскаляющийся воздух и снова становится невозможно дышать. Следует команда открыть окна, от чего, естественно, становится еще жарче. В конце концов он решает закрыть окна и снова включить кондиционер. Так мы развлекаемся до обеда.

Я разогреваю ему бульон и котлету. Подаю. Незаметно выскальзываю в комнату и включаю кондиционер. Он съедает кусочек ноги, пару ложек бульона и отодвигает тарелку. Котлету он, поковыряв вилкой, тоже отодвигает с нескрываемым отвращением. Мою гроздь винограда и персик. Подаю. Виноград он вообще не трогает, персик разламывает, осматривает и кладет обратно.

Честно говоря, я бы и сам не стал этого есть. Какая-то она подозрительная, эта еда. В том смысле, что, как было сказано в известном советском фильме, это, конечно, не объедки, но, скорее всего – остатки. Заветренная котлетка, привядший виноград, а персик внутри потемневший. Сколько же времени все это стоит в холодильнике? Конечно, это не мое дело, но… обидно за старика.

Пока он ест, комната успевает немного остыть и он, вернувшись туда, дремлет в прохладе, лежа на диване, а я убираю на кухне. Почти нетронутый обед ставлю в холодильник – показать жене. Лазарь спит около часа, а проснувшись, первым долгом требует выключить кондиционер. И наша игра возобновляется до прихода его жены. Она входит, открыв дверь своим ключом, здоровается со мной кивком головы и, подойдя к Лазарю, с укором спрашивает:

– Ты опять записался к кардиологу? Ты же был у него месяц назад!

– Мне не нравятся эти новые таблетки, я хочу другие, – раздраженно отвечает он.

– Ты понимаешь, что только морочишь людям голову? Это хорошие новые таблетки.

– Я знаю зачем. Я хочу поговорить с ним, – упрямится он.

– Ну, черт с тобой! Езжай! – она безнадежно машет рукой и взглядом зовет меня на кухню.

– Невозможный человек! – сокрушается она. – Понимаете, этот доктор хорошо знает Галю, нам неудобно, ведь он приходит и несет всякую чушь, отнимает время у занятых людей, потом Гале звонят. Я прячу от него газеты с рекламой, эти ему, наверное, тот «хоуматенд» купил. Я Вас прошу, выбросьте их незаметно и не покупайте больше.

Я обещаю разобраться с газетами и показываю ей несъеденные завтрак и обед.

– Не беспокойтесь, вечером он ужинает у Гали, у него всего достаточно, он очень больной человек и у него плохой аппетит. Вы же видите?

– Да… – соглашаюсь я.

– И еще… у меня к вам будет просьба… – смущается она.

– Ни в коем случае не говорите медсестре, когда она придет с проверкой, что я здесь бываю. Только Галя. Все вопросы вы решаете с Галей, а меня вы никогда не видели. Понятно?

Я согласно киваю. Она продолжает:

– Его нельзя оставлять одного, он может выйти из дому и заблудиться, однажды мы уже искали его. Я ночую здесь. А утром ухожу на работу около восьми, когда он еще спит, и работаю до пяти. Сегодня я отпросилась, чтобы поговорить с вами. Я буду приходить сюда в половине шестого и забирать его к Гале. Надеюсь, за полчаса ничего не случится. Договорились?

И она улыбнулась мягко и просяще. Приятная пожилая женщина, даже старушкой ее не назовешь. Среднего роста, не полная, аккуратная стрижечка, маникюр, а главное – спокойная. Я спрашиваю о лекарствах, и она объясняет мне, что он никого к ним не подпускает и пытаться что-либо изменить бесполезно. И говорит, показывая на часы, что мне уже можно уходить. Я звоню на телефон автоматической системы, отмечающей приход на работу и уход с нее, набираю код ухода, прощаюсь и выхожу на улицу. Наконец-то!