Стендаль (Мари-Анри Бейль) - Красное и черное

• Название: Красное и черное
• Автор: Стендаль (Мари-Анри Бейль)
• Жанр: Проза

Судьба каждого из нас всегда предлагает нам сделать выбор, который зачастую и является главным уроком в нашей истории на этой планете. Красное – это любовь, любовь, замешанная на неистовой страсти, это его Реналь. Черное – это гордость, гордыня и тщеславие, это его Матильда.

Жюльен Сорель мечтал о славе, признании и власти, но нуждался только в любви. Две женщины – два отражения, две страсти героя, выбор только за ним…

---

Со времени падения Наполеона всякое подобие любезности было беспощадно изгнано из провинциальных нравов. Все боялись лишиться мест. Плуты искали поддержки в конгрегации; лицемерие торжествовало даже среди либералов. Скука возрастала. Оставалось только развлекаться чтением и сельским хозяйством.

Госпожа де Реналь, богатая наследница набожной тетки, вышедшая замуж в шестнадцать лет за знатного дворянина, никогда не видела и не испытывала в своей жизни ничего, что походило бы хоть сколько-нибудь на любовь. Только ее духовник, добрый священник Шелан, говорил с ней о любви по поводу ухаживаний господина Вально, причем он изображал ей любовь в таком отвратительном виде, что она представляла ее себе в виде самого гнусного разврата. Она смотрела как на исключение или как на что-то сверхъестественное на любовь, о которой читала в весьма ограниченном количестве романов, случайно попавшихся ей на глаза. Благодаря этому неведению госпожа де Реналь, вполне счастливая, постоянно занятая Жюльеном, была далека от того, чтобы в чем-то себя упрекать.

Глава 8. Мелкие события

Then there were sighs, the deeper for suppression,

Ant stolen glances, sweeter for the theft,

And burning blushes, though for no transgression.

Don Juan. С 1, st. 74

И вдох тем глубже, чем вздохнуть боится,

Поймает взор и сладостно замрет,

И вспыхнет вся, хоть нечего стыдиться.

Байрон. Дон Жуан, п. 1, ст. 74.

Ангельское настроение, которым госпожа де Реналь обязана была своему характеру и своему настоящему счастью, слегка омрачалось, когда она думала о своей горничной Элизе. Эта девица получила наследство и, отправившись исповедоваться к священнику Шелану, призналась ему в своем намерении выйти замуж за Жюльена. Священник искренно порадовался счастью своего друга; но велико было его изумление, когда Жюльен объявил ему с решительным видом, что предложение девицы Элизы ему не подходит.

– Остерегайтесь, дитя мое, того, что происходит в вашем сердце, – сказал священник, наморщив брови, – если вы отказываетесь по причине вашего призвания от такого более чем приличного состояния, то я приветствую вас. Я служу в Верьере уже пятьдесят шесть лет и, несмотря на это, по всей видимости, буду смещен. Это меня огорчает, хотя у меня есть восемьсот фунтов ренты. Я сообщаю вам эти подробности, чтобы вы не строили себе иллюзий насчет того, что вас ожидает в положении священника. Если же вы намерены угождать сильным мира, вы обречены на неминуемую гибель. Вы могли бы сделать карьеру, но для этого придется вредить обездоленным, льстить супрефекту, мэру, всем людям с положением, потакать их страстям; этот образ действий, называемый умением жить, быть может, для мирянина и совместим со спасением; но в нашем положении нужно выбирать; середины нет, – хотите преуспевать в этом мире или в другом. Ступайте, дорогой друг, подумайте и через три дня дайте мне окончательный ответ. С грустью замечаю я на дне вашей души мрачное пламя, не обещающее сдержанности и отречения от земных благ, необходимых священнослужителю; я ожидаю многого от вашего ума; но позвольте мне вам сказать, – прибавил добряк священник со слезами на глазах, – я трепещу за вас в положении священника.

Жюльену было стыдно за свое волнение; в первый раз в жизни он видел, что его любят; он плакал от умиления и отправился скрыть его в большой лес за Верьером.

«Что со мною? – спросил он себя наконец. – Я чувствую, что отдал бы сто раз жизнь за этого добряка священника, а между тем он только что убеждал меня, что я дурак. Мне нужнее всего провести его, а он видит мою душу. Скрытое пламя, о котором он говорил, это мое намерение сделать карьеру. Он считает меня недостойным звания священника и, как раз тогда, когда я воображал, что, жертвуя рентой в пятьдесят луидоров, я внушу ему самое высокое представление о моей набожности и моем призвании. В будущем, – продолжал Жюльен, – я буду рассчитывать только на те черты моего характера, которые удастся испытать. Кто сказал бы мне, что я буду, с восторгом проливать слезы? Что буду любить человека, который меня убеждает в том, что я дурак!»

Через три дня Жюльен придумал предлог, которым должен был воспользоваться с первого дня; это была клевета, но что из этого? Он признался священнику, что его отвратила от предполагаемого брака причина, которую он не может открыть, ибо она может повредить третьему лицу. Это бросало тень на Элизу. Господин Шелан нашел в его поведении какую-то светскую пылкость, совсем не соответствующую тому, что должно было воодушевлять юного левита.

– Мой друг, – сказал он ему еще раз, – лучше быть хорошим зажиточным крестьянином, уважаемым и просвещенным, чем священником не по призванию.

Жюльен ответил очень красноречиво на эти новые увещания; он говорил словами юного, пылкого семинариста; но его тон и плохо скрываемое пламя, сверкавшее в его глазах, продолжали тревожить господина Шелана.

Не следует слишком дурно думать о Жюльене; он только тщательно подбирал лицемерные и осторожные слова. В его возрасте это еще не свидетельствует о дурном. Что касается тона и жестов, то ведь он жил среди простонародья и не видел великих образцов. Впоследствии, лишь только ему удалось приблизиться к таковым, он быстро приобрел изумительные жесты и не менее изумительные выражения.

Госпожа де Реналь была удивлена, что полученное ее горничной состояние не сделало ее более счастливой; она заметила, что та беспрестанно ходит к священнику и возвращается с заплаканными глазами; наконец Элиза рассказала ей о своем намерении.

Госпожа де Реналь словно сделалась больна; лихорадка лишила ее сна; она жила только тогда, когда видела свою горничную или Жюльена. Она не могла ни о чем думать, – только о них и о счастье, которое ожидает их в браке. Их убогое хозяйство, которое они должны были вести на пятьдесят луидоров ренты, рисовалось ей в самых пленительных красках. Жюльен может сделаться адвокатом в Брэ, в супрефектуре в двух лье от Верьера; в этом случае она будет его изредка видеть.

Госпожа де Реналь всерьез вообразила, что сходит с ума; она сообщила об этом мужу и наконец занемогла. В тот же вечер, когда ей прислуживала горничная, она заметила, что девушка плачет. В эту минуту она ненавидела Элизу и накричала на нее; она тотчас извинилась. Слезы Элизы еще усилились; она сказала, что, если барыня позволит, она поведает ей свое горе.

– Говорите, – сказала госпожа де Реналь.

– Ну так вот, барыня, он от меня отказывается; злые люди наговорили ему обо мне, а он поверил им.

– Кто от вас отказывается? – спросила госпожа де Реналь, еле дыша.

– Кто же, барыня, как не господин Жюльен? – продолжала горничная рыдая. – Господину священнику так и не удалось убедить его; а господин священник находит, что не следует отказываться от честной девушки только оттого, что она служит горничной. Ведь уж если пошло на то, отец господина Жюльена – простой плотник, да и сам он, чем занимался, прежде чем поступил к вам?

Госпожа де Реналь больше не слушала; чрезмерная радость почти лишила ее рассудка. Она заставила Элизу повторить несколько раз, что Жюльен окончательно отказался от брака, так что нет никакой надежды, заставить его изменить решение.

– Я попытаюсь еще в последний раз, – сказала госпожа де Реналь своей горничной, – и сама поговорю с Жюльеном.

На следующий день, после завтрака, госпожа де Реналь доставила себе восхитительное удовольствие ходатайствовать за свою соперницу и видеть, как рука и состояние Элизы отвергались непреклонно в течение целого часа.

Постепенно Жюльен исчерпал свои придуманные ответы и стал разумно возражать на увещевания госпожи де Реналь. Она не смогла противостоять обуревавшему ее восторгу после стольких терзаний и отчаяния. Ей сделалось дурно. Когда она пришла в себя и очутилась в своей комнате, она выслала всех из комнаты. Она была чрезвычайно удивлена.

«Уж не влюблена ли я в Жюльена», – сказала она себе наконец.

Это открытие, которое в любой другой момент повергло бы ее в глубочайшее волнение и раскаяние, теперь показалось ей чем-то странным, безразличным. Ее душа, истощенная предыдущими испытаниями, не в состоянии была реагировать на страсть.

Госпожа де Реналь хотела поработать, но впала в глубокий сон; проснувшись, она не испугалась, как должна была испугаться. Она чувствовала себя слишком счастливою, чтобы видеть что-либо в дурном свете. Наивная и невинная, эта милая провинциалка никогда не уродовала своей души, выискивая какой-нибудь новый оттенок горя или радости. До появления Жюльена, всецело поглощенная домашней работой, которая выпадает вдали от Парижа на долю каждой хорошей матери семейства, госпожа де Реналь относилась к страстям так же, как мы относимся к лотерее: наверняка – обман, счастье, которого ищут одни безумцы.

Раздался звонок к обеду; госпожа де Реналь сильно покраснела, услыхав голос Жюльена, ведшего детей. Научившись немножко притворяться, с тех пор как она влюбилась, она стала жаловаться на ужасную головную боль, чтобы объяснить свой необычный вид.