Виктор Горбачев - Повесть о преждевременном. Авантюрно-медицинские повести

• Название: Повесть о преждевременном. Авантюрно-медицинские повести
• Автор: Виктор Горбачев
• Жанр: Русское современное

Прошлое, настоящее, будущее… Светлое или тёмное, близкое-далёкое, счастливое или не очень… Но всегда живое, преходящее, творимое… На виду и герои каждого времени.

«Есть люди прошлого, люди будущего, люди вечного», – утверждал Николай Бердяев.

Забыли про преждевременное… Скорее всего, не хотим в нём копаться, ибо оно всегда безрадостно и обречённо…

Если преждевременные открытие, философия, искусство или ремесло – они безлимитны, они дозреют, то человек зажат временем, как смертник гарротой…

Печальна судьба преждевременных…

Пресс времени – это молва и мода, каноны и близорукость, косность и инстинкты, традиции и склад-уклад…

Преждевременный всегда одинок. Стадом выживать легче, поэтому оригиналов выживают, чтобы не мутил воду, не смущал и не возмущал… У преждевременных во всём – налёт гениальности и эксклюзивности, поэтому они честолюбивы и обидчивы…

Их жгли на кострах, превращая в исчезающий пепел, пытали до отречения, гноили в забвении, и только наивная Вера в святую Истину помогала им выживать…

Семья им помеха, женщины – только те, что за ними в костёр… Квёлые телом, легко ранимые душой, они любят славу, но больше всего боятся забвения…

Преждевременные всегда упоённо учатся, интуитивно чувствуя: чтобы «выстрелить», нужен солидный базис… Удалённость их от времени настоящего есть прямая функция от степени цивилизации социума…

Правда, сильный маргинал имеет шанс стать на время вожаком, двинуть прогресс, подтянуть время, только вовсе не факт, что сонному стаду это во благо…

В норме же преждевременность – это осознанная обречённость, но для наблюдателя – отнюдь не тоска, а тайны и интриги…

Они, преждевременные, местами и временами случаются, и как с ними быть – никто толком не знает…

Стаду трудно понять, что выскочки эти – его, стада, золотой фонд…

«Повесть о преждевременном…», быть может, лишний раз заставит нас оглядеться и задуматься и где-то даже сориентироваться…

Свои герои у прошлого, настоящего и будущего…

И у преждевременного свои. Александр Леонидович Чижевский, «Леонардо да Винчи 20 века», – один из них…

---

К концу 1918 года был накоплен огромный статистический материал о влиянии солнечной активности на ход всемирно-исторического процесса. Гипотеза, высказанная Чижевским ещё в безусом возрасте, упрямо находила подтверждение в тысячах фактов, извлечённых им из гор мировых летописей за 2500 лет.

Периодичность войн и революций, взлёты и падения в экономике, крушения империй и подъёмы культуры, взлёты творческой активности, пики эпидемий и катастроф – эти и многие другие процессы явно зависят от солнечной активности.

Спектр оценок гипотезы – от безумной на момент высказывания до всё ещё поражающей в наши дни.

В мае 1918 года учёный совет МГУ слушал защиту докторской диссертации Александра Чижевского на тему: «О периодичности всемирно-исторического процесса».

Учтиво выслушав доклад соискателя, маститый академик и живой классик Климент Аркадьевич Тимирязев вначале сделал брови шалашиком, потом у него от гнева затряслась бородёнка:

«Большего бреда трудно себе представить».

Учёные мужи, известные историки, профессора С. Ф. Платонов, Н. И. Кареев, да и другие, похоже, тоже были изрядно обескуражены неожиданностью темы и смелостью её изложения.

Их можно понять:

«Если бы мы могли охватить одним взглядом историю человечества и представить её себе всю сразу здесь и теперь, мы были бы поражены возникшею перед нами картиною», – страстно и не без здорового нахальства убеждал маститых молодой соискатель.

«Это была бы не условная сказка, не история заблуждений, а история жёлтого дома Ницше – самого страшного, добавлю я, сумасшедшего дома, который мог только присниться дьяволу».

Может, и не к добру Александр Леонидович припомнил тогда А. И. Герцена, словно взяв его в союзники. Ну, мыслитель, но бунтарь… Ну, демократ, но вождизм по сей день… И чересчур уж натуралистическая философия, господа, право же… Нам бы поближе к Г. Гегелю, хотя этот и не наш…

Чижевского не смутить:

«В мировом историческом процессе орудует отнюдь не homo sapiens, а скорее homo insanus (не человек разумный, а человек безумный). Это значит, что вопреки планам всемирно-исторических индивидуумов, мысленно конструирующих социальную реальность сообразно с теми или иными идеями, в массовой человеческой деятельности осуществляются иные, можно сказать, шизофренические сценарии, истоки которых следует искать скорее в области коллективных сновидений человечества, чем в сфере политико-идеологического проектирования.

Иначе говоря, история демонстрирует нам не хитрость мирового разума (как думал Г. Гегель, а хитрость неразумия; слепые вожди слепых на самом деле разыгрывают навязанные неведомыми богами (читай силами природы) роли».

Наисовременнейший антиглобалист, да и только…

Как ни бились историки-материалисты всяческих мастей, они так и не смогли объяснить убийственную периодичность загадочных самоубийств, необъяснимых скоропостижных смертей, массовых припадков эпилепсии, октябрьских и мартовских психозов и многих других аномальных событий среди людей.

Чижевский объяснил. Мало того, рассчитал цикл сих явлений – 11,1 года. Мало того, предсказал себе судьбу…

«В периоды повышенной солнечной активности импульсивные индивидуумы, аффективные личности, истерики становятся центрами распространения психической заразы, возглавляют массовые движения, придавая им разрушительную, дионисическую направленность…

Лишь мышление избранных (аполлонических) натур, будучи чистым выражением лучистой энергии Космоса, способно придать позитивную смысловую направленность всемирно-историческому процессу, но, в силу своего подлинно космического разума и из-за своей принципиальной асоциальности, это мышление отторгается массами и их вождями, а его носители преследуются и истребляются…»

Диссертацию-то в тот раз спас директор Археологического института, занимавшийся в основном геральдикой и историей, член-корреспондент Академии наук С. Ф. Платонов, принявший достойное и разумное решение. К счастью, архивы АН сохранили его мудрые и честные слова:

«Господа! Мы имеем дело с аномальным явлением. Оценить его мы не можем – нашей эрудиции не хватает. Мы видим, что проделана большая фундаментальная работа. Поэтому, чтобы потомки не обвинили нас в том, что мы прошли мимо великого открытия, присудим искомую степень».

Диссертацию-то спас… Самого Чижевского впоследствии спасали и Семашко, и Луначарский, и Водопьянов, и жена, и даже не растерявшие совесть и разум следователи, и солагерники, и другие аполлонические личности. Но… «преследуются и истребляются…»

Знал Александр Леонидович, на что шёл, знал…

Снимите шляпы, господа…

И вновь и вновь взошли на солнце пятна,
И омрачились трезвые умы,
И пал престол, и были неотвратны
Голодный мор и ужасы чумы.

И вал морской вскипал от колебаний,
И норд сверкал и двигались смерчи,
И родились на ниве состязаний
Фанатики, герои, палачи.

И жизни лик подернулся гримасой;
Метался компас – буйствовал народ,
И над землёй и над людскою массой
Свершало Солнце свой законный ход

А. Чижевский1921

Глава 5. Аэроионы из Калуги.

По-настоящему на острые сюжеты, крутые повороты и тёмные пятна судьба Александра Чижевского вышла, пожалуй, с приглашением академика П. П. Лазарева к нему на работу в институт биофизики в начале 1919 года.

Но, прежде всего, личность Петра Петровича: блестящий ум, лоск столичной элиты, манеры приличного лорда, любимец женщин, завсегдатай модных европейских курортов…

Все эти «ах!», впрочем, ничуть не мешали, а скорее, наоборот, двигали его на острие науки. На самое, что ни на есть, острие. Партия большевиков, зомбированная вождями и их хозяевами на господство пролетариата во всём мире, поставила перед академиком П. П. Лазаревым задачу прямой регистрации электромагнитных излучений мозга. Ни больше, ни меньше. То есть научиться улавливать во внешнем пространстве человеческие мысли в виде электромагнитной волны. Разумеется, с последующим контролем и влиянием…

Вновь испеченный доктор Чижевский необычайно вдохновлён вниманием маститого учёного. В его сохранившихся письмах к домашним, а также к К. Э. Циолковскому вполне просматривается честолюбивое желание молодого профессора во всём походить на П. П. Лазарева.

С большим энтузиазмом и прицелом на будущие эпохальные открытия он между делом заканчивает ещё сразу два факультета МГУ – физико-математический и медицинский. Столь блестящее образование, организованный ум, феноменальная память и здоровое честолюбие на самом деле сулили ему мировые открытия, честь и славу для России…

Потомственный дворянин Чижевский элегантностью манер и одеждой не уступал своему кумиру, а в чём-то даже его превосходил: он умел писать проникновенные стихи, рисовать завораживающие пейзажи, а при случае вполне мог впечатлить публику и изящным музицированием на скрипке или фортепьяно.

Осмелимся предположить, что в какие-то моменты П. П. Лазарев испытывал… нет, не зависть, скорее ревность…

Поэтому, когда ему доложили, что Александр Чижевский оказывает знаки особого внимания очаровательной лаборантке Марии с умными, но всегда грустными глазами, настроение академика значительно улучшилось… Да оно и понятно: петух в курятнике должен быть один. Во избежание…

Странное дело: в суровые 20-е годы, когда вся страна голодала, ни институт биофизики в Москве (П. П. Лазарев), ни институт мозга в Петербурге (В. М. Бехтерев) не испытывали недостатка ни в средствах, ни в специалистах…

В конце холодного дождливого ноября 1920 года нарочные Народного комиссариата иностранных дел лично в руки академика Лазарева и академика Бехтерева доставили информационное письмо, прочтение которого повергло обоих в долгое, тревожное размышление…

Смысл письма сводился к тому, что практически все развитые страны Европы и Америки в спешном порядке создают институты и лаборатории с целью непосредственной приборной регистрации предполагаемых мозговых излучений человека, с возможностью последующей их корректировки и телепатии.

Потом все эти премудрости назовут психотронным оружием…

Это в институте он был профессор, хотя и двадцати четырех лет от роду, а здесь, на заснеженных аллеях Сокольников, он однажды настоял, чтобы она называла его по-домашнему – Шура… От Маши и без того веяло чем-то уютным, тёплым…

Его старший калужский друг и учитель К. Э. Циолковский, прочитав в одном из стихотворений Александра летом 1921 года: «…Лишь на листе, где численные тайны, пылает смысл огнём необычайным», – молодецки воскликнул: «Помилуйте, голубчик! Со всем соглашусь, кроме слова “лишь”. Что за безысходность! А как же муза?! Нам без музы никак нельзя! Это поначалу любовь мозги туманит, а потом уж точно делает их яснее и могучее!»