Галина Врублевская - Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы

• Название: Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы
• Автор: Галина Врублевская
• Жанр: Русское современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4311-0043-7

Новый сборник Галины Врублевской открывает автобиографическая проза. Впервые публикуемая повесть «Прощай, «почтовый ящик»!» переносит читателя за ограду засекреченного НИИ «доперестроечных» времен. Автор не только повествует об инженерных буднях, открытиях и конференциях, но также ярко описывает внутреннюю жизнь коллектива. В повести много занимательных эпизодов: от «розыгрыша» дефицитного банного халата до служебных романов в декорациях измерительного стенда.

В книгу также вошли романтические новеллы и эссе о любви и смыслах бытия

---

Преддипломная практика пролетела быстро и необременительно для меня.

Вадим оказался неплохим руководителем. Он познакомил меня с методиками, приборами, научными задачами. С другими сотрудниками я общалась мало, потому что практикантам разрешалось уходить в середине дня (на пропусках делалась особая отметка для проходной) – так что студенческая вольница продолжалась вплоть до защиты диплома. Однако защита прошла блестяще, а результаты проведенных мною под руководством Вадима исследований легли в основу статьи, написанной нами в соавторстве. Статья оперативно была опубликована в секретных «трудах» ЦНИИ, а в процессе подготовки к изданию к ней приклеилась еще одна фамилия – нашего старшего начальника «Андропова». Но этот факт меня не слишком озадачил, ведь окружающая меня жизнь содержала много условностей: и пафосные речи комсомольских работников, и сдача экзаменов по Истории КПСС – тезисы двадцати с лишним съездов (обычно списывались со шпаргалок). Расстраивало лишь то, что научный журнал имеет гриф «секретно», и его нельзя принести домой, показать мужу и друзьям – нельзя похвастаться публикацией. Зато в лаборатории за месяцы преддипломной практики я заработала репутацию перспективного исследователя.

Инженерные будни и провинности

После положенного дипломникам месячного отпуска, я вышла на работу на полный день. В памяти сохранилось ощущение черного рубежа: вот и перевернута последняя страница юных лет – теперь, до скончания века, все мои дни будут протекать в жестком регламенте, за глухим забором. Во время практики я как-то не ощущала строгостей режимного распорядка: пришла, немного позанималась и полетела в библиотеку – хоть в Публичку, хоть в самом ЦНИИ, тоже научная библиотека на уровне. А то и вовсе умчалась домой, супругу ужин готовить. Но теперь все, финита: придется сидеть от звонка до звонка.

Доложилась о возвращении начальнику сектора «Жванецкому». Я уже успела привыкнуть к шефу: приветлив, деловит, не зверствует, как «Андропов». Я бы даже хотела уважать его, да слишком пренебрежительно отзывался о нем Вадим. И звезд с неба, дескать, не хватает, и стелется подобострастно перед вышестоящими. Самой мне пока трудно было разобраться в начальственной дипломатии, я лишь замечала, как неровный румянец пятнами растекался по щекам «Жванецкого» при малейшем его волнении, при разговоре с грозным «Андроповым». К подчиненным, даже таким молодым, как я, шеф обращался тоже на «вы», как бы сразу устанавливая дистанцию.

Шеф, оторвавшись от бумаг, привычно вежливо приветствовал меня, заметил, что мой наставник Вадим Симаков сейчас в командировке, но что начальник сам даст мне задание, но чуть позже. И тут же проводил меня меня в общую комнату, где я часто бывала в дни моей практики, и выделил мне в постоянное пользование рабочий стол.

Стол находился на юру, у самой двери, но выбора не было. Присела на стул с железными ножками с обитым дерматином сидением. Дверь в шаге за спиной, все мимо ходят, место неуютное. Я уже знала, что предыдущая владелица стола перед моим появлением ушла в декретный отпуск. Стресс первого дня работы, ощущение запертых за тобою ворот, было для меня так горестно, что внутренне я понадеялась со временем последовать ее примеру, хотя оснований для таких надежд пока не имелось.

В комнате стояли еще шесть столов, но людей почти не было. Камеральные помещения – обычные комнаты, где сотрудники анализировали результаты измерений, выводили формулы процессов, а также просто общались – опустевали через полчаса после начала рабочего дня. Проскочив проходную тютелька-в-тютельку, сотрудники бросали на свои столы сумочки, зонты или газеты – обозначали присутствие – и растекались по этажам здания. Поначалу, не торопясь приходили в себя после езды в общественном транспорте: мужчины, с небольшим вкраплением дам в своем кружке, курили на лестничной площадке, женщины прихорашивались в туалете или захаживали «в гости» к подругам, работающих в других секторах и лабораториях, чтобы обменяться новостями и похвастаться обновками.

И лишь часам к десяти постепенно входили в рабочее русло, и комната затихала. А часть народа удалялась проводить эксперименты в другие помещения. Настраивали аппаратуру на измерительных стендах, испытывали модели в малых бассейнах лаборатории. А те работники, что оформляли документы, сновали по кабинетам, охотясь за подписями начальников, относили пачки исписанных от руки листов в машбюро или в секретный отдел. Эти же «бумажные» специалисты, занимались перепиской со сторонними организациями, подготавливали сводные отчеты по теме. И непременно группа специалистов всегда отсутствовала по самой уважительной причине – они участвовали в заводских сдачах или во флотских испытаниях на всех морях бывшего Союза.

А временное и незаконное отсутствие на рабочем месте без затей маскировалось сумочками, зонтами, шалями и пиджаками на спинках стульев. Эти предметы не только заменяли опоздавшего хозяина, но делали незаметным и растянутый вдвое обеденный «час», и поход в гости к бывшим сокурсникам, работающим на дальнем конце огромной территории научного городка, и преждевременный уход домой. Хотя последнее случалось редко, так как охрана в проходной придерживалась жестких позиций, и подкупить или уговорить охранниц, чтобы выпустили пораньше, удавалось с трудом.

Предоставленная сама себе, я бессмысленно выдвигала и задвигала пустые ящики в тумбе стола, размышляя, чем бы их заполнить. В один положила принесенный технический справочник, в другой – чистый блокнот, авторучку, карандаш и запасную расческу, предварительно пройдясь ею по голове. У меня вьющиеся волосы, и, без частого приглаживания их я буду выглядеть лохматой – поэтому и принесла запасной гребень. Два ящика остались незанятыми. Покончив с обустройством, устремила задумчивый взгляд, скользнувший мимо пустых столов передо мной, в окно. Синее апрельское небо до щемящей боли в груди манило на свободу, а видимая из окна часть вытянутого здания опытового бассейна казалась мне сейчас железнодорожным составом, застывшем на запасном пути.

На мой отсутствующий взгляд обратил внимание другой человек. Он сидел в стороне, обособленно, будто у начальник – хотя начальником не являлся. Это был ведущий инженер Николаев: сухонький, казавшийся мне стариком, участник Отечественной войны. Я еще на практике заметила, что он вечно придирается к сотрудникам с какими-то пустыми замечаниями и старалась не попадаться ему на глаза лишний раз. Но теперь мы обитатели одной комнаты, придется налаживать отношения. Он усёк, что я сижу без дела, и приказал командным тоном:

– Галя, бери свой стул и тащи к моему столу! Поможешь отчет сверить!

Его узко посаженные, зеленоватые глазки нацелились на меня, и спрятаться от них некуда.

Хотя Николаев занимает должность ведущего инженера, но я так и не разобралась, кого и куда он ведет. Я прозвала его про себя «начальником чемодана». Каждое утро приносит он из спецхранилища обшарпанный чемоданчик из черного кожзама, с железными уголками, срывает нить с пластилиновой пломбы, откидывает крышку чемодана и с важным видом осматривает свои сокровища – секретные бумаги. Все сотрудники сдают ему свои секретные блокноты, если приходится делать запись под грифом. Но с блокнотами тут сплошная комедия! Вадик меня уже просветил: пишешь ради удобства на первой попавшейся бумажке, ее и домой, под одеждой можно унести, если захочется вечером поработать. Вадик большой разгильдяй, над режимными правилами только подсмеивается, но – голова! Потому – то бездельничает целыми днями, то дома, ночами, над расчетами корпит. Недаром он кандидатскую прежде всех своих сокурсников защитил. Так вот, говорил он мне, чиркаешь на чем попало, а конечный результат можно и в спецблокнот набело переписать, чтобы спецотдел не привязывался. Но то Вадик! Старина Николаев иначе к вопросам секретности подходит. Он будто священнодействует, когда вечером, поплевав на личную печатку, пришлепывает ее к размягченному пластилину. Контрольная нитка стережет сохранность замочка. А днем, в промежутке между вскрытием и запечатыванием пломбы, он шуршит листами белесой кальки, извлеченными из чемодана.

Кальки, «синьки»[3] – ох этот ужасный канцелярит – становились страницами будущих отчетов. Их сверяли с рукописным текстом в блокноте (с пронумерованными листами, прошитом нитками и закрепленными сургучной печатью). Николаев считал эту сверку архиважным делом, и всегда привлекал девушек-помощниц, к мужчинам не обращался.

Увидев, что я не тороплюсь тащить стул, ведущий повторил просьбу-приказ. Я медлю, мое самолюбие задето. Я ведь теперь не лаборантка-практикантка, мог бы для такой работы и девушку-техника привлечь. Я же с сегодняшнего дня – инженер. Но в комнате, кроме нас двоих, никого нет, придется мне идти к нему на вычитку, раз я ничем не занята. На мое счастье дверь приоткрывается, и я вижу круглое лицо нашего «Жванецкого».