Сергей Соколкин - Rusкая чурка

• Название: Rusкая чурка
• Автор: Сергей Соколкин
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-386-07395-4

Роман-поэма «Rusкая чурка» содержит в себе черты сатиры, фарса, комедии, мелодрамы, трагедии, фантасмагории. Действие происходит в наше время с ретроспективой в «лихие» девяностые, на которые пришлось детство красавицы, певицы, полукровки Алины, после жуткой трагедии попавшей из ненавидимого ей Дагестана в Москву, где она знакомится с журналистом и защитником фимковского леса Алексеем Паримбетовым (прообраз – Михаил Бекетов). В произведении ярко и остро выписаны сцены, характерные для Москвы последних лет, показаны представители больного современного общества – олигархи, представители шоу-бизнеса, силовых структур, бандиты… Через все произведение нитью проходит чуть ли не мессианская идея отмщения за всех обиженных, оболганных, обворованных в нашей когда-то великой стране.

---

Алина всем телом подалась навстречу открываемой двери, так что в разрезе ее платья нескромно, почти в полную величину, засветилась, качнувшись, так волнующая Петю и, надеюсь, нас с вами, уважаемые читатели, молодая, та, что не совсем умещается в ладони, теплая женская грудь.

– Ну что, как?

Петя неторопливо сел в водительское кресло, тихонько, почти про себя, самодовольно засмеялся, бесшумно завел двигатель. Машина, вальяжно заурчав пятилитровым движком, неумолимо тронулась с места.

– Я его спрашиваю: я что-нибудь нарушил, в чем дело? А он: вы пили сегодня? Я говорю, да нет, только собираюсь, не составите компанию? А он без юмора… Это нельзя, лучше дыхните, говорит. Я дыхнул, а он свой нос почти мне в рот засунул, нюхает долго так. Кайф поймать пытается… Потом говорит: вы ехали, виляя. Это почему так? Это правилами запрещается! Так что мы можем проехать на освидетельствование. Далеко? – спрашиваю. А он так спокойно: в медсанчасть. А это на час-полтора как минимум. Я говорю: я вильнул, потому что CD-диск уронил, пытался поднять. А он смотрит на меня, как филин, глаза выпучил: а это кто у вас в салоне? Разглядел ведь, собака… Говорю, а вам какое дело? Может, и никакого, говорит. С вас – сто баксов. Я охренел, говорю: ты чё, командир?! А он так по-доброму, с улыбкой: да ладно, тебе что, жалко?

– Ну и что, ты отдал?

– Отдал, конечно. Ну, во-первых, я такой наивной наглости еще никогда не слышал… А во-вторых, у тебя регистрация есть, а место работы, учебы? Нет. Ну, и так далее… Ладно, поехали… А мне понравилось, продолжим?

– Обалдел совсем? – засмеялась Алина, убирая шаловливую Петину ручку со своей строптивой ножки.

– Ладно, куда ехать, жадина? Не дает ребенку поиграться.

– К «Кофе хаусу». Знаешь?

И Петино авто продолжило свой бесшумный, но, как мы уже понимаем, бесславный (для Пети) путь к Алининому счастью.

* * *

Вот и он, Кутузовский проспект. Дорога в гордую и трагическую историю нашей многострадальной Родины (где она это прочитала?). За окнами машины грациозно проплывала, как гигантская жирафа, великолепная, поражающая своими пропорциями гостиница «Украина», расположенная в одной из сталинских высоток в излучине Москвы-реки. Справа и слева мелькали, как разлетевшиеся брызги золотого шампанского, шикарные, всегда практически пустые рестораны и бутики. В стеклянные двери не спеша заходили ухоженные, сладко благоухающие божественными духами и несмываемой, сверхщедро оплачиваемой похотью молодые загорелые самки. Причем верхняя их часть вплывала, несомая крыльями норковых горжеток, а нижняя семенила на высоких звенящих, вечно запинающихся каблуках. Заходили в сопровождении мускулистых охранников и не очень-то внешне заметного папика-бойфренда, пахнущего дорогим коньяком и нафталином одновременно. Это им бросались навстречу официанты, продавцы и топ-менеджеры, это им подмигивали шикарные манящие блондинки в бриллиантовых колье с обнаженными плечами с будоражащих сознание витрин и многочисленных реклам. Это для них конструирует свои замысловатые, сверхсложные платья стоимостью, сопоставимой с ценой дорогого автомобиля, маэстро-кутюрье Валентин Юдашкин, чья золотая крепость-мастерская занимает весь первый этаж проезжаемого сейчас слева дома. Большие окна занавешены золотыми плотными шторами с массивными золотыми набалдашниками, за которыми мелькают беспокойные тени маленьких юрких исполнителей. А к главным дверям, постоянно сменяя друг друга, подъезжают, подплывают, подлетают представители золотого миллиарда планеты Земля (российского розлива, с несдутой пеной)… А вот и шикарный, желто-розового цвета, с лепниной по фасаду, магазин детской моды для детей олигархов. Петя ей рассказывал, как однажды зашел туда с другом и охренел от цен. Он себе покупает дешевле… Из машины не видно название, но Алина, рассмеявшись, подумала, что назвала бы его «Олигаша»…

Вот на секунду перед ее взором выскочила из проема в домах маленькая, но гордая бронзовая конная фигурка полководца Петра Багратиона с золотой саблей в откинутой руке. Она вынырнула, словно преследуемая, уже обступаемая сзади, возвышающимися над ней, громоздящимися, словно чудища-терминаторы, полумертвыми, отливающими предсмертным металлическим синим блеском, шевелящимися нелепыми глыбами Москвы-сити…

Алина вдруг явственно увидела выплывающую из-за этих стеклянно-каменных уродин, словно материализующуюся из спрессованного там воздуха и нависающую над ней довольную рожу Магомеда Каримова и четко услышала сопровождаемые гуляющим эхом слова «Все равно ты будешь мое-е-ей! Ником-у-у-у не достанешься. Ты только моя-я-я!»

Все это потом преследовало Алину по всему Кутузовскому…

…Из-за резко выехавшей с парковки маленькой спортивной, почти игрушечной машинки «БМВ» с Петиными не произносимыми здесь комментариями притормозило у знаменитого в прошлом дома (Кутузовский, 26), с отломанными благодарными потомками мраморными досками (другими благодарными теперь восстановленными) в честь «выдающихся деятелей» нашей славной партии и государства. Здесь жил Брежнев, здесь жил Андропов, здесь жил… Всё, больше не живет… Другая жизнь, другая реальность. Рыжий Чибас рулит. Проехали…

А вот и «Кофе хаус». Кстати, их тут два… С пристроенным к дому и занимающим две трети тротуара фирменным тентом-навесом, под которым расположились болтающие и жующие граждане нашей дружной и до сих пор еще необъятной Родины. А вот и Розочка – сочная, аппетитная, но одноразовая, как все эти хаусные кофе, пирожные или тортики… Как все модное и ненастоящее, заполонившее в последнее время души людей и пространство нашей страны с гораздо более чем тысячелетней историей. А где-то там дальше (секунд двадцать – сорок езды) Триумфальная арка, музей «Бородинская панорама», Поклонная гора, где ждал ключи от Москвы самонадеянный, со всеми договорившийся, все просчитавший и привезший в Отечество наше тонны фальшивых денег, удачливый завоеватель Европы… Все это Алина слышала и надолго запомнила от смешного, длинного, но умненького мальчика-студента Славика Ерошкина, так искренно и по-доброму старомодно, с кино, мороженым и вечерними неторопливыми прогулками по уставшей Москве, пытавшегося за ней ухаживать. Наивный мальчик… Пусть у него все будет хорошо…

– Слушай, Алинка, что-то я завелся, может, по-быстрому, а? Прямо здесь, в салоне… Хочется очень… Запаркуемся где-нибудь подальше, во дворах…

– Совсем с ума от горя съехал? Потерпи до лучших времен, дорогой…

…И запылала Москва синим светом, ярким пламенем. И остались от мечты заносчивого корсиканца только рожки да ножки… Не видать ему не только грезившейся Индии, не только Питера, но уже и ликующего и салютующего в его честь Парижа почти не видать (ну, разве что совсем ненадолго), как своих чистых белых панталон. Финита ля, как говорится… Наполеон, капут! Шерше ля фам, господа!

То есть здравствуй, дорогая Розочка! Вот и мы…

Отливая на солнце блестящими решетками, ручками, фарами и дисками, дорогое авто с достоинством подкатило к жующим и пьющим под шатром и тихо встало в ряду таких же достойных, включив стоп-сигналы и выключив габариты. Алина выпрыгнула из машины, затмив своими буферами, ручками и ножками все их ручки, фары и стоп-сигналы. И, крикнув Пете на ходу: «Жди!» – она обнялась с подругой. Буфера, ручки и ножки Розочки были отполированы по последней моде. Они, блестя и сияя, с неподдельной радостью переливались в лучах заходящего солнца, как глаза папуаса из Новой Гвинеи, увидевшего солнцезащитные очки, потому что ими очень удобно, отломав дужки, ковыряться в земле и доставать вкусных червячков и личинки. И очень хорошо, что девушки пошли в одну сторону, потому что разглядывающая Розочку и даже не глотающая слюну мужская братия теперь была вынуждена визуально желать еще и Алину и цепкими липкими взглядами сопровождать теперь обеих. И если бы девушки пошли в разные стороны, то зрачочки в глазенках многих персонажей не нашего романа могли и не выдержать, разъехавшись в разные стороны, как колеса хорошего спортивного велосипеда, привязанного за раму у темного подъезда в не самом спокойном районе города. Но сильная половина человечества не окосела, а, как ветер в спину, точнее, чуть ниже, дула в паруса надежды и взаимопонимания и подталкивала наших героинь побыстрее скрыться с шумящего и лоснящегося на вечернем солнце респектабельного проспекта. И уже через десять секунд они растаяли в арке двенадцатиэтажного желтого, с красивыми эркерами сталинского дома.

Часть вторая вступления – продюсер

Продюсера, к которому так спешили наши героини, звали Александром Глыниным. Это был спортивный, чуть выше среднего роста, симпатичный русский мужчина лет около… Но все ему все равно давали меньше. А он никого и не разубеждал. Даже мужчине приятно быть молодым. Особенно в глазах красивых женщин. У него были волнистые, кое-где слегка подкрашенные сединой с двадцатилетнего возраста, темно-русые волосы, серо-зеленые печальные, даже когда он смеялся, глаза. Главной достопримечательностью большого, без единой морщинки, лица был отнюдь не греческий, крупный боксерский нос и чувственные поэтические губы. Хотя собственно продюсером Саша, строго говоря, не был и таковым себя никогда не считал. Права была Розочка, познакомившаяся с ним на одном из кастингов, проводимых в вечно ремонтирующемся кинотеатре – то ли «Тува», то ли «Тверь», приютившемся на заросшем ржавыми гаражами и репейным кустарником берегу Москвы-реки в тмутараканских Печатниках, Александр Глынин писал песни. Их исполняла добрая половина нашей недоброй эстрады, начиная от Кобзонова и Долининой и заканчивая Салтычихиной и Начиналиной (хотя почему заканчивать надо именно ими, а не Борей Моисеевичем или Сашей Буйновичем, к примеру?). Самую известную его песню пела вся страна и ее окрестности, она одно время неслась из динамиков всех проезжавших и стоявших на приколе машин, звучала из каждого унитаза (или телевизора, на худой конец), шипела и пищала из утюга каждой домохозяйки. И когда по стране семимильными шагами пошла мода на караоке, любящие и, самое главное, умеющие петь девушки не самого младшего возраста для того, что бы подчеркнуть это свое умение, всегда заказывали эту самую песню. И когда Саша, представляясь кому-нибудь где-нибудь, говорил, что он поэт, автор восьми книг стихов, член Союза писателей, это не производило на вальяжного собеседника абсолютно никакого впечатления. На него смотрели даже с какой-то жалостью, как на неудачника или бедного родственника, не умеющего зарабатывать деньги и поэтому занимающегося черт знает чем. Но стоило ему (его жене, товарищу, знакомым) сказать, что он автор песни «Три астры белых, или Черно-белая печаль» в исполнении Лоры Долининой, как ему тут же начинали жать руку, заглядывать в глаза, называть чуть ли не гением, гордостью Латошинского района Московской области или Савёловского района Тверской (и так по списку), ну, по крайней мере, состоявшимся человеком точно… Просили разрешения сфотографироваться с ним, почти требовали расписаться на чем-нибудь (один раз даже на паспорте) и т. д.