Сергей Соколкин - Rusкая чурка

• Название: Rusкая чурка
• Автор: Сергей Соколкин
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-386-07395-4

Роман-поэма «Rusкая чурка» содержит в себе черты сатиры, фарса, комедии, мелодрамы, трагедии, фантасмагории. Действие происходит в наше время с ретроспективой в «лихие» девяностые, на которые пришлось детство красавицы, певицы, полукровки Алины, после жуткой трагедии попавшей из ненавидимого ей Дагестана в Москву, где она знакомится с журналистом и защитником фимковского леса Алексеем Паримбетовым (прообраз – Михаил Бекетов). В произведении ярко и остро выписаны сцены, характерные для Москвы последних лет, показаны представители больного современного общества – олигархи, представители шоу-бизнеса, силовых структур, бандиты… Через все произведение нитью проходит чуть ли не мессианская идея отмщения за всех обиженных, оболганных, обворованных в нашей когда-то великой стране.

---

Часть вторая вступления – продюсер

Продюсера, к которому так спешили наши героини, звали Александром Глыниным. Это был спортивный, чуть выше среднего роста, симпатичный русский мужчина лет около… Но все ему все равно давали меньше. А он никого и не разубеждал. Даже мужчине приятно быть молодым. Особенно в глазах красивых женщин. У него были волнистые, кое-где слегка подкрашенные сединой с двадцатилетнего возраста, темно-русые волосы, серо-зеленые печальные, даже когда он смеялся, глаза. Главной достопримечательностью большого, без единой морщинки, лица был отнюдь не греческий, крупный боксерский нос и чувственные поэтические губы. Хотя собственно продюсером Саша, строго говоря, не был и таковым себя никогда не считал. Права была Розочка, познакомившаяся с ним на одном из кастингов, проводимых в вечно ремонтирующемся кинотеатре – то ли «Тува», то ли «Тверь», приютившемся на заросшем ржавыми гаражами и репейным кустарником берегу Москвы-реки в тмутараканских Печатниках, Александр Глынин писал песни. Их исполняла добрая половина нашей недоброй эстрады, начиная от Кобзонова и Долининой и заканчивая Салтычихиной и Начиналиной (хотя почему заканчивать надо именно ими, а не Борей Моисеевичем или Сашей Буйновичем, к примеру?). Самую известную его песню пела вся страна и ее окрестности, она одно время неслась из динамиков всех проезжавших и стоявших на приколе машин, звучала из каждого унитаза (или телевизора, на худой конец), шипела и пищала из утюга каждой домохозяйки. И когда по стране семимильными шагами пошла мода на караоке, любящие и, самое главное, умеющие петь девушки не самого младшего возраста для того, что бы подчеркнуть это свое умение, всегда заказывали эту самую песню. И когда Саша, представляясь кому-нибудь где-нибудь, говорил, что он поэт, автор восьми книг стихов, член Союза писателей, это не производило на вальяжного собеседника абсолютно никакого впечатления. На него смотрели даже с какой-то жалостью, как на неудачника или бедного родственника, не умеющего зарабатывать деньги и поэтому занимающегося черт знает чем. Но стоило ему (его жене, товарищу, знакомым) сказать, что он автор песни «Три астры белых, или Черно-белая печаль» в исполнении Лоры Долининой, как ему тут же начинали жать руку, заглядывать в глаза, называть чуть ли не гением, гордостью Латошинского района Московской области или Савёловского района Тверской (и так по списку), ну, по крайней мере, состоявшимся человеком точно… Просили разрешения сфотографироваться с ним, почти требовали расписаться на чем-нибудь (один раз даже на паспорте) и т. д.

Так вот, как я уже сказал, он писал песни, точнее, стихи к ним. Еще точнее, тексты или слова, как значилось на обложках многочисленных CD-дисков с его и с не его произведениями. Но вот что, кстати, его всегда безумно раздражало, особенно после того, как он, купив какой-то диск с классическими и современными романсами, собственными глазами прочитал: песня такая-то (название песни), музыка – Тютькина-Мутютькина, слова (текст) – Пушкина… Он долго ходил под впечатлением. У Тютькина-Мутютькина – музыка (он, видимо, супергений), а у Пушкина (Лермонтова, Есенина) – слова или текст… Они на поэзию, на стихи – не тянут. Тютькины – композиторы, а Пушкин и Есенин – текстовики?! Хотя он, будучи, как я уже сказал, профессио нальным поэтом, членом Союза писателей и автором нескольких книг стихов, безусловно, понимал, что то, что он делал в песнях (в шоу-бизнесе), конечно же не поэзия, об этом даже смешно и подумать, но он хотя бы сам все это писал. От серьезных, настоящих стихов исполнители почему-то шарахались, как от… больного СПИДом… Раздражало, что все эти Укукманы, Крутовичи, Дробышевские, Матецковы и Ко, делая свои поделки-подделки (проще говоря, беря известную западную мелодию и теряя в гармонии одну-две ноты, выдавали ее уже за свою), называются при этом композиторами. Ну, назывались бы – по аналогии с текстовиком – нотниками, шумовиками, звукоизвлекателями. А то композиторы! Укукман – композитор и Чайковский с Рахманиновым… тоже… Вагнер… тоже. А Крутович – композитор! Смешно! Зубилкин хотя бы скромный… В телевизор не очень лезет…

И кстати, денег эти квази-Вагнеры и лже-Чайковские запрашивали за свои так называемые музыки раз в десять-двадцать больше, чем поэты-текстовики за свои тексты-слова. И хотя в России все-таки первым и самым важным всегда было Слово, людей интересовал смысл, по его-то мнению, ни тем, ни другим вообще платить было не надо. Надо было взять хороший ремень, а еще лучше казацкую плеть… И пошла бы потеха… Ну разве это дело, когда им за одну-две-три каких-нибудь дурацких песни платили больше, чем крупному русскому прозаику (например, Порохову или Личуткину) за роман, который этот писатель пишет год, а то и дольше. Про прозаика сказал потому, что поэтам (настоящим!) вообще ничего никогда не платят. Они должны радоваться уже тому, что их наравне с графоманами иногда печатают добрые Юра Поляков в «Литгазете», Слава Огрызко в «Литроссии» или Володи – Федоров и Бондаренко в «Общеписе» и «Денлите» соответственно. И если после публикации у Полякова (а это согласно очереди раз в год для поэта) автору хотя бы на бутылку коньяка или виски хватало, то у остальных этот процесс был безгонорарным, соответственно… А жить и кормить семью надо! Потом уже он сам, зарабатывая деньги на песнях, издавал на них свои книги, которые потом распространял – опять же бесплатно – на различных мероприятиях. Ну, а до этого, когда совсем не было денег, даже нашел спонсора…

Спонсор

И слово имеет свою меру.

Грузинская поговорка

Случайно, конечно. Один раз ему повезло. Он потом даже смеялся, что он, наверное, единственный человек в Москве, кто хорошо отзывается о Звиади Цуриндели (Цуриндели и его работы, особенно памятники, сейчас принято громко и весело ругать)…

Звиади Михайлович, познакомившись с ним на выпускных экзаменах в Художественной академии, куда Глынина пригласил ее основатель, известный художник Михаил Андреевич Глазов, согласился дать Александру интервью, хотя и знал, где Саша работает… А было все так… Работал тогда Глынин в самой экстремистской, как ее величали эльцинские либералы, газете «В будущее», заменившей в 1994 году, после танкового расстрела Дома Советов, газету «Свет», у знаменитого Александра Порохова, прозаика, политического деятеля и чуть ли не серого кардинала объединенной патриотической оппозиции. Саша курировал в газете отдел поэзии и делал интервью с известными деятелями искусства и политики, учеными и спортсменами, космонавтами и даже одним митрополитом. И этот его странный телефонный, очень редко визуальный, интервьюерный «роман» с Глазовым, позиционирующим себя как русского православного патриота, правда, с успехом охаживающего и рисующего портреты всех разрушителей Родины – от одышливого Эльцина до бодрячка-мэра Кепкина по кличке Лужок, продолжался уже около года. Глынина разбирал теперь просто спортивный интерес, даст ли все-таки Михаил Андреевич интервью или опять под разными соусами увильнет – побоится. При первом знакомстве он, сославшись на срочный отъезд, познакомил Александра со своим учеником, работающим в Академии, руководителем кафедры исторической живописи – Михаилом Шаниным, прекрасным художником и человеком, и тот уже дал интервью и рассказал об Академии. Потом он просто вместо интервью пригласил Сашу поехать с ним и его учениками в Питер на его персональную выставку. Выставка, кстати, Саше очень понравилась, а с Шаниным так он вообще подружился. Миша даже стал крестным его детей. Потом Саша побывал у Глазова в мастерской, в высокой башне, выходящей своим гордым, неприступным фасадом на Новый Арбат и бывшую Собачью площадку. Его туда привели Шанин и Василий Глазов, сын Михаила Андреевича, тоже художник, работающий в этой же Академии. Но результат был абсолютно предсказуем. Только увидев Сашу на пороге, улыбающийся Глазов изменился в лице и с криком: «О, Глынин, поверишь ли, пукнуть некогда!» – скрылся за многочисленными осыпавшимися, словно позднеосенними, иконами, черными мрачными распятиями и дубовой резной, кованой, времен покоренья Крыма, мебелью… Сашу остались развлекать только ученики и некоторые картины Мастера… А глагол совершенного вида в неопределенной форме «пукнуть» до сих пор, спустя много лет, ассоциируется у Саши с фамилией Глазов…

…И вот Глазов прямо на развеске (это когда комиссия из своих и приглашенных начальствующих знаменитостей ходит по залам и рассматривает работы студентов, развешанные по стенам) подводит Глынина к Цуриндели и, расплываясь в немолодой придворной ласковости, нежно и заботливо произносит, – Вот, Звиади Михайлович, журналист известной газеты «В будущее» Глынин интересуется русским искусством, великими художниками. Я его сразу к вам, пообщаетесь?