Пьер Саворньян де Бразза - Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы

• Название: Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы
• Автор: Пьер Саворньян де Бразза
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7598-0793-3

Книга, подготовленная доктором исторических наук профессором НИУ ВШЭ И. В. Кривушиным и кандидатом филологических наук Е. С. Кривушиной, представляет собой первое отечественное научное издание документов и материалов, связанных с первыми двумя экспедициями на африканский континент (1875–1878 и 1879–1882 гг.) знаменитого французского путешественника и исследователя Пьера Саворньяна де Бразза (1852–1905), которые привели к открытию обширных земель между реками Огове, Конго и Атлантическим побережьем и которые стали отправной точкой в создании Французской колониальной империи в Центральной Африке. Публикуемые в книге мемуары Пьера де Бразза, его отчеты перед Французским географическим обществом и его письма содержат уникальную информацию как о самих экспедициях, так и о географии и этнографии Экваториальной Африки. Издание, снабженное обширными научными комментариями, предваряется вступлением, в котором рассматриваются колониальная политика Третьей республики и жизненный путь Пьера де Бразза, и завершается приложением – тремя научными статьями, посвященными доколониальной истории народов Габона, истории проникновения в Габон европейцев и ранним попыткам французов закрепиться в этом регионе.

Для широкого круга читателей, в первую очередь историков, этнологов, культурологов, географов, журналистов.

---

Вверх по течению от деревень ялимбонго Огове делает довольно резкий изгиб, чтобы затем течь – уже больше не отклоняясь, – к горе Отомби, которая издалека кажется преградой на ее пути. Эта прямая линия примерно в десять миль[323] теряется в бесконечности. Русло часто сжимается до предела; нам приходится с огромным напряжением сил бороться с возрастающей мощью потока; местами гребцы вынуждены держаться левого берега и снова орудовать шестами или тянуть лодки волоком.

У подножия горы Отомби река круто сворачивает в сторону; здесь дно полно рифов. Вскоре мы достигаем большого порога Нгана[324], гораздо более опасного, чем порог в земле окота во время спада воды.

Однако мы почти беспрепятственно одолеваем его, а затем лавируем среди извилистых проходов, где скорость волн все нарастает и нарастает. Больше нет ни островков, ни скал, о которых разбивались бы пенистые воды. Поток несется сплошной массой; теперь уже не встает вопрос, плыть ли по фарватеру, как справляться со встречным течением или как обходить буруны; нужно просто идти, прижимаясь к берегу, удерживая пирогу неимоверным усилием весла или опираясь шестами об острые верхушки рифов, выступающих из воды.

К вечеру, безумно усталые, мы наконец подплываем к островам Каве, где нас ждет отдых. Здешняя природа намного веселее; зелень, вырывающаяся из глубины оврагов, поднимается к перевалам, разделяющим вершины нагорья Лелиди, или Воте. Берега реки пустынны, но нам сообщают, что совсем недалеко, на левом берегу, находятся первые деревни апинджи[325].

Глава VIII. От островов Каве до Лопе (Апинджи) (30 января – 10 февраля 1876 г.)

Страна апинджи представляет собой полоску земли, тянущуюся вдоль левого берега Огове. Племени принадлежат восемь или десять селений; это ряды бамбуковых хижин с лиственными крышами; внутреннее убранство жилищ говорит о том, что их хозяева далеко не состоятельны. Однако апинджи, высокие, сильные, деятельные, кажутся намного умнее прибрежных жителей в нижнем течении реки.

Оттесненные павинами, которых не покидает намерение поселиться как можно ближе к реке, апинджи постепенно закрепились на левом берегу: они переплывают Огове только для того, чтобы время от времени контролировать свои плантации, расположенные на другой стороне.

Мы прибываем к апинджи в момент, когда все население находится в страшном волнении. Два охотника, заблудившиеся на противоположном берегу, попались в руки врагов; один из них спасся, избежав таким образом почетной участи стать коронным блюдом на пиршестве павинов. В полном испуге жители каждой деревни горячо обсуждают вопрос, не запретить ли вообще переход через реку: ведь из-за своей малочисленности они не способны предпринять против павинов какие-либо репрессивные меры.

Мы проводим один день на левом берегу, и я использую это время, чтобы познакомиться с новыми местами. Здесь в изобилии произрастают продовольственные культуры; земля дает каучук, коноплю[326] и другие волокнистые растения, из которых туземцы ткут ткань и плетут циновки. Местность богата разнообразной дичью: мне даже посчастливилось убить нескольких антилоп[327]; начиная с Габона наше меню, неизменно состоявшее из маниоки, бананов, фисташек[328], батат[329] и цыплят, уже давно приводило нас в отчаяние своим однообразием, так что сейчас мы можем полакомиться мясом антилопы, очень полезным и весьма приятным на вкус.

Во время моей экскурсии я встречаю нескольких окоа, или ака, представителей расы пигмеев, у которых почти нет постоянных мест обитания; они рассеяны по всей Экваториальной Африке. Эти черные кочевники говорят на своем особом языке. Должно быть, они повсюду оказываются в подчиненном положении, если вообще можно применить это выражение к кочевникам: их селения всегда зависят от соседних туземных деревень[330]. Многочисленные смешанные браки уже изменили их расу, но нравы остаются дикими[331]: они не возделывают землю, живут охотой, обитают в лесу в ужасных маленьких шалашах и, будучи крайне недоверчивыми и боязливыми, покидают свою стоянку при малейшей тревоге; однако их считают отважными охотниками; говорят, что окоа могут напасть на слона даже с простыми копьями: речь идет, возможно, об ассагаях, которыми они утыкают балки обычных ловушек[332].

По возвращении я занимаюсь тем, что делаю запасы провизии, так как до <земли> оканда нам не встретятся никакие селения. 2 февраля мы отправляемся в путь с восходом солнца, чтобы успеть к вечеру доплыть до очень трудного участка, где, вероятно, придется разгружать пироги. В утренние часы мы без всяких проблем преодолеваем опасное место около острова Теричи, или Чечи, где лодки часто затягиваются в водовороты, наполняются водой и идут ко дну. Мы с равным успехом проходим теснину реки немного выше этого острова. Между берегами с наклонным скатом расстояние примерно тридцать метров, дно очень глубокое, вода течет бесшумно, но с невероятной быстротой. Довольные первой частью дня, мы пристаем к песчаному пляжу, чтобы приготовить еду.

Во время завтрака я принимаю депутацию моих гребцов: старшие по пирогам хотят поговорить со мной о мерах предосторожности, которые необходимо принять, чтобы беспрепятственно пересечь главный порог апинджи, расположенный выше по течению у деревни Маджо. Русло Огове шириной в сто пятьдесят метров там настолько загромождено скалами, утверждают они, что невозможно на протяжении шестисот метров различить с берега хоть какой-нибудь фарватер, к тому же каждый сезон приносит свои трудности, связанные с изменением уровня воды[333]. Конечно, можно плыть вдоль правого берега, не разгружая пирог; но, говоря это, туземцы стараются всячески показать, что очень боятся павинов: они заявляют, что откажутся плыть дальше, если я вместе с моими лапто не буду идти по берегу, чтобы защитить их от любого нападения.

Я соглашаюсь, полностью поверив их словам: я оставляю Марша и трех человек, чтобы они следили за отплытием, и в сопровождении лапто иду по берегу, но уже очень скоро река скрывается за деревьями и высокой травой.

Мы идем с ружьями наготове: сначала с большой осторожностью, затем в полной беспечности, которую оправдывает абсолютное спокойствие леса. Вдруг с реки раздаются крики, которые заставляют нас вернуться назад. Люди Марша сообщают, что моя пирога опрокинулась; считая ее самой надежной, я поместил в нее все наиболее ценное из нашего груза; теперь же тюки выброшены в беспорядке на скалы, многие уносит течение. Я ловлю один ящик с инструментами, открываю его и вижу, что один из моих хронометров остановился; число ящиков угрожающе сократилось.

Мне сообщают, что в тот момент, когда моя пирога наполнялась водой и еще не опрокинулась, гребцы перерезали веревки, крепящие наш багаж, несмотря на сопротивление одного из моих лапто. Расчет этих хитрых мерзавцев был действительно очень простым: как же я не догадался, что они разыграли страх, чтобы удалить меня?

Я тем более кляну себя за свою доверчивость, что другие знаки катастрофы свидетельствуют о новом несчастье. На скале лежит на боку вторая из моих больших пирог; вода яростно бурлит вокруг нее; крепления тюков скоро ослабнут; я различаю в водной пене ящики, которые начинают раскачиваться из стороны в сторону; однако на помощь приходят смелые лапто. Мое беспокойство с каждой секундой нарастает, но им удается вплавь добраться до рифа, привязать лиану к борту пироги и общими усилиями вытащить ее на землю.

Две спасенные лодки освобождаются от оставшегося в них груза; лапто, отправившись за остальными, идут вдоль реки, беспомощно наблюдая за вереницей тюков, уносимых течением; в еще большую ярость их приводят апинджи, которые, узнав о несчастье, явились к месту аварии на пироге и теперь вылавливают наши ящики с намерением их присвоить.

Наступает вечер; у нас нет никакой утвари для приготовления пищи. Крайне усталые, с тяжелыми мыслями о будущем мы устраиваемся на ночлег; и вдруг новая тревога[334].

Человек, стоящий на страже, кричит нам на этот раз, что пирога Ниони-Мполо с вырванным колом, к которому она была привязана, плывет по течению. Это уже слишком! Я приказываю схватить и связать главного среди гребцов; пообещав строго наказать его, если вина туземцев будет установлена, я решаю сам поймать лодку и спасти ее от разграбления.

В темноте с крайним трудом мы продвигаемся вперед по скалистому берегу; мои ноги изранены о камни; постепенно к усталости прибавляется отчаяние.

Мы идем уже три часа: если пирога нас не обогнала, мы обязательно должны ее увидеть там, где Огове суживается между двумя большими скалами. Я приказываю зажечь большой костер; благодаря вогнутости одной из скал пламя освещает значительное пространство. В то время как мои люди попытаются немного поспать, я буду ждать появления пироги или, возможно, ее обломков, которые сообщат мне о нашей новой потере.

Во время ночного бодрствования я перебираю в голове все перенесенные трудности. Мысль, что наше будущее с каждым днем становится все более неопределенным, усиливает мою усталость. Мы лишились одиннадцати больших ящиков: наша сменная одежда повреждена; наши коллекции и большая часть тканей, приобретенных в факториях Нижней Огове, погибли. Как продолжать без обменных товаров путь, когда плавание по этой гигантской реке и так оказывается для нас столь опасным? Найдем ли мы нашу третью, дрейфующую, пирогу? Неужели мы будем обречены на возвращение?